Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон - Ирвинг Стоун

— Ну, мистер Джэксон, мы, разумеется, рады получить посильную защиту. Наш сосед капитан Хантер был убит индейцами племени крик, а когда наши поселенцы преследовали индейцев, они убили майора Киркпатрика.

Рейчэл некоторое время колебалась, затем добавила:

— Но я здесь не хозяйка. Моя мама и брат Уильям уехали в Нашвилл на целый день.

Она увидела, что он повернулся и с грустью посмотрел на седельные мешки на своей лошади, где находилось его имущество. Он был отважным человеком с четким представлением о независимости и, как она почувствовала, несколько одиноким.

— Вы сказали, что Джон Овертон готов жить в хижине с вами?

— О да, мы только что образовали партнерскую компанию, адвокатскую, как, я догадываюсь, вы назовете ее. Я длинный ростом, он же длинный в знании законов. Он сказал, что сможет содержать контору прямо здесь.

— Но разве вы не приписаны к суду? Как официальное лицо?..

— Действительно, я и есть официальное лицо, мадам. Судья Макнейри и я, мы привезли суд из Северной Каролины. Я наделен титулом прокурора. Правда, этот титул означает, что я гоняюсь за преступниками там и тогда, где и когда их найду. В остальное время я веду себя, как другие адвокаты, выискивая клиентов.

И опять странная комбинация силы — правонарушитель будет пойман и наказан — тон его голоса не оставлял сомнений — и в то же время скромности — молодой юрист ожидает с надеждой клиентов.

Рейчэл была уверена, что ее мать и Уильям приветливо примут этого молодого человека. Ведь несколько раз они намеревались принять кого-то, кто жил бы в хижине с Овертоном. Но у нее не было права на согласие. Не могла она и отказать ему.

— В любом случае вы можете поужинать с нами, мистер Джэксон. Семья охотно встретится с вами.

— Спасибо, миссис Робардс, откровенно говоря, я надеялся, что вы пригласите меня.

— Почему бы не вытащить ваши вещи из седельных сумок и не перенести их на время в хижину? Ведь вы могли бы выпустить вашего коня на выпас.

Он поступил так, как она сказала. Рейчэл проследовала с ним по двору, когда он тащил на своих тощих плечах набитые мешки, а под мышками удерживал по ружью. Она распахнула двери хижины. В бревенчатом доме размером четыре на шесть метров, с небольшой спальной комнатой стояли двухспальная кровать, этажерка, кувшин с водой и тазик для умывания лица и рук. Передняя комната, размером четыре на три метра, имела два окна и камин, над которым Овертон пристроил полку с книгами по юриспруденции. В комнате стояли тяжелый стол орехового дерева, два стула, сделанные из гикори, грубо сколоченный шкаф, где Овертон хранил свой второй костюм и рубашки. К стене были прибиты оленьи рога, служившие вешалкой для ружья, пары пистолетов и нескольких рожков с порохом, а также железная лампа с китовым жиром.

Эндрю Джэксон стоял в центре комнаты, его густая рыжеватая шевелюра всего на дюйм не доставала до поперечной балки, поддерживавшей крышу. Он посмотрел на сложенный из булыжников камин, на книги Овертона, на пистолеты и пороховые рожки и в завершение осмотра — на цветастые хлопчатобумажные занавески на окнах.

— Это самая красивая хижина, в какой мне довелось побывать, — мягко сказал он. — Вы не суеверны, миссис Робардс? Я суеверен. Например, я люблю начинать новое дело во вторник, как сегодня, и никогда не начинаю что-либо в пятницу.

— Такое у вас случайно не от ирландцев?

Он поморщился, потирая веснушки, усыпавшие верхнюю половину его щек. Была какая-то открытость, невинность в его улыбке, напоминавшей улыбку Рейчэл и свидетельствовавшей о том, что перед ней человек, которому нечего скрывать, да и не в его характере вообще скрывать что-либо. У него был крупный рот с крепкими, плотными зубами.

— Моя мама всегда говорила, что у меня две вещи, которые выдают принадлежность к Каррикфергусам,[1] — лицо и характер.

Он присел на корточки около своих мешков, вытащил полдюжины книг, включая «Конспекты законов» Мэттью Бэкона, коробку боеприпасов, чай, табак и соль, два одеяла и одежду, которую он повесил в шкаф.

— Я распаковал свое скромное имущество. Если же ваша мать и брат скажут «нет», я спокойно вернусь сюда, возьму свои вещи и уложу в седельные мешки.

Рейчэл следила за его быстрыми, неловкими движениями, в которых было какое-то непостижимое очарование, и она отдавала себе отчет в том, что слегка улыбается если не открыто, то мысленно, внутри себя.

В этот момент молодой человек повернулся, поднялся и стоял, возвышаясь над ней. Молча они смотрели друг на друга точно так же, как в первый момент в дверях дома Донельсонов.

Она отказывалась от приглашений соседей на вечеринки и встречи, даже если они устраивались в домах старых друзей, опасаясь, что люди рассудят неправильно, увидев ее танцующей и веселящейся. Она не хотела, чтобы кто-то думал, будто она издевается над своим мужем или не понимает последствий своего положения. Но хорошие вести, привезенные Джоном, разнеслись в долине Кумберленда, и этому помогли ее братья, рассказавшие окрестным жителям о предстоящем приезде Льюиса Робардса и о публичном признании им своей вины.

Теперь она вновь почувствовала себя свободной и счастливой.

Воскресенье было днем встречи членов клана Донельсон. Во главе стола с массивной выскобленной добела столешницей восседала миссис Донельсон, а с другой стороны — старшая сестра Рейчэл, Мэри, толстушка с полными щеками, веселая, домовитая хозяйка и к тому же прекрасная кулинарка. Ее двенадцать детей появлялись на свет так же регулярно, как устроены перекладины лестницы на сеновале, а первый ребенок был почти того же возраста, что и Рейчэл. Рядом с Мэри сидел ее муж Джон Кэффрей, мечтавший пристроить к дому комнаты или соорудить новые хижины для пополнявшегося потомства. Но Мэри сопротивлялась, заявляя, что хочет видеть своих детей около себя. По другую сторону стола, напротив Джона Кэффрея, сидела другая сестра Рейчэл, Катерина, высокая, жилистая, седая, постоянно покрикивавшая на своих девятерых детишек, но всегда молчавшая на семейных сборищах. Рядом с ней пристроился ее муж Томас Хатчингс, спокойный, симпатичный мужчина.

По правую руку от матери сидел Джон-младший. Он не был старшим среди сыновей миссис Донельсон. Старший по рождению, Александр, убежденный холостяк, с острыми пожелтевшими зубами и по природе бродяжка, охотно уступил старшинство в семье Джонни: тот носил имя отца и поэтому считался номинальным главой семьи. Напротив Джонни располагался Александр, рядом с ним — осторожный Уильям и дальше — Сэмюэл. Традиционно место Рейчэл было рядом с Сэмюэлем. По другую сторону стола от нее сидели Роберт и Джейн Хейс, а рядом с Джейн — Стокли, в свое время семейный юрист и политик. Джон Овертон был рядом с Рейчэл, а напротив, около Стокли, разместился Эндрю Джэксон. Два последних места в конце стола занимали Левен, все еще незрелый парень, хотя и двумя годами старше Рейчэл, и Северн, болезненный, с впалыми щеками и сильным кашлем.

Рейчэл заметила, что Джейн пристально рассматривает Эндрю Джэксона. На следующее утро открывалась весенняя сессия суда округа Дэвидсон, и Сэмюэл, очарованный двумя молодыми постояльцами, засыпал их вопросами относительно права. До приезда к Донельсонам Эндрю Джэксон объезжал округ Самнер и мог рассказать забавные судебные истории: например, о Джошуа Болдуине, осужденном присяжными за то, что сменил свое имя на Джошуа Кэмпбелл; об Уильяме Пиллоузе, признанном виновным в том, что он откусил верхнюю часть уха у Абрама Дентона; о Джоне Ирвине, который, согласно приговору, должен был публично заявить, что «мошеннический и скандальный отчет, состряпанный и распространенный мною относительно мисс Полли Макфадин, лишен оснований и лжив, и я не имею ни права, ни повода, ни причин верить ему».

В течение тех месяцев, когда Рейчэл была дома, Сэмюэл безвольно колебался, не зная, хочет ли он стать учителем, проповедником или же, возможно, землемером. После вхождения в семейный круг юристов у него появился новый интерес в жизни. Чтобы стимулировать его заинтересованность, Рейчэл также принялась задавать вопросы о судебной процедуре. Джон Овертон сказал:

— Сэмюэл, я понял со слов твоей матери, что ты утром выезжаешь в Нашвилл, чтобы сделать покупки у Ларднера Кларка. Мистер Джэксон и я должны выступить по интересным делам. Почему бы тебе не сопроводить мать и сестру на заседание суда, чтобы посмотреть и послушать?

— Не расстроится ли судья Макнейри при виде посетительниц? — спросила Рейчэл.

— Может быть, — ответил Овертон, — но будет приятно удивлен. Кроме того, мой партнер — должностное лицо в суде, и я уверен, он будет рад вступиться за вас.

На следующее утро Рейчэл и ее мать надели строгие черные шерстяные платья, более всего подходящие для десятимильной поездки в город по пыльной дороге. В лавке мистера Кларка они купили головку сахара, свежие специи для дома и рулон неотбеленного миткаля. Несколько женщин приветствовали Рейчэл, обнимали ее, восторгаясь тем, как она выглядит. После этого они прошли по изрытой колеями улице к месту перед зданием суда, где к столбам и коновязям было приторочено много лошадей. Здание суда, сложенное из обтесанных бревен, было обмазано глиной, похожей на известку. Террасу с южной стороны здания длиною шесть метров забили мужчины, проехавшие много миль, чтобы присутствовать при разборе тяжб. На них были штаны из оленьей кожи, кожаные чулки, на ногах — мокасины из кожи бизона, длинные охотничьи рубахи из оленьей кожи с неровной бахромой. Рейчэл заметила среди них несколько друзей, поклонилась им, обменявшись приветствиями.