Тёмная сторона бизнеса - Николай Мохов

— Интересно, чего он тогда вообще дергается? Карманные же деньги для него.

Вопрос виснет в воздухе. Генрих хочет просчитать последствия вброса нашей информации в мир чугунковского хаоса. Чугунков не пользуется почтой и вообще компьютерами. Он каждую неделю меняет номер своего телефона. У него большой автопарк, и его расписание не знает никто. Можно узнать всё о бизнесе Чугункова. Можно узнать о его личной жизни и прошлом. Но знать о том, что для него важно или не важно, — невозможно. Куда он пойдет, какое решение примет — спрогнозировать его нельзя.

Мимо нас вышагивают мамы с детьми. Молодая девушка бежит вокруг озера. Трясутся сиськи, а спортивные штаны облегают симпатичную попу. Всё это мозг равнодушно фиксирует. Наши мысли далеко от поп и сисек. Наши мысли о власти и деньгах. Власти и деньгах, которые есть у Чугункова и которых нет у нас.

— Как ты думаешь, почему у Чугункова так много денег? — мысли Генриха с неизбежностью возвращаются к его личной теореме Ферма.

— Выбрал хорошую нишу. Сейчас все строят. А он — быстрее других.

— А с хлебом? Ведь никто на этом столько не заработал. Вообще никто на рынке — даже близко.

Внутри меня назревает злоба. Я устал от этого немецкого занудства. За счёт чего разбогател Чугунков? Какая разница?!

— Не знаю. Просто повезло, — бурчу в ответ.

— А повезло — почему? Крыши — нет! Блата — нет! Беркову — и ту выгнал. Единственный, блядь, разумный человек был! А Вера Вольдемаровна?! Да её одной хватит любой бизнес развалить! Хули ему Беркова, когда у него Вера Вольдемаровна в совете директоров! А Бекасов? Ведь это зомби! Хуйнул на  контору шисят мультов. А контора под внешним управлением давно. Так налоговая его ещё на триста размотала! Триста, блядь, миллионов! И похуй вообще. И такая хуйня — постоянно. В наследство готовый бизнес получить — и то проебёшь, если так работать. И сам видишь, как он растёт.

— Ну, тогда дело в страсти, он искренне получает от этого удовольствие. Он создает свой ебанутый мир. Мир, который ему нравится, и он в нём живёт. Посмотри на остальных. Они же занимаются бизнесом кое-как. Как будто из-под палки. А он живёт и дышит этим. Он думает бизнесом. Это его кровь. Ему важна каждая деталь этого бизнеса, потому что это деталь мира, в котором он является богом. Поэтому он уделяет своё время всему. От того, как выглядят ежедневники, до покупки спецтехники или условий договора с банками. Эти вещи для него едины, кто ещё так может? Это единицы людей в мире делают. Я о таком только в книжках о Стиве Джобсе читал, а остальные... Ну разве что Бучко в Новоахтарске. Но он по масштабу меньше. И дело не в уме или глупости. Дело в страсти, которая захватывает и Чугункова, — я взрываюсь. Говорю эмоционально и пафосно.

Генрих только рукой машет — безнадёжно.

— Фотки с голой Берковой приложи обязательно. На это он поведётся. А отчёты — дым в пизде. Как настроение будет, может мы же крайние окажемся, — Генрих отщёлкивает окурок и смотрит на меня спокойными немецкими глазами:

— Скажи, а ты можешь вывести деньги со счетов?

Я медлю с ответом. Чёрт возьми, мне искренне нравится Антон. Мне даже нравится Беркова. Сильные, мощные личности. Они не похожи на тех людей, что я видел раньше. И сейчас я мечтаю только о том, чтобы когда-нибудь играть с ними на равных. И мне не хочется думать о краже денег. Однако древняя мудрая змея внутри меня всё-таки шипит: не торопись, подумай.

— Теоретически возможно. Есть доступы к счетам, которые контролирует Бекасов. Но это всё достаточно дорогая операция. Нужны промежуточные счета. Нужны счета, где будут концентрироваться деньги. Нужно подготовить нам пути отхода. На подготовку уйдёт минимум полгода. С неочевидным результатом. И нужно не только украсть деньги, нужно ещё сделать так, чтобы Чугунок нас не искал…

В этот момент всё во мне противится мыслям о краже. Но Генриху этого мало.

— А посадить его можно с твоей информацией?

— Если её дать заинтересованному лицу, то, наверное, можно, — осторожно высказываюсь я.

— Что у нас для этого есть?

— Ты знаешь, я занимаюсь подобной деятельностью много лет. И у меня выработано правило: не кидать заказчика. Можно делать всё, что угодно, но заказчика кидать нельзя. Я занимался разными бизнесами и вывел для себя это очень простое правило. Принцип, если хочешь, такой.

— Ага, блядь, а я всех кидаю направо и налево! – Генрих обладает удивительной способностью орать, не повышая голос. — Ты меня первый год знаешь?! Принципы у него! Когда у Чугунка период влюблённости пройдёт, ты чем жопу прикрывать будешь? Принципами? Не ты первый, не ты последний. План отхода есть у тебя хоть какой-то?

Решая свою теорему Ферма, Генрих вывел закономерность, что новые люди наскучивают Чугункову где-то через полгода-год максимум. После чего вчерашний фаворит попадает в мёртвую зону, ещё через полгода обвиняется во всех смертных грехах — и голый и босый вышвыривается за борт. Что интересно, после этого никто, кроме Берковой, не смог не то что построить свой бизнес, а вообще хоть как-то устроиться в жизни. Свои сроки Генрих давно пересидел. А уж после хода конём с «тестированием» Чугунковской системы безопасности пути назад у него нет. Поэтому и хочет выжать из нашей ситуации максимум. Мне кажется, что у меня может быть всё по-другому. Что я понимаю Антона, что мы с ним одной крови. И думать над вопросами Генриха… Разве даже мысли об этом не есть предательство?

Строить планы отхода не хочется. Деньги Чугункова уже начали меня расслаблять. Мне не хочется съезжать от красивой жизни. От возможности легко тратить деньги. И я понимаю, что Генрих прав. Но это всё на уровне ума. Тело не хочет бежать куда-то, страдать и возвращаться к спартанским условиям жизни. Хочется верить, что всё будет хорошо, и не задумываться над рисками. Генрих это видит и не наседает сегодня. Мы берём пиво и говорим о блядях.

— Меня забавляют проститутки. Когда есть время, я люблю с ними поболтать. Редко, но иногда попадаются таланты. Вот в Новоахтарске у меня была Маша. Очень целеустремлённая девушка. Никаких сопливых историй о мамах, на лечение которых она зарабатывает, и вообще у неё в первый раз. Маша умела расслабить полностью. Очень хорошо работала. При этом заметила, что большая часть девушек спускает деньги на выпивку и наркоту, поэтому сама завязала. Купила машину, а когда клиент её снимал, сама везла его домой или в гостиницу. Здесь пока ничего такого не нашёл.

Генрих сегодня устал от моего идеализма. Его маты скачут по поверхности пруда. От правды жизни в пространстве проявляются пустые бутылки и окурки.

— Ебаное наше гуманитарное образование, – чеканит Генрих. — Я тебе как филолог скажу: Федор Михалыч Достоевский был долбоёб. Он же как делал? Он ебал малолетку в бане, а потом, каясь в содеянном, корявыми словами описывал, какая хорошая Сонечка Мармеладова и как её жалко. А вот если бы он ту Сонечку с беспредела выдернул, а она в тот же день у его же старшаков лавэ спиздила, да он бы поехал эту хуйню разводить, да ночью, да пансионат как раз напротив кладбища, — он бы про Сонечку написал совсем другое. При удачном раскладе, конечно.

Из всех видов лжи циничный журналюга и прожжёный пиарщик Генрих больше всего ненавидит ложь во спасение:

— А хуже всего то, что этот бред педофила-эпилептика включили в школьную программу. И теперь поколения идиотов думают, что проститутки тоже люди и что преступника тянет на место преступления. И ведут себя соответственно. Даже если вся эта школьная блевотина давно забыта напрочь и жизненный опыт показывает обратное, всё равно где-то на подкорке что-то остаётся. От этого неадеквата и проблемы. Вот, к примеру, праздновали твари день рождения — ведь тоже люди, надо же расслабиться, да? Так пока охранник за шампанским бегал, они именинницу кухонным ножом проткнули от печени до лёгкого и сбросили с третьего этажа. И сидят дальше пьют. Тот приходит: а где Наташка? А хер знает. Пошла куда-то. А почему одежда здесь? На улице же мороз градусов тридцать. Ну так… что-то разоралась, не оделась и ушла. Ага, и кровь на кухне. Так это курицу разделывали. Какую, нахуй, курицу, вы пельмени-то сварить не можете, вы чё, твари?! Ну что. Всем оставаться на местах. Вызывает водителя. Пока тот поднимается, спрашивает по-хорошему. Вдвоём уже тварей запирают на кухне, один сторожит, другой по-быстрому обыскивает хату, потом выдергивают по одной и спрашивают по-плохому. Как спрашивают? Элементарно. Записывай: в ванну — ледяной воды, загибашь туда тварь, притапливаешь башку и считаешь до сорока. Приподнимаешь за шкирку, считаешь до десяти, повторяешь. Холотропное дыхание по методу доктора Бутейко. Потому что если их просто пиздить, то, во-первых, следы остаются, а во-вторых, могут броню включить, они упрямые. А время дорого. Так что — шок — это по-нашему. Первая же сдаёт со второго, максимум с третьего захода. Но нет Наташки под окном — нету! Ну значит, заметил кто-то и на больничку отвёз. Так. Статья 105. Все разбегаются, как мыши. Тварей — к станции метро (кто придумал, что у них паспорта забирают? Приходят сами на смену, как в офис, половина вообще семейные), пацаны по домам пока. Через пару дней бандерша снимает новую хату, благо, левый паспорт на штрафстоянке стоит 500 рублей, обзванивает девчонок — и всё сначала. А Наташка, говорят, вернулась через два месяца. В дружный коллектив. Живучая оказалась: сама и дошла до больнички по снегу — в чулочках и с рукояткой ножа из-под маечки.