Сирены - Эрик Ластбадер

Медленным жестом она протянула вперед руку и положила свою ладонь на его и, глядя ему прямо в лицо, произнесла одно лишь слово.

— Оставайся.

Прикоснувшись к его сильным, мозолистым пальцам, Дайна невольно вспомнила о Жане-Карлосе. Она подумала, что Рубенс обладает той же грубой животной привлекательностью, необычной, тщательно замаскированной силой. Дайне даже казалось, что его кожа искрится.

В первый раз с момента их знакомства Рубенс проявлял нерешительность. Заметив это, она сказала:

— Перестань. Ты был скотиной, а я — стервой. Это вовсе не значит, что мы не можем провести вместе пару часов. Возможно, мы просто не понимали друг друга.

Рубенс уселся вновь. Дайна отпустила его пальцы и заметила, что он пристально изучает ее лицо.

— Что ты там разглядываешь?

— Знаешь, ты самая необычная и красивая женщина, которую я...

— О, господи, Рубенс!

— Нет, нет, — он поднял ладонь, точно защищаясь. — Я говорю серьезно. Это звучит странно, но мне кажется, я никогда не видел тебя раньше по-настоящему. Ты была просто новой девушкой....

— Добычей.

— Каюсь, виноват, — однако в его словах звучало мало раскаяния. — Меа culpa. Это как конвейер: к нему так легко привыкнуть. Наша жизнь ничем не отличается от обыкновенной фабрики, разве только вместо сырья мы имеем дело с человеческой плотью, — он махнул рукой, точно отгоняя нарисованную им самим картину. — В любом случае, через некоторое время это становится чем-то вроде наркотика. Женщины появляются и исчезают..., говоря словами Микеланджело, — он рассмеялся, и Дайна вслед за ним, заинтригованная его цитатой из Элиота. — Это так легко, чертовски легко, что иногда просто хочется кричать.

Она состроила презрительную и недоверчивую гримасу.

— Ты хочешь сказать, что не таков рай в представлении любого мужчины?

— Я скажу тебе кое-что, — произнес он серьезным тоном, наклонившись вперед. — Рай — это нечто пригодное только для несбыточных грез. Он не подходит к реальному миру. И знаешь почему? В раю нет места опасности. Мы, — он обвел залу широким жестом, — все мы нуждаемся в опасности, чтобы выжить. Чтобы жить и делать... свое дело, взбираясь с каждым годом на все более высокий уровень. — Он внимательно следил за выражением ее лица. — Ты полагаешь, что отличаешься чем-то от всех нас. Дайна? — он покачал головой. — Нет, ты сама знаешь, что это не так. — Рубенс отодвинул в сторону стакан, так что между ними на столе образовалось пустое пространство.

— Возьми, например, «Хэтер Дуэлл». Будешь ли ты счастлива, если картина не наделает шуму и не окажется супербоевиком, каким мы все ее считаем? Разумеется, нет. Ты не успокоишься, пока не станешь первой. Но без этой энергии и уверенности в собственных силах тебе просто не выжить здесь... или где бы то ни было еще.

— В тебе, — продолжал он, — однако, есть нечто, чему я не могу найти объяснения. Словно ты чудом перенеслась сюда из другого измерения, — Рубенс склонил голову набок. — Ты решишь, что я просто твержу заученную роль, если скажу, что ты не такая, как все вокруг.

— Нет, — ответила она, — я не думаю так. — Теперь он уже всерьез заинтересовал ее. Конечно, он не мог знать правды, она понимала это. И все же Рубенс разглядел в ней что-то. Мог ли он догадаться? Дайна подумала, что последнее предположение не лишено смысла.

— Это почти так... — Рубенс осекся и опять повторил свой характерный жест, прочертив в воздухе ребром ладони. — Но нет, — он покачал головой. — Невозможно.

— Что невозможно? — Теперь она уже наклонилась вперед, всматриваясь в его глаза.

Он почти застенчиво улыбнулся, и Дайне на короткое мгновение показалось, что он чем-то похож на маленького мальчика. Она невольно улыбнулась сама.

— Ну ладно, хотя, может быть, мои слова обидят тебя, — он сделал паузу, словно размышляя, стоит ли говорить. — Если бы я не знал правды, то подумал бы, что ты явилась сюда с улицы. Но я читал твою биографию: зажиточная семья из престижного района Бронкс. Я имею в виду прошлое, — поправился он. — Что улицы Нью-Йорка значат для тебя? Фильмы, книги...

Дайна была одновременно удивлена и рада тому, что он-таки сумел догадаться. Но она ни за что на свете не сказала бы ему об этом.

— Как Нью-Йорк? Ты ведь недавно был там.

— О, как всегда. Горы мусора на улицах растут, все недовольны мэром и «Мэтс» по-прежнему проигрывают.

— Там сейчас весна, — мечтательно протянула она. — Я, кажется, стала забывать о разнице между временами года. Иногда у меня появляется ощущение, что здесь время стоит на одном месте.

— Именно поэтому мне нравится здесь, — возразил Рубенс.

— Ты не скучаешь по восточному побережью? Он пожал плечами.

— Нет. Впрочем, в Нью-Йорке есть офисы моей компании, так что мне приходится возвращаться туда, по крайней мере, раз в месяц. Мне нравится бывать там, но я не могу сказать, что скучаю, — он приложился к стакану. — Когда я попадаю туда, то обычно останавливаюсь на Парк-лейн. Я получаю настоящее удовольствие... особенно от вида, открывающегося из окон отеля на Центральный парк и Гарлем. Это так интересно наблюдать за местом, где живут бедняки.

— Значит, твой бизнес заставил тебя уехать туда. Рубенс кивнул.

— В конечном счете, да. Но все началось с чтения Раймонда Чандлера. Начитавшись его книг, я просто влюбился в Лос-Анджелес.

— Ты знаешь, это смешно, — сказала Дайна, глядя в окно. — Во всех других городах, где я бывала: Риме, Лондоне, Париже, Флоренции, Женеве — повсюду, самые чудесные часы — утренние. Там утро полно какого-то волшебства, своего рода девственности, если хочешь, в то время, когда на улицах еще так мало машин, что сердце невольно смягчается, она покачала головой. — Повсюду, но только не здесь. В этом городе все поглощает ночь. В Лос-Анджелесе нет и следа невинности, которую другие города теряют заново каждый день вместе с пробуждением жизни. Он был шлюхой с момента своего рождения.

— Сказано резковато для города, который ты выбрала местом своего обитания, — заметил Рубенс.

Дайна погрузила палец в почти пустой стакан и принялась гонять по кругу полурастаявшие кубики льда.

— Впрочем, у него есть свои достоинства, — она бросила из-под ресниц взгляд на Рубенса. — Это самый роскошный город на свете, полный нетерпеливых вздохов и платиновых браслетов.

— Если тебе так нравится ночь, мы могли бы придумать что-нибудь.

— Например?

— Берил Мартин устраивает вечеринку. Ты когда-нибудь бывала у нее?

— Я встречалась только с рекламными агентами компании.

— Берил — лучшая из независимых агентов. Она бывает резковатой, но, познакомившись поближе, ты сумеешь оценить ее по достоинству.

— Не знаю, что и сказать.

— Мы можем уйти оттуда в любой момент, когда ты захочешь. Обещаю, что позабочусь о тебе.

— А что мне делать с моим «Мерседесом»?

— Отдай мне ключи. Тони доставит его тебе домой, а я сам сяду за руль «Линкольна».

Рубенс не стал выезжать на Сансет, предпочитая темноту боковых улиц неоновому блеску бульвара, по которому медленно ползла нескончаемая вереница машин. Постепенно особняки, выстроенные в псевдоиспанском стиле, сменились более современными зданиями банков из стекла и металла и ярко освещенными стоянками для подержанных автомобилей, украшенными цветными вымпелами, трепещущими на ветру.

Сидевшая рядом с ним на роскошном, обтянутом потертым бархатом, сиденье «Линкольна», Дайна включила приемник и вертела ручку настройки до тех пор, пока не поймала станцию «KHJ». Не успела она настроиться на волну, как стали передавать последний сингл «Хартбитс», называвшийся «Грабители».

— Тебе нравится эта музыка? — поинтересовался Рубенс.

— Ты имеешь в виду рок вообще или «Хартбитс»?

— И то, и другое. Эта их проклятая песня преследует меня повсюду, куда бы я не пошел.

— Просто она занимает первое место во всех хит-парадах.

— Я не понимаю этого, — бросил он, заворачивая влево. — Кажется, они играют уже очень давно, верно?

— Лет семнадцать или около того.

Притормозив, Рубенс резко повернул вправо, не обращая внимания на красньш свет, и точно бесстрашный исследователь ринулся вперед навстречу ночному мраку, нарушаемому только яркими огнями фар «Линкольна».

— Боже, они давно должны были выдохнуться или, по крайней мере, пойти каждый своим путем, как «Битлз».

— Они — одни из немногих, кто остался от первой волны «британского музыкального вторжения», — ответила Дайна. — Черт его знает, как им удается оставаться вместе так долго.

— Кому хочется терять такие деньги. Она повернулась к нему.

— А ты не хотел бы попробовать заняться музыкальным бизнесом...

— Боже сохрани, — Рубенс рассмеялся. — Я бы скорее позволил разрезать себя на части, чем стать зависимым от кучки музыкантов-наркоманов, всю жизнь остающихся прыщавыми подростками, — он бросил взгляд на боковое зеркало. — Кроме того, мне просто не нравится музыка, которую они играют. И никогда не нравилась.