Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

к выводу, что первоначально народное вече "было источником власти князя"[105]. Принимая точку зрения И.Я. Фроянова о нераздельности "военной силы и общественной власти" у восточных славян в период зарождения древнерусской государственности, И.Н. Данилевский предполагает существование "более или менее" устойчивого равновесия сил "между властью князя", опиравшегося на дружину, и "властью веча, за которым стояла военная организация горожан"[106]. И.Н. Данилевский весьма корректно характеризует марксистскую концепцию образования государства и отмечает, что уже четверть столетия назад ряд отечественных исследователей пришел к выводу о том, что государству предшествовали "потестарные органы, выполнявшие те же функции, но, в отличие от государства не имевшие политического характера. Он же указывает на корреляцию этих выводов с результатами новейших исследований западных политантропологов[107]. Исследователь соглашается со все больше распространяющимся в историографии мнением о "общенародном" характере раннего государства, "основной" функцией которого являлась защита интересов "своих граждан или подданных"[108]. Отмечая внутреннюю противоречивость концепции И.Я. Фроянова о доклассовом, потестарном государстве[109], И.Н. Данилевский, в целом, принимает многие выводы петербургского исследователя, в том числе: 1) в Киевской Руси не удается найти классовых структур; 2) правом на принуждение в Киевской Руси обладали князь, дружина и городское вече[110]. Отвергая господствовавшие в отечественной историографии "жесткие" характеристики государства, И.Н. Данилевский, опираясь на положения Р. Вольфа, Ю.В. Бромлея и Ю.И. Семенова, выделяет "две общие характерные черты" государства: 1) использование силы, "с целью добиться подчинения своим командам"; 2) претензия "на право командовать и право подчинять, т. е. на то, чтобы быть легитимным. Вторая черта представляется особенно важной, ибо позволяет установить четкое различие между бандой грабителей и государственным аппаратом"[111].

Но и такое "мягкое определение"[112] государства, на наш взгляд, имеет существенные недостатки, поскольку, фактически, нивелирует грань между кровнородственными объединениями, различного типа общинами, союзами и т. п., с одной стороны, и государством — с другой. Думается, можно найти немало и преступных сообществ, не только использующих силу, но и претендующих на "право" подчинять.

И.Б. Губанов предпринял попытку решить проблему типологии Киевской Руси Х в., опираясь на признаки государства, разработанные Х.Дж. М. Классеном (у И.Б. Губанова — Клэссен)[113]. Все это, в сочетании с использованием сравнительно-исторического материала (Скандинавия, "государства негров Гвинейского залива") убедило автора в том, что "Древняя Русь первой половины Х в. имела… примитивную и архаичную структуру, которой всякая придворная иерархия и чиновная система была органически чужда, это было рыхлое образование из множества славянских и древнефинских племен, с которых скандинавская дружина князя-конунга собирала дань посредством полюдья". Позднее, "некоторые элементы древнескандинавской системы управления вошли… и в структуру раннефеодального христианского государства — Киевской Руси"[114]. Немного погодя, И.Б. Губанов характеризует это "зародышевое государство" как протогосударственное многоплеменное образование, и датирует его трансформацию в "раннесредневековое государство" серединой Х в.[115]. Таким образом, понятия "раннефеодальное" и "раннесредневековое" государство используются автором как синонимы.

Кардинальные изменения претерпели взгляды М.Б. Свердлова. В начале 1990-х гг. он ввел в свою схему восточнославянского политогенеза понятие "варварское государство"[116], против которого незадолго до этого выступал со всей яростью высокосознательного идеологического борца за чистоту марксистского учения[117]. В последних его работах вместо понятия "варварское государство" фигурирует "потестарное государство"[118]. "Потестарными" он считает государство Само[119] и Русь до середины Х в.[120], (которые еще недавно считал "варварскими")[121]. В этом русском "потестарном государстве, объединившем завоеванные племенные княжения и межплеменные союзы силой оружия, князья… до середины Х в. активно использовали в новых общественно-политических условиях как древние по происхождению структуры подчиненных племенных княжений во главе со своим князьями, так и новые государственные институты". Реформы Ольги "по замене племенного деления территориальным по погостам и городам с волостями, по регламентации сбора податей и распространению княжеской судебной власти имели следствием создание средневекового государства с его основными политическими институтами". Как следствие "появление и существование в нем во второй половине Х — первой половине XI в. раннефеодальной монархической княжеской власти…"[122]. Эти положения недавно повторены М.Б. Свердловым и в коллективной монографии, посвященной правящим элитам Восточной Европы[123].

Следует отметить некорректность использования термина потестарное государство[124] как с методологической точки зрения[125], так и с терминологической[126]. "Не слишком удачным" показалось это "понятие" также П.В. Лукину и П.С. Стефановичу — авторам объемной рецензии на монографию М.Б. Свердлова 2003 г.[127].

Белорусский исследователь Г. Саганович придерживается той точки зрения, согласно которой "определенный тип государственности у восточных славян сложился уже в доваряжский период. Первоначальная Русь представляла собой, видимо, неустойчивую конфедерацию государствообразующих центров", вокруг которых "объединялись другие восточнославянские племена" и их данники: весь, земгала и т. п. "В середине IX в. восточнославянское государственное объединение распалось на "Русскую землю"" (Среднее Поднепровье) и "Верхнюю Русь" — полиэтничную конфедерацию на северо-западе Восточной Европы. В 882 г. Олег окончательно объединил эти две Руси. В определенной зависимости от Киева оказался и Полоцк. Однако, только Владимир Святославич "реформировал восточнославянскую конфедерацию, превратив ее в единое государство. Он ликвидировал местные княжения и посадил в политических центрах Руси своих сыновей". Вместе с тем, автор подчеркивает, что "более-менее единой Русь была только в государственно-политическом плане, однако государство не могло ликвидировать племенных границ".

Особое внимание, традиционно для белорусской историографии, Г. Саганович уделяет Полоцку. Приход на княжение Рогволода, по мнению автора, свидетельствует "если не о… независимости" Полоцка от Киева, "так о возрастании самостоятельности этого двинского города-государства". Поход Владимира закончился для Полоцка трагично: "Полоцк утратил самостоятельность и был включен в состав Киевского государства". Но уже в 988 г. Владимир вернул город Рогнеде и ее сыну Изяславу. Таким образом "возобновилась полоцкая княжеская династия и полоцкая государственность"[128].

Другой белорусский историк, Г. Семенчук, считает, что на этапе существования "племенных княжений" создаются предпосылки для зарождения раннефеодальных отношений и формирования межплеменных государственных образований". "Княжество Рогволода", "государство Рюрика" и "государство Аскольда и Дира" он рассматривает как самостоятельные политико-административные образования, подобные "варварским королевствам" в Западной Европе. Образовавшееся в 80-е гг. IX в. "государство с центром в Киеве" исследователь, используя терминологию А.П. Новосельцева и Л.В. Черепнина, считает или федерацией княжеств (А.П. Новосельцев), или ассоциацией "светлых и великих князей" (Л.В. Черепнин) во главе с великим князем киевским[129].

Менее заметны новации в изучении последующих этапов развития восточнославянской государственности. Например, по мнению Е.А. Мельниковой и Н.Ф. Котляра, на смену дружинному государству в конце Х в. приходит раннефеодальная монархия. К кругу раннефеодальных монархий относит Русь ("семейное владение Рюриковичей") и А.В.