Красное небо - Вильям Козлов

— Рат, послушай-ка, вот новость! — услышал он голос девчонки (совсем забыл про нее!). — Помнишь, у Сорокиных жил какой-то ихний родственник из деревни? Ну, такой тихий дядечка в косоворотке и сапогах? Так его нынче ночью забрали, оказался шпион!

— Шпион? — обалдело уставился на нее Ратмир.

— У него два нагана нашли и взрывчатку. Говорят, хотел железнодорожный мост взорвать.

— Зачем? — задал глупый вопрос Ратмир.

— Зачем шпионы все взрывают? Чтобы нам навредить, — бойко продолжала Тонька.

Надо же, в соседнем доме жил шпион, он, Ратмир, много раз видел его, но ему и в голову не пришло, что это враг! Незаметный такой гражданин в серой косоворотке. Даже в самую жару носил он сапоги, а на голове кепочку блином. Вежливый, всегда с ребятами здоровался… А машинист Сорокин-то, что же он, не знал?

Будто отвечая на его вопрос, Тонька сказала:

— И Сорокина забрали. Говорят, он тоже немецкий шпион. И дядечка этот никакой ему не родственник.

Ну и дела! Живешь себе, встречаешься, разговариваешь с людьми, а среди них скрывается шпион! И ничем-то он не отличается от других. Такой же, как и все.

— А тетя Маня? — спросил Ратмир. — Тоже шпионка?

— Она плачет-рыдает, — ответила Тонька. — Столько лет, говорит, прожила с мужем душа в душу и не знала, что он… шпион! Мол, политикой он сильно интересовался и даже как-то выпивши сказал ей, что скоро будет война с немцами и они победят Россию…

— Я шпионов, кроме как в кино, не видел, а тут сразу два жили под самым боком! — удивился Ратмир.

— Все ахают, — сказала Тонька.

Детей у Сорокиных не было, — кажется, один мальчик родился и сразу умер. Машинист был спокойный мужчина лет тридцати пяти, а жена его, тетя Маня, немного моложе. Жили они хорошо, никогда не ссорились. По крайней мере, скандалов у них никто не слышал. Ратмир много раз видел, как машинист в железнодорожной фуражке с деревянным сундучком в руке степенно проходил через парк к своему дому. Он водил товарные поезда, а тетя Маша работала в железнодорожной школе уборщицей. Дядечка в косоворотке появился у них сразу после майских праздников. Никто на него и внимания не обратил — мало ли к кому приезжают родственники из деревни?

— Иди-ка сюда, что я тебе покажу! — другим, незнакомым голосом позвала девчонка.

Ратмир подошел и остановился перед ней. Глядя на него снизу вверх раскосыми расширившимися глазами, Тонька приглушенно скомандовала:

— Сядь рядом!

Ратмир переступил босыми ногами по песку, отбросил со лба жесткую русую прядь — была у него такая привычка — и нехотя — он не привык, чтобы им командовали, — сел на диван, который издал еще более протяжный и жалобный писк.

Тонька, прижмурив глаза, прошептала:

— Поцелуй меня…

Ратмир ошеломленно отодвинулся, он почувствовал, как кровь прилила к щекам, стало горячо ушам. Он облизнул пересохшие губы и выдавил из себя:

— Кажись, мать зовет…

Никто его не звал, просто внизу, в коридоре, хлопнула дверь.

Их глаза встретились. Ему показалось, что острый черный зрачок девчонки пульсирует. Веснушки возле носа шевелились, будто живые.

— Дай руку! — потребовала она.

Он машинально протянул и — тут же отдернул, вскрикнув: девчонка резко нагнула голову и, хищно оскалившись, больно укусила в мякоть возле большого пальца. Откинувшись на спинку дивана, она беззвучно смеялась. Голубые с кошачьей прозеленью по ободку ее глаза возбужденно блестели.

Оборвав тихий смех, Тонька вскочила с дивана, быстро прошуршала к люку и, уже спустив вниз ноги, презрительно произнесла:

— Ты трус, Шайтан, трус!

Он слышал, как она осторожно спустилась в коридор, что-то негромко треснуло, — уж не зацепилась ли платьем за скобу? Чуть слышно стукнула дверь, и стало тихо. Перед самым его носом большой паук-крестовик неторопливо штопал порванную сеть. На кусок синего неба, видневшийся из круглого окна, медленно наползало облако, напоминающее голову жирафы. В ушах его звенел, набирая силу, Тонькин голос: «Трус, трус, трус!»

Провожал Ратмира на вокзал Володька Грошев. Мать тоже стала было собираться, но Ратмир, не любивший этих всяких встреч-проводов, отговорил ее, сказав, что хватит с него Володьки и отца…

Обычно сдержанная, мать привлекла его к себе и чмокнула кудато в ухо, потому что Ратмир, не привыкший, как он называл, к телячьим нежностям, стал решительно уклоняться от материнских объятий.

— Ты теперь один у меня, — всхлипнула мать, доставая из кармашка фартука скомканный носовой платочек. — Как приедешь, напиши, сынок… И ради бога, не озорничай! С дядей лучше не спорь, не любит он этого… И сестер не обижай… Я ведь тебя знаю!

Когда он уже вышел с сумкой на крыльцо, мать выбежала прямо в фартуке и сунула ему в руки большой пакет со снедью.

— Тебе на дорожку, — сказала она. Глаза ее покраснели, губы дрожали.

— Будто я на Сахалин еду, — проворчал Ратмир, покосившись на Грошева, но пакет взял и положил в сумку, поверх книг.

Мать не уходила, все заглядывала сыну в лицо, говорила, что они с отцом постараются через месяц приехать, отцу обещали в июле отпуск… У матери было предчувствие, будто она чуть ли не навсегда прощается с сыном… Знала бы она, что ее предчувствие не обманет, ни за что не отпустила бы его в Красный Бор!..

— Не купайся в Черном озере, — говорила мать. — Я еще девчонкой была, помню, сразу трое там утонули…

Ратмир потянул носом и сказал:

— Горелым пахнет…

— Печенка! — воскликнула мать и, дотронувшись рукой до взлохмаченной головы сына, бросилась на кухню.

— Пошли, — кивнул приятелю Ратмир. — А то до самого отхода поезда будет учить меня, как жить надо…

— Мать есть мать, — солидно заметил тот.

Володька — его ровесник, они учатся в одной школе и даже сидят за одной партой у самой стены. За время учебного года их по нескольку раз разъединяют, но они рано или поздно всегда снова оказываются вместе. Хотя все в школе считают их закадычными друзьями, они все время ссорятся, даже, бывает, дерутся. Правда, высокому, худому Володьке не справиться с Ратмиром, но тем не менее, когда разозлится, первым налетает с кулаками… и получает решительный отпор. Надо сказать, что Володька Грошев — парень не злопамятный и долго дуться не умеет. И потом, Ратмир пристрастил его к чтению книг на уроках. Если раньше задняя парта вызывала у учителей больше всего нареканий, то в последний учебный год ни Ратмира, ни Володьку больше не ругали и не ставили им в дневники плохие от-метки за поведение. Они на пару взахлеб читали художественную литературу. Но и тут было различие: Ратмир читал классику, как, например, «Дон Кихота», «Робинзона Крузо», «Таинственный остров» Жюля Верна, сказки «Тысяча и одна ночь», а Володька — глотал книжки про войну: «Конармию», «Цусиму», «Как закалялась сталь». Любил он читать и про разбойников, сыщиков, беспризорников и всякую шпану. «Странников» Шишкова перечитал несколько раз, Ратмир с трудом отобрал у него эту книжку.

На вокзале они присели на длинную скамью из реек. Отца еще не было.

— Я, наверное, загремлю в пионерлагерь, — с грустью произнес Володька. — Батя мой едет на курорт, и мать с ним… В пионерлагере тоже жить можно, если попадутся хорошие пацаны. Я тебе рассказывал в прошлом году, что мы учудили? Вызвали деревенских мальчишек и устроили с ними на озере морской бой… Двое чуть не утонули, а старшая пионервожатая…

— Рассказывал, рассказывал, — перебил Ратмир — ему совсем не хотелось за двадцать минут до отхода поезда выслушивать уж который раз про детские проказы в пионерлагере.

— Чего это Тонька нынче такая злющая? — сказал Володька. — Я позвал ее на вокзал, так она дураком меня обозвала…

— Дурак ты и есть, — рассеянно ответил Ратмир — он смотрел вдоль перрона, где у ларька толпились люди, с той стороны должен был появиться отец.

На перрон вышел дежурный в красной фуражке, в руке — свернутый зеленый флажок. На груди поблескивала цепочка со свистком. За пакгаузом гукнул паровоз: на станцию прибывал пассажирский из Риги. Когда маслянистая черная громада локомотива вырвалась из-за складских помещений, над крышами взмыли галки. Дым из паровозной трубы накрыл их густым расползающимся белым облаком.

— Чего это я дурак? — обиделся Володька. Вытянутое книзу лицо его стало угрюмым.

— Что-то батя не идет, — заметил Ратмир. Ему было трудно объяснить, почему он обозвал приятеля дураком.

— Чего ты с Тонькой на чердаке делал? — помолчав, поинтересовался Володька.

— С Тонькой? — не глядя на него, сказал Ратмир. — Она дура.

— Один ты умный, — заметил Володька.

— Тоже дурак, — улыбнулся Ратмир — ему хотелось сгладить свою резкость.

Пассажирский остановился, потом снова дернулся и немного прополз вперед, теперь багажный вагон оказался как раз напротив горы белых ящиков. С лязгом раздвинулись двери на роликах, и грузчики стали швырять в черный проем вагона багаж. Слышно было, как ящики грохались на пол.