Царская чаша. Книга I - Феликс Лиевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Приказном подворье было суетно. То и дело прибывали не только служилые, но и жалобщики, и челобитчики, и торговые люди, желающие не упустить случая, – всех всколыхнуло беспокойство последней недели, привычная размеренность нарушилась, а за одним потянулось другое-третье, как это всегда случается при больших авралах. Нижний посад оказался запружен подводами с поселенцами, прослышавшими о нашествии от тульских сторожей и решившими укрыться в стенах крепости со скарбом и скотом. С пристаней через ворота проходных башен непрерывно тащились местные слободские и приезжие, спеша пристроить под роспись на сохранение в каменных княжеских, монастырских и посольских амбарах самое ценное из товаров и имущества. По всем церквям отзвонили вечерню, настала ночь, но город и не думал утихать. Не оглядываясь более ни на кого и не дожидаясь, заручившись поддержкой Строганова с его купеческой артелью, и пользуясь вовсю расторопностью приказных дьяков, которых Одоевский всё же передал воеводе в полное распоряжение, строчивших ведомости и указы без устали, Басманов повёл дела по-своему.
Федька заскочил к себе переодеться в свежее после целого дня беготни по поручениям. Казалось, не осталось уже никого из горожан ни в одной подворотне, кто бы издали не узнавал его высокую стройную фигуру и приметное платье. Воевода требовал полного порядка всегда и во всём, вплоть до каждого двора, и каждому, кроме самых малых и старых, было определено его наказом своё место и поручение. Досадно, конечно, что приходилось возиться с городским хозяйством, тогда как хотелось совсем иного, но Федька исполнял отцовскую волю беспрекословно, с видом и словом строгим и надменным даже, так что кое-где его стали величать «батюшка боярин Фёдор Алексеевич», что льстило ему, признаться, хоть очень веселило и смущало девушек и молодиц. Ликом «батюшка боярин» был пресветел и нежен, и кудри его тёмные длинные вились из-под соболиного околыша точно девичьи.
Встретился с воеводой перед дверьми Приказа. Здесь же, в сенях, дожидались разрешения своих вопросов ещё люди по делам к князю Одоевскому.
– Так будет осада, батюшка? – видя, что воевода чем-то как будто расстроен, спросил Федька, снимая надоевшую шапку.
– Что будет, это не сомневайся. Не сегодня-завтра ждать. Как бы не припозднились мы…
– Так дозор не возвращался пока?
– И хорошо, что не возвращался. Успеем как следует наряды стеновые проверить. А может и вовсе пока пронесёт нелёгкая, успеем государево войско дождаться.
Федька был вынужден согласно промолчать. Оно, конечно, по всякому лучше, чтоб пронесло. Но… Он вздохнул, подумав вместе с тем, что обидно было бы не опробовать на деле сабли и новой кольчужки, так ладно обливающей сталью его стан, что сам невольно любовался, примеряя перед зеркалами.
– Одоевский всё злится?
– Да не поймёшь его. Вроде и не глуп человек, а спесь глаза застит. Твердит, что казна городская пуста, что жалование назначенное не из чего выдать.
– Врёт! Я же сам книги видел, да и ты тоже. Ежели нечем платить, зачем же прежде указывал, что выдано?!
– Да это теперь, видишь ли, не досуг доказывать. Пожар тут будто бы учинился, когда хранилище на ночь запирали. Махонький такой, сами тут же и потушили. Только вот незадача – книги расчётные возьми и сгори, и как на грех по росписи Одоевского и Сидорова! – воевода сжал в железном кулаке рукоять сабли, тяжко переводя гневное дыхание. – Не торопится, с-скотина. Ждёт, что будет… Поеду я по кузням, пока спокойно. Ты тут побудь, скажешь, я наказал быть на случай какой надобности.
Поразмышляв немного, Федька потребовал от прислуги себе мёду, и, пока угощался, оттенки коварства и удовольствия каким-то замыслом осеняли его черты. У двери княжеской палаты он властно уведомил привратника, что имеет до наместника неотложное дело, требует, чтоб никто не побеспокоил, разве что набат забьют, и был тотчас пропущен.
Став спиной к двери, на полпути к столу, за которым восседал порядком утомившийся Одоевский, он поклонился, и выждал, пока наместник отложит бумагу и поинтересуется им.
– Князь, вели дьяку выйти на время. Есть дело к тебе, оборонного секрета касаемое, и надобно, чтобы нас никто не слышал.
Одоевский покосился на его руку, спокойно возлежащую на крыже сабли, но отбирать её постеснялся. Кивнул, и дьяк поспешно удалился, притворив за собой тяжёлую дверь.
– Говори, что у тебя.
Федька подошёл чуть ближе.
– Боярин Василий Сергеич, выслушай, да не спеши в ответом.
Предвидя недоброе, Одоевский откинулся, уперевшись руками в край стола.
– Прими сперва сожаления мои по утрате разрядных книг. Оно, конечно, дело поправимое, только времени требует. А времени у нас сейчас нет, ну да это не беда, когда мы, слуги государевы, заодно стоим.
Одоевский помолчал, пронзая взглядом нагловато-невинно улыбающегося Федьку.
– Ты издали не заходи. Если отец тебя послал, то времени терять нам не за чем.
– Сам я пришёл. Не спеши, князь. Ладно, давай сразу к делу. Послал сейчас батюшка гонца в Москву, доложить обо всём государю, и испросить помощи. Так там, в грамоте, сказано о твоих заслугах великих… Что не только стрельцам и приборным ты всё по чести наперёд выплатил, дабы люди служивые рвение к делу имели ввиду великой на нас опасности, но и прочим, кто себя не пощадит в сражении, или в других трудах ратных в тяжёлый час, положил ты наградные, товаром или монетами, по усмотрению. Не так ли есть, князь?
Одоевский стал подниматься из-за стола, не веря ушам.
– Да ты что, щенок, себе позволяешь? Это что за выдумки? Ты шутить со мной удумал?!
– Не кричи, боярин, а лучше дослушай, – ничуть не смутясь, перестав улыбаться и вынув немного саблю из ножен, отвечал Федька. – Ты сядь, сперва договорим.
Повесить я его всегда успею, подумалось побелевшему от негодования наместнику.
– Так вот, казна городская пуста, тут ты правду говоришь. Ну а твоя-то казна, князь, никуда покамест не делась. Так не лучше ли сделать благое дело, послужить государю и земле нашей ещё и так? Сколь почёта себе обретёшь этим, сколь доверия, ты подумай сам. Вон купец Строганов, своё подворье отдал под войсковое назначение, на свои кровные снаряжает конницу, да и Волков боярин не гнушается, лес готовый у купцов выкупил, сейчас разгружают, стены латать будем завтра же… Духов монастырь свои запасы полотна пожаловал на госпитальные и прочие нужды, при осаде необходимые. Что молчишь, разве я тебе нечестивое что предлагаю, преступное? Или,
