Наука любви и измены - Робин Данбар

На крыс большие дозы окситоцина производят успокаивающий эффект: в частности, понижается кровяное давление и уменьшается двигательная активность. Физическая стимуляция при грудном кормлении (которая приводит к выбросу окситоцина) тоже оказывает антистрессовый эффект; есть указания и на то, что окситоцин вообще связан с физическими прикосновениями: при поглаживании крысы по брюху у нее повышается уровень окситоцина, что оказывает анальгетическое действие – снижается порог болевой чувствительности. Сходным образом самки мышей с дефицитом окситоцина, попадая в незнакомую обстановку, выказывают большее беспокойство и обнаруживают более высокий уровень психологического стресса, чем генетически нормальные мыши. Эти симптомы можно облегчить впрыскиванием окситоцина прямо в мозг крысы. Любопытно, что подобный же эффект наблюдается и у женщин: чем чаще они обнимаются с партнером, тем выше уровень окситоцина и ниже кровяное давление (что указывает на более спокойное состояние и снижение стресса) в стрессовых ситуациях. Кроме того, у женщин выброс окситоцина сразу после естественных родов сопровождается личностными изменениями: новоиспеченная мать становится гораздо спокойнее, общительнее и (пожалуй, в той же степени) терпимее к однообразию. Кажется даже, что окситоцин каким-то таинственным образом участвует в процессах установления обычных межличностных связей. Но что бы в этом случае ни служило медиатором (тут могут быть задействованы и другие нейрогормоны, о чем я расскажу ниже), похоже, обниматься в любом случае полезно. Эксперимент показал: чем чаще пара обнимается, тем ниже у нее уровень кортизола – «гормона стресса», причем результат объятий сказывается в тот же день.

Готовность животного разделить свою нору с партнером означает доверие: самка не опасается, что самец может убить ее детенышей (а за полевками такое водится) или напасть на нее саму. Так что никого особенно не удивило, когда выяснилось, что окситоцин играет определенную роль и в установлении доверительных отношений между людьми: если дать человеку понюхать окситоцин, он проявляет больше великодушия к другим. Участникам эксперимента предложили сыграть в «Доверие». По условиям игры одному игроку выдается некоторая сумма денег, а затем он должен на свое усмотрение отдать ее второму игроку целиком, поделиться частью или вовсе ничего ему не давать. Сумма, переданная второму игроку, независимо от ее величины, удваивается, после чего второму игроку предлагается поделиться ею с первым – отдать ее целиком либо не давать ничего. Получается, что наилучшая стратегия для первого игрока – передать всю сумму второму. В том случае, если второй игрок окажется честным и поделится выросшей суммой с первым игроком, они оба останутся в максимальном выигрыше. Но существует риск, что второй игрок прикарманит всю кассу и сбежит. В этом случае игрок номер два получает двойной куш, а игрок номер один остается с носом. Поэтому большинство предпочитает страховаться от полного проигрыша и отдает второму игроку лишь часть всей суммы, оставляя другую часть себе – хоть что-то, да останется.

Однако когда игрокам давали понюхать окситоцин, это решительно меняло дело: получившие дозу окситоцина отдавали партнеру в среднем на 17 % больше денег, чем те, что понюхали плацебо. Но почему же это позволяет нам говорить именно о доверии? Дело в том, что при повторном эксперименте, когда второго игрока заменил компьютер (подбирающий «решения» в произвольном порядке), разница между воздействием окситоцина и плацебо на первого (знающего, что он играет с машиной) не проявлялась никак. Иными словами, в первом эксперименте игрок не только считался с вероятностными рисками, но и делал поправку на человеческое коварство и вероломство.

Другое исследование показало, что окситоцин увеличивает способность человека правильно считывать социально значимую информацию по глазам. Однако улучшение этого показателя составило ничтожных 3 % и наблюдалось только у двух третей участников. К тому же проверявшиеся навыки были, пожалуй, не слишком социально важными: требовалось определить по глазам другого человека, куда он смотрит – прямо на вас или в сторону. И хотя такой эксперимент – неплохая проверка на аутизм (практическое отсутствие навыков социального взаимодействия), но как тест на способность нормальных людей считывать социально значимую информацию и «читать чужие мысли» он, на мой взгляд, не оптимален. Ведь непонятно, о чем говорят его результаты на самом деле. Куда убедительнее выглядят данные, полученные в ходе другого исследования, проводившегося той же командой ученых: что окситоцин снижает активность мозжечковых миндалин у мужчин во время рассматривания ими фотографий лиц, отражающих сильные эмоции. Данные области мозга участвуют в формировании негативных эмоций (страха, тревоги, гнева), поэтому кажется вполне логичным – памятуя о действии окситоцина на женщин, – что гормон смягчает негативные реакции и у мужчин.

Хотя окситоцин присутствует и в мозгу мужчин, действует он там, похоже, не столь радикально, как у женщин. Зато опыты, проведенные на полевках, позволяют предположить, что самцы более восприимчивы к другому, похожему нейрогормону – вазопрессину. У самцов моногамной желтобрюхой полевки имеется больше рецепторов вазопрессина в вентральном палеостриатуме (отделе древней лимбической системы головного мозга, ответственном в том числе за наши эмоции), тогда как у неразборчивых в связях горных полевок таких рецепторов заметно меньше. Примечательно, что если посредством так называемого вирусного вектора – специальной молекулы, передающей генетическую информацию, – изменить количество рецепторов вазопрессина в вентральном палеостриатуме, то это напрямую скажется на привязанности самца полевки к самке вне брачного периода. Сходным образом вирусный перенос генов вазопрессина в вентральный передний мозг самцов луговой полевки (еще одного вида, у которого наблюдается промискуитет) приводил к тому, что они заметно чаще оставались рядом с самкой и прижимались к ней (то есть демонстрировали поведение, типичное для брачных отношений). Было сделано и еще одно любопытное наблюдение: вазопрессин, похоже, играет важную роль в социальной памяти самцов полевок. Они лучше запоминали, с кем спаривались и оставались в предыдущий раз, когда им впрыскивали дозу вазопрессина.

Поскольку почти все опыты с окситоцином и вазопрессином проводились на грызунах, неизбежно встает щекотливый вопрос: насколько корректны параллели между ними и людьми? Социальное поведение предковых форм млекопитающих (в том числе грызунов) и предшественников приматов существенно различается. Впрочем, недавние эксперименты на обезьянах выявили сходные закономерности. Оказалось, у самцов обезьяны-прыгуна при первом спаривании с новой самкой активируются два участка мозга, чувствительных к окситоцину и вазопрессину (соответственно прилежащее ядро и вентральный палеостриатум). Кроме того, некоторые данные указывают на определенную роль вазопрессина и в поведении человека. Эксперимент, охвативший несколько сотен шведских близнецов, показал, что мужчины, у которых имелся особый (и сравнительно редкий) вид гена вазопрессинового рецептора, как правило, оказывались плохими партнерами в любовных отношениях. Они получали более низкую оценку со стороны своих партнерш, и им чаще грозил развод – несмотря на то что все участники эксперимента прожили с партнершей не меньше пяти лет и имели от нее хотя бы одного ребенка. Исследователи заключили, что им удалось найти «брачный ген» у мужчин.

Поначалу все выглядело очень стройно. Элементарный нейроэндокринный механизм – вот и все, что нужно, чтобы переключить вид с одного типа брачного поведения на другой. И тот же механизм вроде бы способен превратить злостных донжуанов в нежных и верных спутников жизни. То есть один укол вазопрессина в местной поликлинике – и ваш беспутный муженек превратится в домовитого романтика, готового ради вас на все на свете. Увы, в биологии все не так просто. Дело в том, что у полевок ген вазопрессинового рецептора, предположительно отвечающий за моногамию, никак с ней не коррелирует. Исследования показали, что он встречается практически у всех видов полевок, чей геном удалось расшифровать, независимо от того, является ли этот вид моногамным или полигамным (а из 155 видов полевок полигамны лишь несколько). Иными словами, необычно вовсе не наличие гена вазопрессинового рецептора у моногамных видов, а то, что он отсутствует не у всех полигамных видов. То есть ученые явно поторопились с выводами.

Выяснились и другие моменты. Например, что действие пресловутого механизма по превращении гуляки в семьянина очень непродолжительно. Уже упоминавшиеся наблюдения над обезьянами-прыгунами показали, что вазопрессин действует только на «новобрачных» самцов: те же, что состояли в паре давно, вели себя так же, как «холостяки». Сходные результаты были получены при изучении роли окситоцина в поведении морских свинок: окситоциновый эффект улетучивался уже через пару недель. Конечно, для полевок и морских свинок – видов с непродолжительными брачными связями – и этого вполне достаточно. Но как объяснить более длительные парные отношения, присущие, например, обезьянам и людям? Напрашивается вывод, что окситоцино-вазопрессиновый механизм – просто система удержания внимания самца: сосредоточься вот на этой, пока можешь. Однако его действие заканчивается очень быстро. Эксперимент со шведскими близнецами при более критическом рассмотрении тоже вызывает сомнения. Представляется, что вариант гена вазопрессинового рецептора, присущего неверным мужьям, просто влияет на склонность к опрометчивым поступкам или рискованным действиям без просчета последствий. В четвертой главе мы еще поговорим о том, что готовность идти на риск – это преимущественно мужское качество и что подобные авантюристы порой очень привлекательны для женщин как случайные половые партнеры. Возможно, столь явное разделение на тех, кто может вступать в длительные связи, и тех, кто на них не способен, связано не столько с мужской брачной стратегией, сколько со свойствами самих брачных отношений.