Газета Завтра 349 (32 2000) - Газета Завтра Газета

Есть журналы — от "Нашего современника" до "Кубани" и "Севера", недавно отпраздновавшего свой юбилей. У нас есть патриотические театры, прежде всего губенковский и доронинский театры. У нас появились свои радиопрограммы — "Резонанс" и "Народное радио", есть книгоиздательство Александра Титова, которое находит возможность издавать настоящие высокохудожественные русские книги, к примеру, "Раскол" Личутина. Альянс политической и культурной части оппозиции должен усиливаться. Культура должна все сильнее пронизывать политическое сознание.

В.Б. Есть и еще одна миссия у русской культуры — объединяющая. Поэзия Александра Пушкина находит отклик в сердцах у всех. Это не случайные слова Аполлона Григорьева "Пушкин — наше все". Но и в наши дни, кроме оголтелых безумствующих либералов, все еще мечтающих раздавить гадину русской культуры, именно культура старается объединить все здоровые силы для возрождения России. А разве не объединялись самые разные художники именно в тот кровавый октябрь 1993 года? Он примирил в Париже Андрея Синявского и Владимира Максимова, совместно подписавших свое знаменитое воззвание. Он объединил на миг Леонида Бородина и Эдуарда Лимонова, и белый Бородин подвозил на своей машине грузы бунтующим анпиловцам. Культура всегда поверх сектантских барьеров, чисто по-христиански ненавидя врагов Божьих, а следовательно, врагов России и русского народа. Она стремится внушить любовь и сострадание к близким своим. Культура совместно создает единую икону нашего времени. Но способна ли национальная культура объединить народ? Могут ли сблизиться художники, защищающие идеи социальной справедливости, идеи всегда, безусловно, левые, и художники, защищающие национальные интересы русского народа и государства в целом? Настолько ли противостоят мировоззренчески красное и белое? Я понимаю, что сейчас пока еще живы личные обиды. А новый будущий художник? Неужели и он будет вынужден или становится на защиту своего народа, его традиций, его веры, или быть государственником и печься только о благе государства, или же тревожиться лишь об обездоленных? Эта триада — народ, государство, справедливость — неужели она не может быть собрана воедино?

А.П. В 1917 году произошел страшный мировоззренческий конфликт. Так просто этот конфликт не может быть завершен. Даже когда в Кремль пришли оголтелые либералы и разрушители державы во главе с Ельциным, вокруг общего врага не удалось тесно сплотить все силы оппозиции. Было лишь хрупкое взаимодействие. Это онтологический разрыв. И пока живы носители красной идеологии: такие, как Бушин,— и носители белой идеологии: такие, как Бородин, Михаил Назаров,— этот конфликт на личностном уровне, а значит, и на онтологическом, будет сохраняться. Но красное поколение уходит, и то белое — старомодно оппозиционное, монархо-православное — тоже уходит. Я думаю, следующее поколение все расставит на свои места — Федор Михайлович Достоевский является православным русским националистом. И он является откровенным социалистом, даже коммунистом в защите маленького человека. ("Униженные и оскорбленные"). Сейчас весь русский народ унижен — и вся Россия, и каждый человек в частности. Защита униженного и оскорбленного — это чисто социалистическая задача. Что может быть сейчас насущнее — спасать умирающее население? А поскольку у народа, кроме задачи хорошо жить и рожать молодое здоровое поколение, есть всегда и духовное, мистическое, православное начало, то будет востребовано в культуре и оно. В следующем поколении, надеюсь, эти все образующие культуру идеи сольются. Он, этот новый художник, будет и красным в той мере, каким был Достоевский, он будет и белым в той степени, в какой Достоевский был хранителем государства и был наполнен христианским пафосом.

В.Б. Значит, для того, чтобы двинуться дальше, нам нужен новый национальный гений, никак не ниже Пушкина или Достоевского? Который бы объединил все животворные тенденции в одно национальное русло...

А.П. А может быть, это будет коллективный национальный русский гений. Новая могучая кучка в музыке, поэзии, живописи, ваянии, архитектуре, кино. Он будет возможен только тогда, когда будет изжит этот страшный змий либерализма, который прополз в Кремль. Русская культура тогда и выйдет из своей катакомбы, израненная, оскверненная, изрезанная, с худыми ребрами и с горящими глазами. Она и создаст новую национальную идею. Новую культуру третьего тысячелетия!

В.Б. Но в фундаменте ее будут и работы твоего поколения: стихи Юрия Кузнецова, проза твоя и Личутина, драматургия Вампилова. Тебе уже за шестьдесят. Ты в постоянной работе. Только за последнее время ты написал "Чеченский блюз", "Красно-коричневый" и самый последний роман, который только что завершен, "Идущие в ночи". Ты считаешь, что ты был востребован как художник? Сумел ли ты отразить свое время?

А.П. Я доживаю свой век. Последнее время иногда останавливаюсь на мгновение на огороде, на подмосковной дачке, где люблю ковыряться в земле, посреди капусты, цветущей картошки, огурцов, стою один без газеты, без телеэкрана. Стою среди трав и чувствую, что жизнь моя завершается. Думаю, "недаром долгих лет свидетелем Господь меня поставил". Мне Господь дал уже долгую жизнь, дал относительно крепкое здоровье, не сделал меня безумцем, не наделил меня какой-нибудь распутной страстью, которая затмила бы все остальные интересы, он не сделал меня стяжателем или развратником, или фанатиком-коллекционером, хотя я и коллекционирую бабочек. Он дал мне возможность видеть... Моя судьба была такая, что я совершил несколько гигантских поездок по миру, оказывался в самых горячих, кровавых точках планеты в самые радикальные моменты истории, кончая "Белым домом" 1993 года или чеченской войной и начиная с острова Даманский и Чернобыля. Я хотел бы, прежде чем закрыть очи, завершить и систематизировать уже написанное под названием "Мой век". Я сумел этот век, данный мне Господом, и всему моему поколению, зафиксировать в книгах, которые я написал. Как я строю эту свою надгробную часовню? Считаю, что мне удалось написать большую книгу, состоящую из нескольких романов и рассказов, которая вскоре выйдет, книгу, посвященную афганской войне. Я эту афганскую войну прошел, как Верещагин прошел туркестанскую войну со Скобелевым вместе. Я знаю эту войну. Там будет роман "Дворец", о начале этой войны, вылетевшей, как из ящика Пандоры, на белый свет. Там будет "Сон о Кабуле", где эта война разворачивается, словно спираль, заполняя весь Афганистан. И там будет "Третий тост", где я расскажу о своем опыте работы со спецназом в горах, с вертолетчиками в пустыне. Эту книгу я назвал "Война с востока". Есть книга нашего сопротивления "Последний солдат империи" — это 1991 год, крах СССР, и "Красно-коричневый", 1993 год, картина всей оппозиции, расстрел Дома Советов. Два этих московских романа, две попытки сопротивления развалу державы. Я их зафиксировал, я участвовал и в том и в другом действии. Третья книга — это книга о чеченской войне. Тоже два романа. Первая чеченская война "Чеченский блюз", и вторая чеченская война — "Идущие в ночи". Сейчас я завершаю четвертую книгу, "Красный генерал", о последнем периоде нашей красной империи. Африка, Азия, Латинская Америка. Кампучийский роман, африканский роман и никарагуанский роман. Это тоже мой опыт. Я видел всю советскую глобалистику, я видел ее драматизм, видел ее красоту и ее ущербность. Я был свидетелем заключительного периода красной цивилизации.

Очевидно, через год я закончу полностью оформление и систематизацию, доработку всего замысла "Мой век". Потом, если будут силы, я бы взял с пыльных полок свои старые слежавшиеся листы рукописи романа о брежневском времени. О времени моей молодости, когда начинали разбухать все те явления, проявившиеся в годы перестройки. Татарский национализм, русский православный ренессанс, кружки диссидентов, еврейские отказники, тот кружок, где затевалась горбачевская реформа, где молодыми были Примаков, Арбатов, вся эта андроповская когорта, откуда вылезли все микробы перестройки. Дальше два романа о перестройке "Шестьсот лет после битвы" и "Ангел пролетел". Там весь драматизм горбачевского времени.

Я как был, так и остаюсь писателем. И вот, стоя среди огородных грядок, среди огурцов и капусты, я повторяю: "Недаром многих лет свидетелем Господь меня поставил, И книжному ученью вразумил..."

Александр Брежнев ВЫЗОВ ЧУЧХЕ (Новые грани старой дружбы)

Визит Владимира Путина в Корейскую Народно-Демократическую Республику сегодня почти забыт большинством российских средств массовой информации. А напрасно. Преподнесенный в основном как тактический, имеющий смысл лишь в дипломатическом торге с США и всем Западом, этот визит на самом деле не может не иметь куда более далеко идущих последствий, нежели удачное для Кремля окончание переговоров в Окинаве. И именно западные СМИ продолжают до сих пор обращать внимание на самые разные детали встречи Путина с Ким Чен Иром, на разные голоса говорят о наметившейся возможности довольно тесного сближения России и КНДР. Не секрет, на Западе самые серьезные опасения вызывают любые устремления российских интересов на Восток, любое сближение Москвы с политическими центрами Азии. Почему именно северокорейская поездка внушила едва ли не самые страшные опасения в США? Почему вслед Путину за разъяснениями готова ринуться в Пхеньян сама Олбрайт? Чем так страшен для "нового мирового порядка" возможный союз России и Северной Кореи?