Руанда: принять примирение. Жить в мире и умереть счастливым - Кизито Михиго
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В семинарии я стал настолько занятым человеком, что у меня не осталось времени на мою ненависть и желание мстить, которые, по моему мнению, могли легко воплотиться в жизнь. В то время двери школы были открыты для юношей, приехавших из Кибехо. В академический период 1998 года я встретил нескольких, чьи отцы были заподозрены в участии в геноциде. Я не был рад видеть их и жить с ними, я их не приветствовал, но у меня совсем не было времени на ненависть. Спустя некоторое время они попросили меня взять их в хор, и я сразу согласился, поняв, что у них красивые голоса.
После того, как они присоединились к хору, я обнаружил один феномен: главная проблема постгеноцидного руандийского общества в том, что выжившие в геноциде, а особенно тутси, приехавшие из соседних стран, путают палачей, их потомков и их близких. Общая ненависть распространяется на всех и помещает всех хуту в один ряд. По моему мнению, это очень опасная болезнь, которая если не идентична, то сопоставима с этнической глобализацией, которая характеризует участников геноцида.
Пригласив молодых хуту из Кибехо в хор, я навлек на себя жесткую критику со стороны своих коллег-тутси по школе, обвинивших меня в том, что я «слишком быстро всё забыл». Это мне совсем не понравилось! Это задело меня за живое, но я попытался принять их критику.
В тот момент, когда я начал серьёзно размышлять о моём пути исцеления, как спасшийся от геноцида, я понял, что не способен ничего забыть из своего крестного пути. Тогда я начал чувствовать в себе силы преодолеть негативные чувства и желания, вызванные трагической историей моей страны.
Я сказал себе, что моя настоящая жизнь – это результат моего прошлого, но я никогда не буду рабом своей истории. С помощью веры в Христа я сделаю то, что смогу – стану новым человеком, который делает то, во что верит; я смогу родиться заново, как говорит священник в день крещения, и, несмотря на произошедшее, смогу отбросить всё, что препятствует моей жизни и мешает мне верить в любовь.
Я не соглашался с моими коллегами, которые были против присутствия молодых хуту в хоре, которым я руководил. С другой стороны, я начал спрашивать себя, могу ли я идти дальше? Я чувствовал, что я начал продвигаться вперёд, и в моём сердце открылась еще одна дверь. Во время ежедневной утренней мессы в семинарии в момент освящения, я обычно тихо по-детски молился о необычных, казалось, вещах: «Господи, сделай меня великим церковным композитором, сделай меня великим певцом, чтобы прославить тебя и помоги мне преуспеть в карате!» Конечно же, сейчас я добавляю: «Господи, даруй мне внутреннюю свободу и мир в душе».
Желание продолжать следовать по пути исцеления не отпускало меня. Я сблизился с молодыми хуту, приехавшими из Кибехо, я пытался быть с ними приветливым, чтобы узнать в конце концов, где и как я мог бы отыскать своих старых товарищей по начальной школе. Они помогли мне разыскать некоторых друзей хуту из Кибехо. Во мне зародилась надежда, что существует возможность снова жить вместе, по крайней мере, молодым людям – хуту и тутси. В тот момент я чувствовал себя почти исцеленным от болезни общей ненависти. Я сказал себе, что, в конце концов, если даже их родители были активно вовлечены в геноцид, их дети не могут быть виновны за них. Мои мысли начали просветляться, я узнал, что не все хуту убивали во время геноцида.
В тот момент, когда я открыл для себя то, что позволило мне начать жить, это было такое сильное внутреннее потрясение, которое полностью освободило меня внутренне и указало, что путь к миру открыт. Я не мог удержать это в себе. Когда я делился с окружающими этим, я внезапно обнаружил, что коллеги находят меня весьма идеалистичным, и мне трудно убедить их, чтобы они тоже поверили в то, что произошедшее в моей жизни может стать примером для всех.
Критика, которой я подвергался в то время, подталкивала меня к дальнейшим поискам. У меня было желание доказать, что совместная жизнь двух народов после геноцида возможна. Я чувствовал, что изменения, происходившие в моем сердце и в моих мыслях, есть часть индивидуального процесса примирения с самим собой. Я начал обращать внимание на проповеди священника во время мессы. Я почувствовал вкус молитвы. Она больше не была грустна, она стала интересной, насыщенной и глубокой. Тогда я полюбил сочинять церковную музыку. В те дни я сочинял преимущественно духовные песнопения, которые были моей личной молитвой, попытками бесед с Богом. Людям они нравились, и они говорили мне, что эти песни помогают им молиться. Я стал одержимым церковной музыкой, я чувствовал себя полезным Церкви, и карате мало-помалу исчезло из моей жизни. Я посещал зал тренировок уже два или три раза в неделю.
Когда я аккомпанировал домашним мессам в Семинарии на маленьком органе (гармониум) или на синтезаторе, я говорил себе, что Бог в конце концов услышал молитвы, которые я воссылал к Нему за несколько лет до этого, когда во время освящения я просил Его сделать меня церковным композитором. Я открыл для себя Моцарта, Баха и Генделя. Я полюбил «Мессию» Генделя и религиозные хоры Баха. Я узнавал себя и чувствовал себя потрясающе, когда читал истории из частной жизни Вольфганга.
В 2000 году, когда я сочинил «Yubire Nziza», гимн к двухтысячелетнему юбилею Иисуса и столетнему юбилею христианизации Руанды, я был счастлив почувствовать, что попытки сосуществования с хуту в моём хоре увенчались успехом. Особенно я был рад за двух молодых людей из Кибехо. В 2001 году, когда я закончил семинарию и переехал в Кигали, я передал руководство хором одному из них. Это был хор «Меломан», состоящий из семинаристов, который я создал в 2006 году для исполнения своих произведений. В Кигали во время моей учёбы в Колледже Святого Андрея я стал органистом Собора Святого Михаила. Я был горд аккомпанировать хору Кигали, лучшему хору страны, который прекрасно исполнял мои произведения, начиная с 1997 года.
То, что я стал частью этого коллектива, созданного в 1966 году, помимо прочих, Мэтью Нгирумпатсе, политиком, принадлежащим к павшему режиму НРДР, послужило поводом для жестокой критики со стороны моих друзей и знакомых тутси, которые обвинили меня в
