Дезидерата - Наталья Соколова

- И как же вы представляете себе дальнейшее? - спросил Писатель.

- Первый этап пройден. Теперь нужна широкая гласность, открытое обсуждение. И чтобы многие этим занимались. Нужны серьезные экспериментальные работы, сравнение результатов, анализ. Нужно сотрудничество психологов, физиков, физиологов, создание специальных лабораторий, институтов, международные связи. Вы неспециалист, я понимаю... Но мне требуется совет независимого, абсолютно порядочного человека. И я выбрал вас, - уважительно, с какой-то детской доверчивостью сказал изобретатель. - Я сделаю то, что вы посоветуете. В вашем "Дневнике интеллигента" я прочел: "Давно пора авторитет власти заменить властью авторитета". Тот, кто это написал, не может обмануть дове... - И вдруг остановился на полуслове, прислушался. - Как хотите, но, по-моему, стучат.

Да, стучали. Кто-то стучал во входную дверь. Теперь Писатель и сам слышал.

- Ничего не сделаешь, придется открывать, - Писатель встал. - Надеюсь, это моя стряпуха. Хотелось бы думать, что авантюрная часть истории уже позади.

Изобретатель сказал серьезно, тяжеловесно:

- Вы извините... нужна разумная осторожность. - И привычно полез под кровать.

Уже исчезла его голова, торчали только ноги, забавно извиваясь.

Вдруг ноги стали неподвижными.

Изобретатель под кроватью что-то говорил - трудно было разобрать что. Доносилось только: "...а...а..." Потом ноги опять зашевелились, задергались (все это было бы смешно; если бы не общая напряженная ситуация), изобретатель пополз обратно.

Вот показалась его кудрявая голова, ясные ребяческие глаза.

- Давайте сумку сюда. Быстрее! Она заметная... может выдать.

Прижав к животу белую сумку с монограммой, он опять нырнул под косо свесившееся одеяло и на этот раз исчез совсем.

Писатель, насвистывая сквозь зубы, пошел открывать.

ОПЯТЬ ОНА

(В и з и т пятый)

Это была опять она. Дама в красном плаще. Рассерженная Медея со змеящимися, как будто одушевленными волосами, которые сейчас, когда она стояла на ступенях крыльиа, ветер выдувал из-под капюшона, красного с черной оторочкой. Право, ей следовало бы ездить на колдовской колеснице, запряженной драконами. Но, судя по сапогам, густо залепленным грязью, она немало походила сегодня пешком. Что ж, у драконов, наверное, тоже бывают выходные дни,

- Однако вы довольно долго продержали меня под самым стоком воды. У вас льет именно над входом. - Она отодвинула Писателя в сторону (толчок был чувствительный, совсем не женский) и решительно прошла в коридор. Надменная, очень прямая, прислонилась спиной к деревянному ящику часов. Стали запирать дом? Очаровательно. - Ее яркая улыбка была полна яда. Вероятно, после моего утреннего визита. Ну, ведите меня в комнату, что же вы? - прикрикнула она на Писателя. - Живее!

Пожав плечами, Писатель повел ее в комнату. Скинув с плеч мокрый красный плащ, Медея на ходу пренебрежительно бросила его на письменный стол, осталась в узких брюках, заправленных в сапоги, и в темном глухом свитере без всякой отделки или украшений. Беспощадно пятная ковер грязными сапогами, прошла к окну и села в кресло. Писатель отметил про себя, что даже в продавленном кресле гостья сидела с очень прямой спиной, вся собранная, напряженная, - видимо, она вообще не умела расслабляться.

- Скажите мне спасибо. Все сделано, все улажено. Я все уладила, сказала она резко, подчеркивая слово "я". - Специально прогулялась раз и другой по улице Девы Марии, что за старым кладбищем... Эти дураки-агенты немедленно клюнули и пошли по следу! - Она, видимо, все еще переживала упоение борьбы, глаза ее сверкали, щеки окрашивал нервный румянец. - Я была в черном плаще, как он, рост у меня приличный, почти мужской. Волос не видно, если капюшон застегнуть наглухо, лицо прикрывала шарфом и темными очками. Ну и сумка, конечно... точно такая же, как у него, почти те же буквы. С плащом - вы понимаете, конечно, что я сделала...

Нет, Писатель не понимал.

- О господи! Так просто, - сказала она с отчетливым презрением. - Все мужчины тяжелодумы... Они должны искусственно развивать в себе наблюдательность к мелочам, тогда как мы, женщины, мелочны от природы. Любая деревенская девчонка, ревнуя, такое разглядит в своей сопернице, что не снилось никаким сыщикам мира!

Она потянулась за своим плащом, который красным пятном лежал поверх разложенных бумаг Писателя.

- Вот так... - И жестом фокусника вывернула плащ наизнанку, на его черную оборотную сторону. - Это же само напрашивается.

Теперь на письменном столе лежал брошенный густо-черный плащ, только где-то за обшлагом рукава чуть сквозила узкая красная полоска.

- Да, проще простого, - сказал Писатель задумчиво, поднимая рукав и для чего-то заглядывая в его красные недра.

Аи да баба! Обманула честных гангстеров, запутала их, закружила.

У них еще будут, чего доброго, серьезные неприятности по службе!

А потом, когда надобность миновала, она, вероятно, выбросила сумку в канал, наложив в нее камней, перевернула в подворотне плащ на красную сторону. И оборвался, исчез след мужчины в черном плаще, который разгуливал по улице Девы Марии. Остроумно, ничего не скажешь.

Неожиданно Медея сказала, повысив голос, подчеркнуто громко:

- Выходи, не дури. Ты слышишь? Ведь я прекрасно знаю, что ты тут.

Повисло молчание. Никто не откликался.

Она встала, решительным жестом сунула руки в карманы брюк, надменно вскинула голову.

- Ну? Живее! Слава богу, я не слепая. На самом видном месте лежит... а я-то его вчера искала... рукав от моего вязанья. - На письменном столе Писателя осталось лежать тряпье, в которое был завернут аппарат изобретателя. - Хватит! Довольно игрушек! - В голосе ее послышались резкие ноты. - Иди-ка сюда.

Из-под кровати медленно, как будто нехотя, вылезла на свет голова, показались плечи... Встал широкогрудый мужественный человек, смущенный, как школьник перед учительницей, неловко переминаясь с ноги на ногу.

- Ну, натворил глупостей? За один день столько напортил. Хорошо, что я поспела. Ты как ребенок, ты ведь не знаешь жизни, тебе нельзя действовать самому. Вот что получается, - она показала на разбегающиеся по стеклу книжного шкафа трещины, - когда ты один едешь в город. - Тон у нее был снисходительный, матерински покровительственный. - Теперь ты понял, что это я - и только я - спасаю тебя от забот и неприятностей? Оберегаю тебя от самого себя? Что только со мной ты в безопасности?

Он слушал молча, не протестуя, но и не соглашаясь. Лицо у него было какое-то темное, усталое, в кудрявых волосах запутался пух от перины. Голубые глаза смотрели в сторону, и трудно было понять, чего в них больше покорности или упорства.