Вероника решает умереть - Пауло Коэльо

– Но я-то выпила, и именно в этом моя проблема. У меня никогда не было ни депрессии, ни большой радости, ни печали, которой бы хватило надолго. Мои проблемы такие же, как у всех.

Зедка на какое-то время замолчала.

– Говорят, вы скоро умрете.

Вероника на миг заколебалась: можно ли довериться этой женщине, с которой едва знакома? Наверное, следует рискнуть.

– Мне осталось всего пять-шесть дней. Я сейчас думаю, есть ли способ умереть раньше? Если бы вы или кто-нибудь из тех, кто здесь, достали мне нужные таблетки, я уверена, что на сей раз сердце не выдержит. Пожалуйста, попытайтесь понять, как мучительно ждать смерти, и, если есть возможность, помогите мне.

Не успела Зедка ответить, как появилась медсестра со шприцем.

– Самой вам сделать укол или, может, позвать санитаров?

– Не спорьте с нею, – сказала Зедка Веронике. – Берегите силы, если хотите получить то, о чем меня просили.

Вероника поднялась с корточек и, вернувшись к себе на место, сдалась на милость медсестры.

Это был ее первый нормальный день в Виллете, своего рода «выход в свет» – в общество умалишенных. Из палаты Вероника направилась в просторную столовую, где собирались из обоих отделений – женского и мужского. Взяв чашку кофе, про себя Вероника отметила: в отличие от того, что показывают в фильмах про психушки, – скандалы, крики, яростная жестикуляция, непредсказуемые выходки пациентов, – здесь все было погружено в гнетущую атмосферу безмолвного, фальшиво-благостного покоя. Каждый ушел в себя, в свой внутренний мир, куда закрыт доступ посторонним.

После завтрака, который оказался довольно вкусным (впрочем, несмотря на мрачную репутацию Виллете, никто никогда не говорил, что там плохо кормят), больным предписывались «солнечные ванны на свежем воздухе». Между тем солнца сегодня не было, да и холод стоял основательный – температура ниже нуля. В бдительном сопровождении санитаров больные потянулись во двор, в сад, покрытый снегом.

– Я здесь не для того, чтобы сохранить себе жизнь, а чтобы от нее избавиться, – сказала Вероника одному из санитаров.

– Даже если это так, вы все равно должны выйти на улицу и принять солнечную ванну.

– Кто из нас сумасшедший? Ведь там нет никакого солнца!

– Но есть свет, и он благотворно действует на больных. К сожалению, зимы у нас долгие, иначе и работы у нас было бы гораздо меньше.

Спорить было бесполезно; Вероника вышла в сад и прошлась вдоль стены, оглядываясь вокруг и втайне помышляя о бегстве. Стена была высокой, что было типично для старых казарм, но башни для часовых были пусты. По периметру сада располагались здания военного образца, в которых теперь находились мужские и женские палаты, административные помещения, процедурные и ординаторские.

Сразу стало ясно, что единственным по-настоящему укрепленным участком был главный вход – что-то вроде вахты с двумя охранниками, проверявшими документы у каждого, кто бы ни следовал мимо.

Похоже, умственные способности Вероники постепенно возвращались к норме. Для проверки она стала вспоминать всякие мелочи: где оставила ключ от своей комнаты, какой диск недавно купила, какой последний заказ получила в библиотеке.

– Я – Зедка, – сказала оказавшаяся вдруг рядом женщина.

Ночью не удалось рассмотреть ее лицо – весь вчерашний разговор у койки Веронике пришлось просидеть на корточках, не поднимая головы. Назвавшаяся Зедкой была на вид совершенно нормальной женщиной, лет примерно тридцати пяти.

– Надеюсь, укол вам не слишком повредил. Вообще со временем организм привыкает, и успокоительные перестают действовать.

– Я чувствую себя неплохо.

– Наш вчерашний разговор... помните, о чем вы меня просили?

– Конечно.

Зедка взяла ее под руку, и они стали прогуливаться по дорожке среди голых деревьев. За стеной ограды виднелись горы, тающие в облаках.

– Холодно, но утро прекрасное, – сказала Зедка. – Странно, именно в такие пасмурные, холодные дни депрессии у меня никогда не бывало. В ненастье я чувствую, что природа словно в согласии со мной, с тем, что на душе. И наоборот – стоит появиться солнцу, когда на улицах играет детвора, когда все радуются чудесному дню, я чувствую себя ужасно. Такая вот несправедливость: вокруг все это великолепие – но мне в нем места нет.

Вероника осторожно высвободилась. Ей всегда претила фамильярность, она инстинктивно избегала навязываемых физических контактов.

– По-моему, разговор не о том. Вы ведь начали с моей просьбы.

– Ах да. Здесь, в приюте, есть одна особая группа пациентов. Эти мужчины и женщины давно уже могли бы выписаться и преспокойно вернуться домой, но не захотели. И, если подумать, тому есть немало причин – Виллете не так плох, как о нем говорят, хотя, разумеется, здесь далеко не гостиница-люкс. Зато каждый здесь может говорить что вздумается, делать что хочется, не опасаясь вызвать чье-либо недовольство или критику – в конце концов, здесь психбольница. Однако во время официальных ревизий, когда появляется инспекция, участники группы намеренно ведут себя так, будто представляют серьезную угрозу для общества – ведь весьма многие из них здесь за государственный счет. Врачи знают про симуляцию, но, похоже, есть какое-то тайное указание хозяев-соучредителей, заинтересованных в том, чтобы пациентов было побольше. Клиника не должна пустовать – каждый пациент приносит доход.

– И они могут достать таблетки?

– Попробуйте установить с ними контакт. Свою группу, кстати, они называют «Братством».

Зедка указала на светловолосую женщину, оживленно беседовавшую с пациенткой помоложе.

– Ее зовут Мари, она из Братства. Спросите ее. Вероника двинулась было в ту сторону, но Зедка ее удержала:

– Не сейчас: сейчас она развлекается. Она не прекратит заниматься тем, что доставляет ей удовольствие, лишь для того чтобы оказать любезность незнакомке. Если она будет недовольна, у вас уже никогда не будет шанса к ней приблизиться. «Сумасшедшие» всегда доверяют первому впечатлению.

Вероника рассмеялась над тем, с какой интонацией было сказано «сумасшедшие», но почувствовала при этом смутную тревогу – уж слишком все вокруг казалась нормальным, едва не жизнерадостным. Столько лет подряд жизнь циркулировала в пределах привычного маршрута – с работы в бар, из бара в постель к любовнику, от любовника к себе в монастырскую комнату, из монастыря – в родительский дом, под крылышко матери. И вот теперь она столкнулась с чем-то таким, что ей и не снилось: приют, наблюдение психиатров, санитары...

Где люди не стыдятся говорить, что они сумасшедшие.

Где никто не прекращает делать то, что ему нравится, лишь для того чтобы оказать другому любезность.

Ее вообще охватило сомнение, не издевается ли над нею втайне Зедка, или же это у ненормальных обычное дело – ставить себя выше других, при всяком удобном случае подчеркивая свою избранность – избранность принадлежащих к особому миру – тому, где царит полная свобода безумия. А с другой стороны, если подумать, разве не все равно? Ей, во всяком случае, выпало пережить некий любопытный и редкий опыт: представьте себе, что вы оказались там, где предпочитают выглядеть сумасшедшими, лишь бы делать что в голову взбредет, пользуясь на этот счет полнейшей свободой.

Едва лишь пришла в голову эта мысль, сердце словно куда-то провалилось. Сразу в памяти вспыхнули слова врача, и недавний невыносимый страх охватил Веронику. – Мне нужно прогуляться, – сказала она Зедке. – Я хочу побыть одна. – В конце концов. Вероника ведь тоже «сумасшедшая», и, значит, с другими можно не считаться.

Зедка кивнула и отошла в сторону, а Вероника невольно залюбовалась окутанными дымкой горами за стенами Виллете. У нее возникло нечто вроде смутного желания жить, но она решительно его отогнала.

Нужно как можно скорей достать эти таблетки. Вероника еще раз попыталась обдумать ситуацию, в которую угодила. Ничего хорошего она в ней не находила. Ведь если бы даже ей позволили делать все те безумные вещи, какие позволены сумасшедшим, она бы все равно не знала, с чего начать.

До сих пор она никогда не пыталась совершать ничего безумного.

После прогулки все вернулись из сада в столовую, на обед, а после обеда в сопровождении тех же санитаров потянулись в громадный холл, уставленный столами, стульями, диванами – были здесь даже пианино и телевизор, – зал с большими окнами, за которыми низко проплывали серые тучи. Окна выходили в сад, поэтому решетки на них отсутствовали. Ведущие туда же двери были закрыты – за стеклом стоял нешуточный холод, – но чтобы снова выйти на прогулку среди деревьев, стоило лишь повернуть ручку.

Пациенты в большинстве своем смотрели телевизор; другие неподвижно глядели перед собою, иные тихо говорили сами с собой – но с кем такого иногда не случалось? Вероника отметила, что самая старшая среди женщин, Мари, теперь оказалась вместе с большой компанией в одном из углов зала. В том же углу прохаживались несколько пациентов, и Вероника попыталась к ним присоединиться – ей хотелось послушать, о чем говорят в компании Мари.