В Заболотье светает - Янка Брыль

— И кто же это? Кому надо завидовать?

Лена прикусывает нижнюю губу. Беглый настороженный взгляд — и ресницы прячут темные глаза. А потом девушка, как бы опомнившись, вскидывает голову и дружески смотрит мне прямо в лицо.

— Никому, — говорит она, — никому не надо завидовать. И про деревню не все сказала. Знаете, Василь… Так и быть, признаюсь. Ехала я сюда на работу и здорово побаивалась, думала: какая она такая, Западная Белоруссия? Я в Минске педучилище окончила в прошлом году. Представляла себе что-то такое отсталое, стародавнее…

— Ну, а теперь — все еще боитесь?

— Да что вы! — смеется Лена. — Я тогда была еще очень молода, ничего не понимала, а сейчас совсем другое.

На ней красный вышитый кожушок и белая пуховая шапочка. Не отличишь, пожалуй, от наших девчат. И мне не верится, что Леночка была когда-нибудь еще моложе, чем сегодня.

— И правда, я тут очень повзрослела. Тут так быстро все меняется. Ну, а что до моей школы… Какие они славные, мой первый класс!..

«А ты-то какая славная!» — хочу я сказать, но говорю другое:

— Вы, Леночка, тут много хорошего сделали. Вас все любят.

И вот она снова смеется:

— Похвалите меня, похвалите. Я уже четыре месяца не была у мамы. А кто ж меня, кроме нее, похвалит?.. Может, и вас похвалить?

— Да что меня хвалить. Мы будем лучше дружить.

Ее рука опять в моей руке, я повторяю:

— Будем дружить?

— А мы ведь дружим уже, Василь.

И вот она у окна. Стучит в стекло. И, видимо чтобы напомнить о том, чего сегодня наверняка не будет, говорит:

— Спокойной ночи!

За дверьми послышались шаги: Нина шла открывать.

7

Леня Шарейка потом говорил, что тот наш сход, на котором организовался колхоз, походил на древнее побоище.

В старину это выглядело так. Встречались два вражеских стана и, выстроившись лоб в лоб на каком-нибудь историческом поле, выпускали вперед богатырей. Богатыри скрещивали оружие, а противники тем временем, наблюдая каждый со своей стороны за единоборством, наливались злобой.

А у нас не было разделения на два вражьих стана, потому что сидели мы в одном клубе, вперемежку. Правда, люди нашего стана сидели на сцене, за столом президиума, размещались на передних скамьях, чтобы лучше слышать, вообще чтобы быть ближе к тому месту, где сегодня решается наша судьба. «Вражеский стан», несравненно более слабый, держался преимущественно задних рядов. Оттуда, видите ли, удобней и крикнуть что-нибудь такое, что прямо в глаза не осмелишься сказать, оттуда и к дверям ближе… Промежуточный между этими двумя «станами» элемент — «колеблющиеся середняки» расселись по всему клубу, словно еще не выбрав места. Один из них, мой уважаемый зятек Михась, поглядывал на сцену как-то исподлобья. Валя сидела рядом с ним, и вид у нее был растерянный. И верно: здесь муж, там братья и большая часть деревни. Куда идти, нелегко разобраться. Да и разбираться не очень-то будешь: куда иголка, туда и нитка.

Не было у нас также и настоящих поединков. Нельзя же назвать поединком то, что во время серьезных выступлений то и дело бестолково впутывалась самогонщица Татьяна Скок, по-местному Тарадра, белобрысая тощая бобылка лет сорока с гаком.

А все-таки в сравнении Шарейки была некоторая доля правды.

…С докладом выступил один из представителей района, Кастусь Ячный. Второй представитель, главный агроном районного отдела сельского хозяйства Воробей, сидел рядом со мной за столом.

В простых, по-солдатски до глянца начищенных сапогах и темно-синей гимнастерке с орденской планкой Кастусь вышел из-за стола к трибуне, открыл свои записи и обвел взглядом присутствующих.

— Товарищи, — спокойно начал он, — прежде всего хочу сказать, что я, как человек свой, Заболотский, очень рад сегодня…

— Свой-то свой, а гляди, какой стал гладенький! На деньгах сидя, легко разговаривать! — застрекотала с места. Тарадра.

Докладчик помолчал, взглядом разыскал ее в толпе, и в нем явно проснулся дух Ячных.

— Я не злюсь без толку, Татьяна, — отвечал он с улыбкой, — потому, видишь, и поправляюсь. Спокойный человек воды напьется, и то ему на пользу. И ты поправишься, только тарахти поменьше.

— Сама себя загрызает со злости!.. Самогонки, видать, хлебнула свеженькой!.. Говори, Костя, ну ее! — послышались голоса.

— На-кось! Видал? — повернулась в ту сторону Тарадра. — Я знаю, куда вы гнете, не бойся! Дай мне такие деньги, то же самое скажу, и не хуже его.

Зять мой повернулся, сверкнул на Тарадру глазами я бросил:

— Ты, может, помолчала бы, дала б человеку сказать слово?

Это помогло. Тарадра взглянула на Михася, на костыли, стоявшие рядом с ним, что-то пробормотала и умолкла.

— Я очень рад, — снова начал Кастусь, — что наша деревня одной из первых в районе выходит на правильный путь. С этим я прежде всего и хочу вас поздравить от имени райкома партии.

Микола, Лена и Чугунок, сидевшие в первом ряду, дружно захлопали. Гаврусь Коляда сбоку поглядел на Лену, улыбнулся и загрохотал своими огромными плотничьими ручищами.

— Правильно сказано, — переждав аплодисменты, продолжал Кастусь, — что мы сильнее всех капиталистов, потому что сами управляем своим государством. Где это видано было, чтобы мы, простые люди, как говорится, от сохи, да сами управляли жизнью, были членами правительства? В Москве, в Верховном Совете страны, есть и наш представитель: березовский хлопец Герой Советского Союза Николай Шимук. Юрий Малевич, Павел Иванович Концевой — вот наши посланцы в Верховном Совете республики. И в местных Советах везде наши люди, которых мы хорошо знаем, которым мы верим, как самим себе…

— Поверили, как же, — снова отозвалась Тарадра.

— Трещит кулацкий автомат, — шепнул, наклонившись ко мне, Воробей. — По заданию, должно быть.

— Власть сегодня в руках народа, — спокойно продолжал докладчик, — он хозяин своей судьбы. Он знает, что единственно правильный путь к счастью, к зажиточной и культурной жизни для нас, крестьян, — это путь колхозный.

— А что, не говорила?! — чуть не подскочила на месте Тарадра. — Ходил, ходил кругом, да опять в дом. Так бы сразу и сказал! Люди сами понимают, не маленькие!..

Шарейка, который вел собрание, поднялся.

— Гражданка Скок, — сказал он, сдерживая улыбку, — чего ты все кричишь, скажи на милость? Кончит товарищ Костя Ячный — встанешь и скажешь, что хочешь сказать.

— А думаешь, не скажу? Ты, может, мне запретишь? Это вам не при панах — теперь народу бедному свобода!..

— Ну ладно, ладно, — снова обернулся мой зять, и Тарадра опять угомонилась.

— Правильная политика нашей Коммунистической партии, — спокойно продолжал Кастусь, — политика всемерного развития индустрии и коллективизации сельского хозяйства — оправдала себя полностью. Благодаря этой политике советский народ победил в войне и теперь восстанавливает, строит, уверенным шагом идет к светлым дням коммунизма. Мы, жившие под властью панов, на целых двадцать лет отстали от нашей Советской родины. Нас разделяла граница. За то, чтобы не было этой границы, мы боролись когда-то с панами. За нашу отчизну, плечом к плечу со всем советским народом, мы воевали недавно с фашистами. А теперь мы не хотим, чтобы наши западные области плелись в хвосте, чтобы и сейчас еще существовала какая-то межа… я хочу сказать — какая-то разница между нашей жизнью и жизнью всей страны.

— Неплохо говорит, — снова наклонился ко мне Воробей.

— Как будто ничего.

Ведь это тот самый Костик Ячный, с — которым мы вместе пасли коров, вместе когда-то тайно слушали Минск и Москву, разделив на двоих наушники детекторного радиоприемника, вместе потом, в дни великой радости, делили панское поле. «Боевой был партизан», — говорят о нем товарищи. И сейчас хороший работник. Не в отца солидный и неразговорчивый, Кастусь не стал кабинетным сухарем.

После доклада начались выступления. Лучше всех было слово Шарейки и старой Зозулихи.

— Кто еще хочет сказать? — спросил Шарейка. — Больше никто? Татьяна, ты же все время рвалась.

— Захочу — скажу, у тебя не спрошусь! — отрезала Тарадра.

— Вот видишь!.. Все люди как люди, а ты… Как это говорят: «Весна, весна! Все люди ткут кросна, а моя Шеша все еще лен чешет».

— Пускай у того язык отсохнет, кто чешет! Я правду говорю, я за народ!

Дружный смех прокатился по залу.

— Знаем мы, за какой ты народ! — отозвался Шарейка. — Твой народ не дурак, сам не будет брехать. Копейка, правду я говорю? А ты не прячься за спины, взгляни хоть разок на людей! Мы тебя сколько времени хлебом кормим, а ты нам за это хоть словечко скажи. Как по-твоему: вступать нам в колхоз или нет?

Копейка сидел на одной из задних лавок, ближе к двери. От слов Шарейки он пригнулся, но теперь уже деваться было некуда: все смотрели на него.