Жесть - Александр Щёголев

— Ну вот, вы добились своего? — осведомилась эта дура, привязанная к ограждению.

К кому она обращалась — к бойцам или к Марине?

Плевать…

Дочь Алексея, как выяснилось, привязана была скверно. Папа то ли пожалел ее, то ли лопухнулся. Девочка освободила руки, поднялась, доковыляла до зеркала и принялась тыкаться в него, словно мотылек в горящее окно. Она громко хныкала:

— Хочу в Рай! К папе!

— Ларинька! — бесновалась мать, не в силах освободиться.

Одевалась Марина, как во сне. Кажется, справилась сама… или ей все-таки помогли?

Она видела, как Лариньку оттаскивали от дьявольского зеркала, как помогали госпоже Львовской…

Потом она слышала сверху голоса — Александра и кого-то еще (почему сверху???), — про то, что это временный психологический шок, ступорозное состояние, которое быстро пройдет…

Какой же это шок, думала она. Это — Рок…

Конверт, переданный ей Алексеем Львовским, Марина никому не отдала и не рассказала о его существовании.

Капитан ФСБ Серов отвел снайпера Муртазалиева в сторону.

— Добрая работа, — сказал капитан. — Жди поощрения.

Муртазалиев вопросительно посмотрел, никак не отреагировав.

— Слушай внимательно. Ты выстрелил, когда Львовский вскинул оружие и направил его на переговорщицу, — продолжил капитан. — Понял?

— Приказ был: нейтрализовать преступника при первой возможности, — уклончиво ответил прапорщик. — Прокурор это слышал.

— Прокурор этого не слышал. А наш Орел как с цепи сорвался. Когда этот шизик успел ему дорогу перебежать? Главное, сначала все тихо-мирно было…

«Орлом» называли полковника Лебедева. От большого уважения, надо полагать.

— Я не понимаю, Степаныч, — с горечью констатировал Муртазалиев. — Ихний Орел — и мы… Из разных контор… из разных ведомств…

— Ведомства разные, а город один, Мурзик. Так что ты скажешь, когда тебя спросят, как было дело?

— Объект прицелился в заложницу. Я его снял. Другого выхода не было.

Капитан потрепал прапорщика за загривок и пошел к прокурору.

Орлам летать, а нам в дерьме ползать, подумал снайпер… впрочем, нет, — ни о чем таком он не подумал. Инструментам не положено думать, не для того созданы.

Понедельник-вторник, ночь. ИСТЕРИКА

Долго молчали. Шоссе послушно стелилось под колеса.

— Понимаешь, он был похож на Третьего! — вдруг сказала Марина. — И потому погиб!

Голос ее звенел, как натянутая струна. Как перетянутая струна: вот-вот лопнет.

— Какого «третьего»? — участливо поинтересовался Александр.

— Какого, какого! Кого я любила!

Ее трясло.

— Ты что, всех нас сосчитала? Вот это подходец. А я, позволь спросить, какой по счету?

— Ты?! — оскорбительно засмеялась Марина. — Причем здесь, вообще, ты?!— Она заплакала.

Это была истерика.

— Смотри, вот он я — твой мужчина, — рассудительно заговорил Александр. — По крайней мере, был им, этого ты не сможешь отрицать… и со мной — полный порядок.

— Ты не понимаешь! Я думала, после Вадима — всё, конец! Пять раз снаряд в одну воронку не падает! И — опять, опять, опять!

— Я знаю, ты меня не любишь… — медленно произнес Александр, глядя прямо перед собой.

— Может, потому ты до сих пор и жив, дурак! Я же проклятая! Беги от меня, выброси меня из машины!.. — она принялась беспорядочно хвататься за дверные ручки.

Александр ненадолго отвлекся от управления, повернулся к своей пассажирке и влепил ей по щеке — левой рукой наотмашь.

Марина окаменела.

— Чего дерешься?

— Лечебная процедура.

Истерика и вправду прекратилась. Хотя, зачем (за что?) мужчина ударил женщину на самом деле — это осталось за кадром.

Не часто Александру приходилось слышать, что его не любят. Да еще и не скрывают этого.

— Между вами что-то было? — поинтересовался он. — Я про психа с дробовиком.

— Удачный момент для вопроса.

— Ты всю дорогу молчишь или разговариваешь сама с собой…. Может сейчас и время объясниться?

— Ну да, когда твой соперник кайфует под простыней в труповозе.

Он тяжко вздохнул:

— Змея ты.

— Жаль, яд весь высох…

Серебристый «Лексус» въезжал в ночной город.

ВНЕ ВРЕМЕНИ

…Стакан с кровью стоит на телевизоре. Оказалось, здесь больше не на что ставить посуду. Кровь густая, ярко-зеленая, коктейль из венозной и артериальной…

«Зеленая? — удивляется человек. — Почему? Да потому что… потому что…» Он забыл, почему. Знал когда-то, но забыл.

Человек с тоской смотрит на стакан. Пить кровь ему не хочется. Не то слово — он боится этой части ритуала.

Однако, ведьма ждет. Ведьма надежно закатана в ковер, устилавший ранее пол, и лежит она в центре комнаты. С одного края ковра торчат голые ноги, с другого — голова. Злодейка попросту спелената — невозможно вырваться. Облик ее обманчив: молодая женщина, еще не рожавшая. Выражаясь современным языком — девушка. Собственно, таких и вправду до пенсии кличут «девушками», — в силу их рода занятий. Она работает…работала продавщицей в лавчонке под названием «Скупка». В той самой лавчонке, где, помимо прочего, торговали подержанными дисками и кассетами… в той самой, где человек познал Откровение.

Ее родители должны прийти только к вечеру. Времени хватит.

Миловидное, открытое, чистое лицо… о, как обманчива красота! Длинные ухоженные волосы беспорядочно раскинулись по полу. В глазах — безумный страх, безумная надежда, и просто — безумие… О, как она рвалась поначалу! Извивалась, кричала, корчилась под ногами воина, однако время ее кончилось…

Воина или палача? — вдруг сомневается человек.

Кто я?

Нет ответа…

Телевизор включен; работает также видеоплеер, показывая, как люди совокупляются — с животными подробностями. На экране меняются партнеры, меняются интерьеры, но суть неизменна. Диск, который сейчас крутится, куплен в этой ее «Скупке». Казалось бы, обычная порнуха… Ведьма продавала подобную пакость любому, кто спросит. В том числе детям, учившимся неподалеку. Гимназия располагается в каких-то ста метрах от лавчонки — ЕГО гимназия! Его дети…

«Девушка» лежит на боку, лицом к телевизору. Человек специально ее так повернул, чтобы видела в свои последние минуты, за какие грехи умирает.

Она уже перестала кричать — все равно никто не слышит. Уже не пытается заговорить с (воином? палачом?), ни о чем не умоляет и не спрашивает, ничего не обещает. И правильно. Любое сказанное в ответ слово разрушило бы ритуал.

Ритуал освобождения…

Человек принимает в руку стакан. Кровь взята из запястья пленницы. Запястье — удобное место; одно эфирное движение ножом, и — кран открыт. Хочешь — рот подставляй, хочешь — посуду. Приятно сознавать, что в эту самую минуту из гадины толчками выходит жизнь — там, внутри ковра, — что лежит она мокрая, истекая собственным светло-зеленым соком…

Неужели мне приятно, удивляется человек.

Он делает первый глоток. Вкус крови омерзителен. Металлический вкус, к которому трудно привыкнуть… сколько же там растворенного железа!..

Ненавижу железо.

Кровь — это накопитель души. Чтобы освободить души всех жертв, пожранных ведьмой, надо прежде всего лишить души ее саму, — хотя бы частички. Эта частичка как раз и живет в той жидкости, которую он выдавил из поганого тела в этот стакан…

Несколько глотков через силу. Граненое вместилище чужой души, опустев, выпадает из разжавшихся пальцев. Тошнота накатывает волнами, но — держать, держать, дыша ртом… упасть, уткнуться лбом в холодный паркет… Кажется, удержал.

Не опозорился.

Улыбаясь, он оглядывает комнату. Обои расписаны ярко-оранжевыми бабочками на фиолетовом фоне. Что за нелепые цвета?

Подходит к телу. Голова женщины зафиксирована веревкой. На конце — петля, накинутая на шею, другой конец намотан на ручку двери. Второй веревкой ноги привязаны к батарее. Обе — внатяг. Если пленница вздумает дергать головой — петля сожмется… Он проверяет, туго ли натянуты веревки.

Затем надевает фартук, найденный на кухне.