Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Дейдра Макклоски
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы возвращаемся, как видите, к первому тому и буржуазным добродетелям, и особенно к новому восхвалению в XVIII веке коммерческих добродетелей в восприятии других людей. Современный мир был создан в результате медленной революции в этических представлениях о добродетелях и пороках, в частности, благодаря гораздо более высокому, чем в прежние времена, уровню терпимости к проверенному торговлей прогрессу - позволению людям заключать взаимовыгодные сделки, и даже восхищению ими за это, и особенно восхищению ими, когда они, подобно Стиву Джобсу, воображают, что добиваются большего. Заметим еще раз: речь идет о социологии, а не о психологии. За терпимость к торговле и улучшению выступала сначала сама буржуазия, а затем, что более существенно, и духовенство, которое в течение столетия до 1848 г., как я уже отмечал, восхищалось экономической свободой и буржуазным достоинством и ради этого готово было пожертвовать жизнью, состоянием и священной честью. После 1848 года в таких странах, как США, Франция и Япония, основная масса простых людей постепенно пришла к согласию. Однако к тому времени, как я уже отмечал, большая часть авангарда клерикалов во всем мире решительно выступила против буржуазии, встав на путь фашизма и коммунизма ХХ века. Однако в более удачливых странах, таких как Норвегия или Австралия, буржуазия впервые была признана многими людьми приемлемо честной и на самом деле оказалась приемлемо честной под новым социальным и семейным давлением. К 1900 г., а тем более к 2000 г., переоценка буржуазии сделала большинство людей в целом ряде мест, от Сиракуз до Сингапура, очень богатыми и довольно хорошими.
Можно утверждать, как это делает Джоэл Мокир, что для улучшения ситуации важно изменение мировоззрения технической элиты. В эссе, написанном им недавно совместно с историками экономики Кормаком О Градой и Морганом Келли, это выражается следующим образом: "В первую очередь важны были высококвалифицированные механики и инженеры [Британии], которые, возможно, не составляли значительной части рабочей силы". Если говорить о непосредственной причине, то, конечно, он прав. Герои Мокира - это "3-5% рабочей силы по уровню квалификации: инженеры, механики, фрезеровщики, химики, часовщики и прибористы, квалифицированные плотники и металлисты, колесники и другие подобные рабочие" Вряд ли такие революционные машины для массового производства деревянных винтов и гаек-болтов могли появиться без таких людей, как Генри Модслей (1771-1831), уже получивших образование в области создания машин. Двадцатидвухлетний студент экономического факультета, некто "Дональд" Макклоски, нашел уморительным замечание историка токарного станка, доктора Хольтцаппеля: "Мистер Модслей почти полностью перешел от старой несовершенной и случайной практики изготовления винтов ... к современному точному и научному способу, которого теперь обычно придерживаются инженеры; он занимался винтом с большим или меньшим рвением и с огромными затратами до самой своей смерти в 1831 г." Но Хольтцаппель был прав и подтверждает аргумент Мокира о том, что крошечная элита имела значение и что извлечение прибыли не было ее основным мотивом.
Но откуда взялась такая техническая элита с ее образованием, пылом и затратами? И в Голландии, и в Британии, и в США она появилась из простых людей, освободившихся от древнего подавления своих надежд. Такое освобождение - единственный способ создать достаточную массу технически грамотных людей, ориентированных не на редкую роскошь или военные победы, а на обычные товары мирного времени для основной массы простых людей - железные мосты, химическое отбеливание, плетение шерстяных тканей на станках, приводимых в движение падающей водой. Проблема, скажем, во Франции XVIII в. заключалась в том, что инженерами становились младшие сыновья крупной знати, например Наполеона, получившие образование для военной карьеры. В Великобритании, напротив, перспективный парень из рабочего класса мог стать буржуазным мастером новых машин и новых институтов, инженером или предпринимателем. Или, по крайней мере, он мог стать неплохим часовщиком или механиком прядильных машин. В Великобритании и ее ответвлениях карьера предприимчивого буржуа или квалифицированного рабочего, по примеру наполеоновской армии или флота Нельсона, была открыта для талантов. Джон Харрисон (1693-1776 гг.), изобретатель морского хронометра, который решил машинным способом проблему определения долготы в морских просторах, вопреки высокомерному требованию элиты решать ее на небесах с помощью элитной астрономии, был сельским плотником из Линкольншира. Его первые часы были сделаны из дерева.³² Точно так же Модслей, создатель винтовой машины, который был на два года моложе Наполеона и на тринадцать лет моложе Нельсона, начал работать в двенадцать лет, заправляя патроны в Королевском арсенале, затем стал кузнецом, а к восемнадцати годам - слесарем и т.д. Британский рабочий носил в своем рюкзаке эстафету фельдмаршала промышленности.
Мокир принимает за данность структуру, которая на самом деле имела яркую современную историю, историю, движимую новой и странной этикой человеческого равенства, свободы в законе и достоинства в уважении. Экономический историк Карин ван дер Бик считает, что поддерживает Мокира, когда убедительно доказывает, что "инновации и технологические изменения, происходившие в Англии XVIII века, увеличили спрос на этих высококачественных механических рабочих" Но ее аргумент противоположен аргументу Мокира, который заключается в том, что причиной улучшения стало предложение. Я утверждаю, что совершенно новый этический контекст заставил спрос на инженеров и предпринимателей вырасти в собственном предложении, когда пыл и возможности сделали это предложение достойным. Сами возможности возникали из нового равенства в законе и в обществе, поощряя новые идеи для голландской оптовой торговли или новые идеи для английской угледобычи. Новое либеральное, пусть и частичное, равенство в Голландии, Великобритании и особенно в США - при всех сохранившихся грехах гордыни, снобизма и рабства - позволило многим обычным и необычным людям получить шанс. В результате этого "пробы" историка экономики Питера Матиаса в "Великом обогащении" произошел настоящий взрыв идей: например, о нитроглицерине, динамите, гелигните, тротиле и С-4.
Можно утверждать, как это делает французский экономист Томас Пикетти и большинство экономистов, что рост зависит от накопления капитала, а не от новой идеологии и лучших идей, которые эта идеология поощряет, и уж тем более не от этики,
