Мальчик из Тобольска. Повесть о детстве Д. И. Менделеева - Анатолий Нутрихин

Фешка взял со стола ножик, вспорол подкладку шапки и извлёк скрученную бумажку, которую дал предводителю. Он прочёл и помрачнел:

– Орлика нашего на базаре сцапали…

В горнице затихло, постукивали на стене ходики. Старший из мужиков, сивый и морщинистый, вздохнул:

– Все под Богом ходим. Предал кто-то Орлика…

– Умён ты, Петрович, – едко заметил Галкин. – Всё тебе ведомо. Может, и имечко предателя назовешь?

– Наступит час, и назову, – буркнул старик – А пока ни на кого грешить не буду. Дознаюсь – не пощажу!

– Валяй. Чем быстрее, тем лучше, – разрешил Тарас Федорович. – Спиря и малый, садитесь к столу. Ешь, паренёк, и сказывай, какая жизнь в городе.

– Обычная. Прислали из Омска драгун, – постепенно смелея, заговорил Фешка. – Одних в казарме кантонистов поселили, других по избам на постой развели. Арестантов из острога выводят под двойной охраной. Ночью по улицам гарнизонный караул ходит. Как солнышко сядет, люди ворота запирают, ставни тоже. Пристав кобеля купил больше телёнка. На Петропавловской улице, сказывают, купец умер с перепугу. Ему померещилось: тать ночью в окно лезет, а это черный котище был…

– Складно врёшь – усмехнулся Тарас Федорович. – Любо слушать…

– Не вру! – обиделся Фешка. – Весь Тобольск о купце знает.

– Царствие ему небесное! Наверное, блинами объелся. Во сне сердечко и прихватило. Ешь, да ступай – отдохни. Егоровна, укажи ему, где спать.

Хозяйка отвела мальчишку на другую половину избы и постелила на широкой лавке. Укрывшись зипуном, он уснул.

На следующее утро Спиридон проводил Фешку до Чукманки. На большой дороге он остановил подводу, ехавшую в Тобольск. Договорившись с возницей, лесовик подался в обратный путь.

…Фешка возвращался в Тобольск, а на займище текла своя жизнь. Известие о поимке Орлика принудило отряд к действию. Галкин послал в город верного человека для встречи с Кожевниковым.

А на заимке к вечеру появился невысокий мужик цыганистого вида. Войдя в атаманскую избу, он бойко всех поприветствовал:

– Тарас Федоровичу и честной компании! Растолстели, медведи, от безделья!

– Шутишь, Анисим? – с укоризной откликнулся Галкин. – А у нас лихо: в Тобольске Орлика схватили. Рады хоть тебя видеть целёхоньким. Слышал, сдали растяпу в Аремзянском приставу, и сидишь ты в холодной…

– Залетел по-глупому, – вздохнул Анисим. – Еле выкрутился. В холодной не сидел: управляющая отпустила меня с миром.

– Свет не без добрых людей, правда, и злых хватает, – сказал атаман. – Кто-то сдал Орлика. Жаль его и за остальных тревожно…

– Орлик – крепкий орешек, – уверенно сказал Анисим. – Им его не расколоть. Однако надо уходить с заимки…

– Сам так мыслю, – согласился атаман. – Сменим стоянку. До сих пор не снялся потому, что ждал вести из других волостей. Да, видно, зря. Время поджимает…

Тарас Федорович вышел из горницы на крыльцо. Через двор направился к сеннику. Влез наверх по скрипучей лесенке и лёг, вдыхая аромат сохнущей травы, задумался. Ему вспомнился родной посёлок Игрим на берегу Сосьвы. Там он лет до двадцати жил в родной семье, промышлял охотой вместе с отцом.

А потом по навету местного старосты Федор Галкин был посажен в Берёзове в тюрьму. Его осудили за оскорбление властей и заключили в Тобольский острог. Через год отец умер в неволе, а сын застрелил старосту и подался в тайгу. Тараса поймали и сдали в солдаты: из полка он исчез.

Потом Тарас Галкин участвовал в побеге с Ялуторовского винокуренного завода, где работали каторжные. Он чистил там квашни от остатков бурды. Рядом с ним горбатился подольский гайдамак Устим Кармалюк. Смелым был этот Кармалюк. Они вместе замыслили бежать, подговорив двух других узников. Подпилили в камере оконную решётку, сплели из рубах верёвку. Ночью спустились во двор, перелезли через забор и скрылись в лесу.

На воле Тарас собрал лихих людей и нападал с ними на приставов, бар и заводских управителей. В Западной Сибири начиналось тогда восстание. В степях поднялись казахи. Мятежники попытались захватить Акмолинск. В низовьях Оби храбрый Ваули Пиеттомин возглавил вагулов, отказавшихся платить чрезмерный ясак, и подступил к самому Обдорску… Бунт то затихал, то разгорался.

…Вечером Тарас Федорович позвал помощников. Когда те явились, приказал:

– Завтра, Петрович, с утра поднимай конных! Пойдёте, вроде, передовой заставы. Дозорных вышли. А я с остальными людьми двинусь следом. Поселимся на новой заимке, в Брысинском лесу, за болотом. Там на бугре сохранились старые охотничьи землянки. Поправим их и перезимуем. Коли и там нас отыщут, уйдем в Полуяновский бор или дальше – за Исеть.

А тебе, Анисим, наказ: утром ступай к большаку. Пощиплешь бар или купчишек… Шум подними. Пускай думают, что весь отряд озорует на большаке. Да и деньги нам нужны. Крестьянам за харчи платить надо, иначе озлобим их. И на покупку пороха деньги требуются. Возьми с собой трех-четырех надежных дружков. После отдыха отпущу вас на Иркутский тракт, и сам пойду. Потешимся!

На следующий день, на зорьке, с заимки вышли Анисим и ещё трое. Все с ружьями, за поясами – топоры, на спинах – котомки. За ними увязалась игривая лайка. Раза два её пугнули: не отставала…

– Нехай, бежит! – махнул рукой Анисим.

В пути

Наступил день отъезда в Тобольск. После завтрака Мария Дмитриевна велела Паше и Мите надеть курточки. Вдруг поднимется ветер? А пыли и в затишье хватает. На случай дождя взяли зонты и плащи.

Багаж был уложен накануне. Однако утром братья вновь проверили содержимое чемоданов: не забыты ли рыболовные снасти, мешочки с «бабками» – гладкими игральными костями, гербарии и чучело бурундука, сделанное дедом Никодимом.

Суета, препирательства между мальчиками, прощание с собакой Стрелкой… Но вот подана неказистая, но прочная бричка. На козлах красуется Ларион. Он облачился в найденный в чулане ямщицкий кафтан, который мал и уже расползся по шву на широкой кучерской спине. Ларион натягивает вожжи, как бы сдерживая лошадей, хотя те ведут себя смирно.

Проводить Менделеевых в город собралось десятка два мастеровых и слуг. По случаю воскресенья на мужиках – белые рубахи из тонкого холста, подпоясанные красными и синими кушаками. Двое или трое в чёрных картузах… Женщины надели разноцветные ситцевые платья и домотканые сарафаны. Мария Дмитриевна – в серой накидке и таком же капоре – вышла из дома, села в бричку, в которой её ждали сыновья, и обратилась к мастеровым:

– Извините меня: плату вам за месяц задолжала. Меня омские купцы подвели. Как получу с них долг, сразу рассчитаюсь.

– Не тревожься, матушка, – откликнулся Сергей Маршанов, – нас огороды, скотинка и охота прокормят. Счастливой дороги!

– Ты, Ларя, будешь в овраг съезжать – коней придержи, там спуск скользкий, – посоветовал Епифан Мальцев.

– Сам не маленький, помолчи… – буркнул кучер.

– Вот язва… Я ему от души, – заворчал Мальцев.

– Успокойтесь, – заметила Мария Дмитриевна. – Едем. Христос с вами!

Малиновый звон колокольчиков огласил округу. И вот уже мелькают спицы экипажа. Бричка нырнула в овраг, в логу свернула направо и вскоре показалась на противоположном склоне. Менделеевы обернулись: с горы им махали. Потом село скрылось за вековыми деревьями. Лес вздымался стеной по краям дороги и лишь временами расступался, освобождая место опушкам, полям ржи и овса. Он то подступал к дороге, то отбегал. Кедры, сосны, ели удивляли Митю своей мощью, высотой, хотя встречались и их зачахшие собратья, утратившие хвою или листву. «Отчего они такие? – беспокоила мысль. – Погибли от избытка влаги? Или здесь был пожар?»

Мерный бег лошадей, плавное покачивание брички, пейзаж однообразный, но полный неизъяснимого очарования… Люди встречались редко. Только возле Ровдушки путешественники увидели богомолок в чёрных платьях и платках. В руках у них посохи, за плечами – берестяные коробы.

Потом повстречался лесоруб, шествовавший рядом с повозкой, гружённой жердями. Езда стала привычной, убаюкивающей. Раза два общее оживление вызвали зайцы, убегавшие с дороги при появлении экипажа.

– Ату-ату, косой! – крикнули Паша и Митя.

Затем они успокоились и начали дремать. И каково было их изумление, когда впереди неожиданно, словно сказочное видение, возник кавалерийский разъезд. Картинно рысили кони, как влитые, плыли в седлах пятеро драгун.

– Стой! – пропел вахмистр, воздев руку в белой, испачканной грязью перчатке. Он натянул повод, и конь под ним присел на задние ноги. «Красив наездник!» – восхитился Митя. А вахмистр с казённой любезностью обратился к Марии Дмитриевне:

– Прошу прощения, сударыня. Не встретили ли в пути подозрительных лиц?

Мальчики смотрели на всадника с любопытством. Он был рослый, с бакенбардами и усами. На боку колыхалась сабля в поблескивающих ножнах.