Снежная ночь в Токио (ЛП) - Энаде Мия

— Ты спишь? — настаивает он.

— Уже нет.

— Извини за беспокойство, — шепчет он, наклоняясь ко мне. — Мой агент заказал для меня такси, и машина скоро будет. Из-за снегопада движение медленное, поэтому он хочет убедиться, что я не опоздаю на самолёт.

— Я понимаю.

— Не хочу уезжать не попрощавшись.

Как плохо, что он называет меня не настоящим именем, я жалею, что не сказала ему своё. Я медленно поворачиваюсь, и он гладит меня по щеке, долго целует в губы, а потом отворачивается, испуская глубокий вздох.

— Тебе грустно?

— Я бы не сказал, что грустно, просто.., — он шумно выдыхает, убирая волосы со лба. — Знаешь, когда тебе за тридцать, и ты вдруг понимаешь, что окружён людьми, которые тебе не очень нравятся, и тебе на них наплевать, и мечтаешь найти тех, с кем можно проводить время? Я имею в виду людей, которые заставляют тебя чувствовать себя хорошо, которые понимают без слов, — объясняет он.

— Да.

— Вот, я бы хотел окружить себя такими людьми. Такими, как ты, Мики. По правде, я бы хотел провести с тобой гораздо больше времени. Вместо этого, мне приходится бежать на другой конец света.

Я моргаю, натягивая одеяло до кончика носа, чтобы он не заметил, как я покраснела.

— Со… мной?

— Я знаю, что прозвучит странно, может быть, это безумие, но я почувствовал некую близость, которую не могу объяснить. Я хорошо провёл время.

— Я тоже, — тихо говорю, со сжавшимся горлом.

Он едва улыбается и гладит меня по волосам.

— Ты отдыхай, а я пока приму душ.

Тео встаёт с кровати, всё ещё обнажённый, и я провожаю его взглядом. Любуюсь его скульптурной спиной, как он потягивается, вытягивая вверх свои гармоничные руки. Затем он входит в ванную и закрывает за собой дверь, исчезая из моего поля зрения. Как раз вовремя, прежде чем я начинаю плакать.

Не могу остановить слёзы, как ни стараюсь.

Тео был так честен со мной. Он говорил мне только правду и выслушивал мою ложь. Он играл для меня, а потом заставил меня ощутить себя живой в его объятиях, а теперь он признался мне в таком, и я....

Я должна сказать ему правду. Это единственное, что могу сделать, чтобы сделать эту боль более терпимой для меня, и, возможно, для него тоже. Он не заслуживает обмана, особенно сегодня. Рождество должно быть особенным днём. Но как мне объяснить ему всё?

Согнув колени, сидя устраиваюсь на кровати и начинаю думать. Слышу шум воды, Тео ещё в душе, но у меня мало времени. Рядом на прикроватной тумбочке лежит блокнот для заметок и ручка. Может, написать ему записку и положить в футляр скрипки, тогда он вскорости её прочитает.

Я беру блокнот и ручку, начинаю писать, но останавливаюсь сразу после первых нескольких слов. Я едва сформулировала, что собираюсь сказать ему, и не могу написать это по-английски, не сейчас, когда мысли в смятении, а в запасе всего несколько минут.

Фыркнув, я сдаюсь. Мне придётся всё сказать ему в лицо.

Начинаю думать о том, какие слова использовать; мысленно готовлю речь на английском. От нервозности отрываю несколько листов бумаги и начинаю складывать их в виде бабочек, которые складываю под одеяло. Сначала три, потом пять, десять бумажных бабочек на кровати, и ни горстки слов в голове. Такими темпами устрою немую сцену.

Я больше не слышу шума воды. Время вышло.

Тео выходит из ванной полуодетый, растирая полотенцем голову, рубашка всё ещё расстёгнута на груди. Я вскакиваю на ноги и становлюсь перед ним, прежде чем он успевает что-то сказать.

— Тео, ты должен простить меня! — без подготовки начинаю я, срывающимся на высокий тон голосом и склоняюсь в формальном поклоне.

Он поднимает бровь.

— Но что...

— Ничто не является правдой, ничего из того, что я тебе рассказала. — Я продолжаю, хотя мои колени трясутся и, стоя перед ним, чувствую себя маленькой, как марионетка. — Моё настоящее имя Касуми. Касуми Ходзё. Я не журналистка, работаю в банке здесь, в Токио, менеджером по коммерческой деятельности. Вообще-то, я замужем, но мой брак — это полная катастрофа. У нас с мужем нет никаких чувств друг к другу, и чтобы не разводиться, мы заключили соглашение иметь отношения с другими людьми, лишь бы они не длились больше одного дня... В общем, сейчас это трудно объяснить, — произношу всё на одном дыхании. Я всхлипываю, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. — Я пришла в отель в поиске компании, потому что я несчастна. И я не знаю другого способа загладить свою вину перед тобой. Я очень сильно сожалею, что солгала тебе в рождественскую ночь. Пожалуйста, прости меня.

Замираю неподвижно в своём поклоне, и жду, когда он начнёт разглагольствовать или смеяться надо мной. Ничего подобного не происходит. Сначала Тео остаётся бесстрастным, потом возвращается к сушке волос.

— Касуми, — повторяет он, отбрасывая влажное полотенце и начиная застёгивать пуговицы на рубашке. — Ходзё — это фамилия, верно?

— Д-да.

— Я догадывался, что ты не сказала мне своё настоящее имя, и что ты не журналист, хотя и не могу объяснить почему. Просто чувство, или, может, ты просто не очень хорошо умеешь лгать, — спокойно признаётся он. Потом кивает в сторону бабочек на кровати. — Ты сделала оригами?

— Да, я... я делаю их постоянно, когда нервничаю.

Тео подходит к кровати и выбирает одну из бабочек. Он переворачивает оригами в пальцах и расправляет складки, делая из него вновь квадрат бумаги. Затем берёт ручку, которую я оставила между бабочками, и начинает писать, положив листок на прикроватную тумбочку.

— У меня такое впечатление, что нам ещё многое нужно сказать друг другу, Касуми, — мягко говорит он, поднимая голову, когда заканчивает писать. — И целой ночи будет мало, возможно, даже десяти. Но я хочу знать всё, и рассказать тебе больше о себе.

Он протягивает мне листок бумаги, а я беру, даже не проверяя, что там написано.

— Позвони мне, — приговаривает он. — Или напиши по электронной почте, скайпу, как тебе удобнее. Здесь ты найдёшь все мои личные контакты.

Я сжимаю записку между пальцами и задыхаюсь.

— Но разве ты не слышал, что я сказала? Мы никогда больше не увидимся, — отвечаю я, собираясь снова заплакать. — Я не могу этого сделать, я замужем, я должна...

— Ты просто должна принять решение, — перебивает он. — Ты не должна запирать себя в несчастливой ситуации, если ты этого не хочешь. Жизнь принадлежит только тебе. Найди в себе мужество вернуть её назад. Как я уже говорил... я бы хотел проводить с тобой больше времени.

— Но ты даже не говоришь на моём языке.

— Не вижу в этом проблемы, — отвечает он подмигивая. Он выбирает другую бумажную бабочку, зажимая крыло между указательным и средним пальцами. — Я возьму эту с собой в качестве сувенира, — говорит он, открывая футляр для скрипки и убирая оригами внутрь.

Телефон Тео начинает звонить, но он блокирует звонок и продолжает одеваться. Он надевает ремень, ботинки и, наконец, пиджак.

Я не в силах сказать ему что-то. Стою и смотрю на него, обнимая себя за плечи и мучительно обдумывая то, что он мне только что сказал.

Позвонить ему или встретиться? Невозможно, это против правил. Я отправлю свою жизнь в хаос. Меня сурово осудят коллеги, мать это уничтожит. А моей репутации придёт конец. Нобуо отречётся от меня, я потеряю дом, привычный уклад жизни, возможно, даже работу.

И всё же...

Тео решительно берёт футляр для скрипки, делает шаг ко мне и наклоняется, чтобы посмотреть мне прямо в глаза.

— Мне кажется, тебе нужно всё обдумать, но не затягивай с решением, Касуми, — предупреждает он. — Если начнёшь размышлять долго, то потеряешься в прогнозировании последствий, и не сможешь решиться. Позвони мне завтра.

— Завтра? — повторяю я в нескольких миллиметрах от его носа.

— В любое время, — добавляет он, целуя меня в последний раз в губы. — Я буду ждать.

Тео отступает, нажимает на ручку двери, но не открывает ту.

Я опускаю взгляд, на мгновение задумываюсь, но потом энергично качаю головой.