Вольная Русь. Гетман из будущего - Анатолий Спесивцев

Седоусый полковник, стоявший, понурив голову, с шапкой в руках, встрепенулся и, помявшись, ответил:

– Ни, Москалю. Живыми и брать не пытались, уж дуже гибель Дмитра на усих розлютыла.

Аркадий порадовался про себя, что его попытка взять власть прошла так легко, никто право характерника командовать оспорить не пытался. Хочется командовать или нет, а возникни здесь борьба за булаву, шансы дожить до окончания шторма резко снизятся: у осажденной твердыни не может быть больше одного командира.

– Поищите среди тел раненых турок. Может, кто для допроса сгодится. Найдете – перевяжите, покормите. Дай бог, хоть что-то об их планах узнаем.

«Блин, невезуха. И в разведке нас турки обыграли, чего раньше никогда не было. Впрочем, Гирей ведь не Осман, больше на ум и хитрость полагается, чем на силу. И морем никого в тыл врагу не выбросишь во время такой бури… Кажется, кончилось время везухи, победы кровью и потом придется добывать, зубами у судьбы выгрызать».

По прямой между крайними бастионами было немногим больше километра, но в связи с ломаностью линии укреплений пройти пришлось как бы не с два. То ли из-за спешки, то ли из-за волнения, но спотыкался Аркадий в пути много чаще обычного. Чертыхался себе под нос, но темп передвижения не снижал. От волнения и активного передвижения ему даже жарко стало, хотя погода ни на йоту не улучшилась.

Проходя мимо, разрешил бомбометчикам стрелявшей батареи уйти в казарму, прихватил в свиту дожидавшегося там собственного джуру с печальной вестью, ему уже известной. Потом отпустил и бойцов второй батареи, им самим и другим начальством забытой. Никто туда не явился для указания целей и передачи приказа стрелять. Оставалось попенять себе по этому поводу (вспоминал же о ней) и подумать об организации бомбометного огня. Причем подумать не отвлеченно, а конкретно, с указаниями совершенно определенным лицам.

Уже перед самым бастионом поскользнулся и упал-таки, зашиб коленку и разбередил не до конца зажившее ребро. Из-за охватившей организм вялости вставал с напряжением сил, будто старый дед. Загляделся на ряды покойников, и здесь выложенных вдоль стены. Пожалуй, не менее многочисленных, чем у ранее посещенного бастиона. Прихрамывая, невольно прикладывая ладонь левой руки к титановой пластине, закрывавшей ушибленное ребро, не стесняясь хвататься за перила, поднялся в каземат, аналогичный тому, в каком недавно был. Точнее, зеркальное отражение, с выходом не на юг, а на север. Освещался он, правда, похуже – горела всего одна лампа, а настроение пребывавших здесь казаков, большей частью не длинноусых, а бородатых, еще мрачней. Следы боя здесь просто бросались в глаза: на стенах у входа виднелись пулевые отметины, земляной пол пропитался кровью, к сильному запаху которой (подумалось вдруг: «Вампир здесь с ума немедленно сошел бы, ох и бойня тут была») ощутимо примешивалась вонь сгоревшего черного пороха и человеческих экскрементов.

«Н-да… только вони разложившихся трупов не хватает, покойники еще свежие, да и холодрыга на улице. Сунуть бы сюда тех студенток и школьниц, что свои попаданческие опусы про принцесок ваяли, может, и осознали бы, чем приключения на поле боя пахнут».

Людей в каземат набилось много, мрачных и сразу заметно, что растерянных. Все сплошь оборванцы с разбойничьими мордами, других среди казаков-ветеранов быть не могло, не выживали они ранее на фронтире. Приход колдуна заметили. Молчание сменилось гулом голосов, уважительно-тихих: все знали, что погибшего атамана и характерника связывала дружба. Помимо живых хватало и мертвых, они лежали двумя рядами вдоль одной из стен. Тела, это сразу бросилось ему в глаза, были только казачьи, в походной рванине, с рублеными и колотыми ранами. Одно, накрытое серым полотном, лежало наособицу, к нему и подошел. Сердце сжало, будто тисками, даже пот на лбу выступил, пришлось несколько секунд пережидать, пока боль снизится, станет всего лишь ноющей.

Присев, откинул холстину с головы лежащего. Угадал правильно. Несмотря на страшную рану, разрубившую череп почти до уровня глаз, свалявшиеся колтуном от крови и мозгов волосы друга он узнал сразу. На лице лихого, бесшабашного атамана навеки застыло выражение решимости и азарта.

«Странно, много раз приходилось видеть, как лица умерших расслабляются и разглаживаются, принимают умиротворенный вид, а Мишка будто и мертвый готов продолжить бой, разить врагов. Эх, Мишка, Мишка, на кого же ты меня покинул. Хорошо, что твоя супруга тебя таким порубленным не увидит, останешься в ее памяти бойким красавцем. Но как я буду с ней о твоей гибели говорить – представить страшно».

И без того не праздничное настроение стремительно покатилось вниз. Увильнуть от общения с теперь уже вдовой друга было бы подлостью, а рассказывать ей о его гибели – удовольствие настолько сомнительное, что он заплатил бы немалую сумму, чтоб его избежать. Но, к сожалению, есть вещи, от которых уклоняться нельзя.

Бережно, будто боясь причинить другу боль, накрыл его лицо рядном и встал, невольно поморщившись от боли в разбитом колене. Перекрестился. Внимательно оглядел столпившихся в другой части комнаты людей.

«Блин, мне это мерещится, или часть казачков, пока я прощался с Михаилом, слиняла? Вроде их больше было, когда заходил».

Хотя в крепости засели отчаюги из отчаюг, под взглядом колдуна они заметно терялись и мялись, невольно чувствовали вину за произошедшее.

– Братцы-казаки, как же это такой промах совершили, жизнь своего атамана проворонили, а?

Сразу несколько человек начало оправдываться. Естественно, разобрать в этих выкриках что-то – оправдывались ребята энергично – было мудрено. Аркадий дал казакам немного выплеснуться, потом неожиданно для них громко хлопнул в ладоши. Хлопок услышали все и замолчали.

– Не, ребята, так дело не пойдет. Негоже казакам базарный хай поднимать (вообще-то для казачьих сборищ весьма характерный – вольница ведь). Вот ты, Григорий, расскажи, как все произошло.

Смуглый, горбоносый брюнет Григорий Некрег, смахивающий на горского абрека, каким, возможно, и был до ухода на Вольный Дон, а ныне атаман одного из новых городков на Тамани и комендант данного бастиона, с ответом не задержался. Впрочем, говорил по-русски он как казак с низовьев Дона, может, там и родился, имея мать или отца с Кавказских гор, близко Некрега попаданец не знал.

– Так кто ж знал, Москаль, что у них хватит наглости напасть таким малым числом? А то, что турки нашли проходы к валам в минном поле… предательством здесь пахнет.

На такую отмазку оставалось только вздохнуть. Аркадий поморщился, покачал головой.

– Положим, предупреждал я атаманов, что недоброе чую. Заковыка в том, что и сам не понимал, когда и откуда беду ждать («Дьявольщина, придется заниматься самопиаром, иначе до смены и не доживешь»). А того, кто ворогам наши тайны сдал, найдем и… не помилуем.

– И правда, – раздался голос и из неразбежавшейся кучки казаков. – Смеялся Татарин, что Москаль-чародей совсем нюх потерял, стал даже такую кучку турок опасаться.

– Эх, – взмахнул рукой, будто саблей рубанул, характерник. – Знать бы точно, а то так… – он покрутил пальцами поднятой вверх руки, – мерещилось что-то тревожное, а что – сам не понимал. Только с вас это вины не снимает. Чего ж в бою атамана не прикрыли? Почему позволили ворогу его зарубить?

– Дык, разве его удержишь? Завсегда Татарин поперед всех в рубку кидался, ох и лют, царство ему небесное, – сопроводил крестным знаменем рассказ, – был в бою.

– Царство небесное и земля пухом, – согласился Аркадий. – А идти в бою рядом с атаманом разве никто обязан не был?

– Так и шли же. И слева и справа его люди бились, токмо в густом дыму-то…

– В густом дыму?.. – поднял удивленно бровь колдун. – А он откуда взялся? Вроде ничего здесь не горело?

– Так мы ж и напалили. Из скорострелок (донское название револьверов), ох и знатное оружье ты, Москаль, придумал… Поздно турок заметили, они уж ров переходили…

– Постой, как переходили? Ров в два человеческих роста глубиной, как его вброд перейти можно? Неужто они смогли его фашинами забросать? Так это же сколько времени надо, стража, получается, беспробудным сном дрыхла? Как сурки на зиму в спячку залегли?

– Не-е, батька Михаил хоть и добрейшей души человек был, – в этот раз перекрестились все присутствующие, Татаринова донцы любили и уважали, – токмо за сон на страже он виновного враз повесил бы, без жалости. Как можно?!

– Ладно, отложим разъяснение этого вопроса. Значит, перешли вброд, говорите?

– Точно, Москаль, тебе говорю, перешли. Все в мокрых штанах были: кто выше колена, а кто и по самые яйца, некоторые, так совсем мокрые, могет быть, по пути падали в воду. Хуч и бросали они в воду чего-то, таки видоки сказывают: и шедшие первыми не плыли, а пешими ров переходили. Но токмо с самого краю.