Вяленый пидор - Александр Шленский

Вот еще одна книга в казенном ярко красном переплете с надписью золотом:

Поплыли строчки:

…Партийность в литературе означает не набор штампов и лозунгов, а последовательную и умелую пропаганду коммунистического образа жизни на высоком идейно-художественном уровне. Писатель– партиец должен всегда быть на переднем крае действительных общественных проблем, избегать мелкотемья, перекосов в сторону частного и личного…

тут книга с треском захлопнулась, и гость заложил ее подальше в книжный шкаф. Затем, подумав, переложил поближе, так чтобы она не была видна, но при случае можно было достать, не роясь в шкафу…

Вслед за этим Миша ощутил волнение и тревогу, лихорадочное экзаменационное состояние, вспомнил подачу заявлений в медицинский институт, приемные экзамены и хитрую задачу по физике, над которой Миша довольно долго промучился и в конце концов решил ее нестандартным способом, изученным на факультативе; за это Мише снизили оценку на балл. Затем так же быстро в Мишиной голове промелькнул биогенетический закон Геккеля-Мюллера: «Онтогенез есть кратное, неполное повторение филогенеза». Откуда-то выплыло толстое лицо доцента Рубчинского и его фраза, обращенная к Мише: «Ну-с, диссидент Шляфирнер?». «Почему же это я диссидент?»– возмутился тогда в ответ Миша, – «Я член ВЛКСМ!». «Глаза у тебя такие. Непочтительные глаза, мысли в них много. Думаешь много, читаешь много. Страха у тебя положенного в глазах нет. А раз его нет, значит и уважения к власти и к начальству тоже нет. Вот поэтому ты и диссидент». Это воспоминание было немедленно засунуто куда-то так глубоко, что Миша совсем потерял его из виду…

Гистология, срезы тканей под микроскопом… Биохимия, колориметрирование на фотоэлектроколориметре… Что-то еще… Ну точно, это практическое занятие по биологии. Миша сидит, плотно уткнувшись в микроскоп и перерисовывает в специальный альбом вид под микроскопом червя-паразита под названием кошачья двуустка. Серо-зеленая зачетная книжка шальной летучей мышью пролетела у Миши в голове, размахивая жесткими корками, как крыльями… Дверь в деканат… Зачетная неделя… Сессия… А вот то самое занятие по нормальной анатомии, когда Миша познакомился с Витей. Вот Вася Меркулов с Алешей Тарасиковым вносят трупа-Витю на носилках в секционный зал и небрежно кладут на мраморный стол. Миша вновь как будто воочию увидел бурые от формалина Витины руки и ноги с татуировками… Вот Миша в первый раз смотрит Вите в лицо и… что это?!! Это уже было не Мишино чувство… Не Миша вдруг увидел в Мишиной голове страшно знакомое, бесконечно родное, искаженное тяжким страданием мертвое лицо…

Мишину голову пронизал взрыв ужаса, сменившегося гневом, горем и скорбью. Воспоминания прекратились, отброшенные взрывной волной этих чувств. Он вдруг почувствовал, что гость обнаружил в его вещах что-то настолько жуткое, что повергло его в шок, и теперь он убегает из страшной квартиры без оглядки. Зигзагом, словно молния, в Мишиной голове пронеслась дорога, ведущая дворами от стадиона к морфологическому корпусу… И все… тишина. Хлопнула дверь, и Миша остался один в своей голове, чувствуя подавленность, растерянность и пустоту. Чтобы не потеряться в этом странном, вмиг опустевшем внутреннем мире, юноша открыл глаза и быстро огляделся.

Старик, рыдая, бился в руках у своего друга, который крепко держал его, не давая упасть, и что-то бубнил ему в самое ухо, как бубнит большой мохнатый шмель, посаженный под арест в обувную коробку.

Наконец, Вяленый кое-как справился с собой и затих, и Чалый ослабил хватку, а затем и вовсе разжал руки. Старик вынул из кармана замусоленный носовой платок и кое-как утер глаза, нос и рот, а затем повернул заплаканное морщинистое лицо и посмотрел на юношу:

– А знаешь, Мишутка, ведь это вы сыночка моего, Витеньку, там у себя режете! Я его сразу узнал. Умер в тюрьме мой Витюша, сыночек мой единственный. Не сберег его непутевый папка, ебать его в сраку! И не похоронил даже. Откуда у пьющего человека деньги на похороны? Сказали, что похоронят на тюремном кладбище. Вот так, не забрал, не похоронил… От родного сына отказался!.. Литр водки съел, потом еще месяц целый горевал, не просыхая. Спасибо тебе, Мишенька, что ты с Витюней моим дружишь, что болеешь об нем. Ничего я в тебе это не исправил. Убег я! Горестно мне стало, ведь сын все ж таки! Да и как я могу в тебе это исправить? Как я могу своего сыночка друга единственного лишить?

Миша виновато колупал ладони, уткнувшись взглядом в стол, Чалый укоризненно кряхтел и злобно поигрывал в руке перочинным ножом:

– А ты говоришь, у ментов душа есть! Нету у них ни хуя никакой души. Все они суки, падлы и живодеры!

– Да не сепети ты, Чалый! – старик уже приходил в себя, в свое обычное состояние контроля над страданием, – не в ментах дело, да и при чем тут менты? Кого ебет чужое горе? Была у них разнарядка выдать человека в нарезку – ну и выдали! Отведи меня туда, Мишенька, к нему. Хочу с ним попрощаться в последний разок, пока вы его на кусочки не изрезали. Отведешь? Отведи, Мишенька! А я тебе тогда помогу, я знаю как. Убрать это все из твоей души мне теперь уж никак нельзя, а вот научить, как это все превозмочь – это можно. Налей, Чалушка, а?

Чалый быстро плеснул в стакан водки, чуть больше двух третей, и подал стакан Вяленому. Тот поднялся, и не глядя ни на кого, покачиваясь на неверных ногах, медленно и печально опустошил свой стакан и отдал его приятелю. Минут десять все сидели неподвижно, переживая случившееся каждый по-своему.

В пивной тем временем прибавилось народу, стало пошумнее. За стол напротив уселась оживленная компания работяг, видимо только что окончивших смену. Они обсуждали какие-то свои, волновавшие их проблемы. До Миши доносились отдельные фразы:

– А я мастеру сказал уже: почему это Макухина ты на выгодную деталь ставишь, а я вторую неделю ригеля точу? Если ты меня и завтра на ригеля поставишь, я тебе все ригеля, какие за смену выточу, прямо в жопу и засуну!..

В процессе поглощения пива компания потеплела, оттаяла и плавно перешла на анекдоты.

– …я, говорит, ем красную икру и сру красной икрой. Помогите, доктор, не знаю, что делать. А доктор говорит: «Это все хуйня. Ты делай как все – ешь говно, и срать будешь говном!..»

Рассказчику, вероятно, очень нравился этот анекдот, потому что он с видимым удовольствием рассмеялся первым, не дожидаясь реакции слушателей. Вслед за ним рассмеялась и остальная компания.

От взрыва хохота за соседним столом старик Вяленый слегка вздрогнул, а затем попытался подняться, но не смог и, покачнувшись, рухнул обратно на скамейку.

– Не могу встать, а идти надо. Надо Витьку моего навестить. Прямо сейчас хочу пойтить, а встать не могу… Мишаня, может ты одолжишь мне ходули свои на часок, а?

– Какие ходули? Ботинки? – не понял Миша.

– Ну не ходули, а все… ну это…– и Вяленый сделал выразительный жест, обведя рукой Мишино тело, – Если ты разрешишь, я бы на время в твое перелез, а твою душу на часик в мое перекинул. Походишь немного в моем, а я – в твоем. Нам до твоего… это… морфологического корпуса… полчаса идти, я посмотрел, перед тем как с твоей головы убежать. Пойдем с тобой пешком. Тебе как раз полчаса и хватит, и ты за это время смерть поймешь. А мне полегчает чуток, и я тогда обратно в свою шкуру залезу, а тебя снова в твою верну. Я там тебе кое-что оставлю на время промеж своих мослов – ну это… то, что тебе про смерть понимать надо, чтобы тебе потом в твоей шкурке легче было ходить, чтобы тебя смерть не мучила. Она ведь не страшная, смерть-то… Хуй ли в ней страшного… Это наоборот, жизнь страшная… Ну как?

– А может не надо, может лучше подождем, пока вам легче станет? – боязливо воспротивился Миша.

– Тоже, бля, пожалел какого-то говна! – возмущенно рявкнул Чалый, оглядев студента с головы до ног, – Чего там жалеть-то? Семьдесят кило мяса с костями, и ни хуя больше!.. Вяленый не тот человек, чтобы твою шкуру заныкать. Сказал отдаст – значит отдаст железно. Да ты пойми, тебе же выгода, жопа… с кулачок! Вяленый сказал, что он там тебе оставит кое-что для понятия в своей шкуренке. Ты же из его шкуры другим человеком выйдешь, мудила! Вяленый всегда забесплатно лечит. Другой бы кто, так деньги еще за это брал! Только секретарей ебучих обкомовских лечить не хотел ни за какие деньги. Сколько раз грозили ему всякие бляди из КГБ, Джуну из него хотели, падлы, сделать, для начальства! А потом придрались, нашли статью, дело завели… Ну и посадили в конце концов. Чего только с ним на зоне не делали… И пиздили каждый день, и петушили, падлы! Только Вяленый не тот человек, его хоть через мясорубку прокрути, а ничего с ним не сделаешь. Так они, суки, сына его посадили и погрозили: «Не сделаешь, чего от тебя хотят – сын из тюрьмы вообще не выйдет, там и сгниет». Ну, Вяленый запил, как наверно, никто еще и не пил. Хотел в себе дар этот водкой истребить. Только не вышло ни хуя из этой затеи, верно говорят: талант не пропьешь!