После тебя - Джоджо Мойес

– Проклятые зеваки! Ну да ладно. Поторапливайся! Мне еще надо успеть отвезти Томаса в клуб, а я обещала, что до этого ты покажешь ему свои шрамы. И боже мой, до чего же ты отощала! Твои сиськи, наверное, теперь похожи на два мандарина, засунутые в пару носков.

Очень нелегко смеяться и одновременно идти. Томас так стремительно бросается меня обнимать, что я останавливаюсь и упираюсь рукой в стенку, чтобы не навернуться, когда он в меня врезается.

– Они что, действительно тебя разрезали, а потом собрали по частям? – спрашивает он. Его макушка уже на уровне моей груди. И у него не хватает четырех передних зубов. – Дедушка говорит, что они тебя неправильно собрали. И бог его знает, как мы сможем определить, что они перепутали.

– Бернард!

– Я пошутил.

– Луиза… – Дедушкин голос звучит хрипло и невнятно.

Он на нетвердых ногах проходит вперед и обнимает меня. Я отвечаю ему тем же. Он слегка отстраняется и притворно сердито хмурится, его старческие руки держат меня на удивление крепко.

– Я знаю, дедуля. Знаю. Но теперь она дома, – говорит мама.

– Ты снова будешь жить в своей старой комнате, – добавляет папа. – Боюсь только, тебе не понравятся обои с трансформерами, которые мы поклеили для Тома. Надеюсь, ты не имеешь ничего против автоботов и предаконов?

– А у меня в попе червяки, – радостно сообщает Томас. – Мама не велит рассказывать об этом чужим. Или засовывать пальцы в…

– Господи помилуй! – вздыхает мама.

– Добро пожаловать домой, Лу, – произносит папа и тотчас же роняет сумку мне на ногу.

Глава 3

Оглядываясь назад, я могу сказать, что первые девять месяцев после смерти Уилла прошли для меня как в тумане. Я прямиком отправилась в Париж и на время забыла о доме, пьяная от неожиданной свободы и жажды новых впечатлений, которую разбудил во мне Уилл. Я получила работу в баре – любимом месте сбора экспатов[3], – где терпели мой ужасный французский, и в результате я даже здорово поднаторела в языке. Я поселилась в Шестнадцатом округе, в крошечной комнате в мансарде над ресторанчиком с восточной кухней, и долгими бессонными ночами лежала, прислушиваясь к голосам подвыпивших посетителей или к звукам ранних развозчиков продуктов, а наутро просыпалась с таким чувством, будто я живу чужой жизнью.

В те первые месяцы мне казалось, будто с меня живьем содрали кожу – настолько остро я ощущала происходящее вокруг. Проснувшись, я с ходу начинала смеяться или плакать, теперь мне все виделось в другом свете, словно раньше я смотрела на жизнь через фильтр, который внезапно убрали. Я пробовала непривычную еду, бродила по незнакомым улицам, говорила с людьми на неродном для себя языке.

Время от времени меня преследовал призрак Уилла. И тогда я начинала смотреть на все его глазами, а у меня в ушах стоял его голос:

Ну, что ты теперь об этом думаешь, Кларк?

Я ведь говорил, что тебе понравится.

Съешь это! Попробуй это! Ну давай же!

Мне ужасно не хватало наших ежедневных рутинных занятий. Прошли недели, прежде чем мои руки перестали скучать по тактильному контакту с Уиллом: по мягкой рубашке, которую я на нем застегивала, по теплым ладоням, которые я осторожно мыла, по шелковистым волосам, память о которых до сих пор хранили мои пальцы. Я тосковала по его голосу, по резкому, язвительному смеху, по его губам, по его глазам с тяжелыми веками. Мама, так и не сумевшая смириться с моим участием во всей этой истории, заявила, что хотя она и не стала любить меня меньше, но решительно не узнает в этой Луизе ту девочку, которую она растила и воспитывала. Одним словом, после потери не только любимого мужчины, но и семьи для меня все было кончено, а нити, связывавшие меня с прошлым, оборваны. Я словно попала в неизведанную вселенную.

Поэтому я стала играть в новую жизнь. Завязывала случайные, ни к чему не обязывающие знакомства с другими путешественниками: английскими студентами в академическом отпуске; американцами, повторившими путь своих литературных героев и решившими не возвращаться на Средний Запад; молодыми преуспевающими банкирами; разношерстными туристами, приезжавшими на один день, этот бесконечный калейдоскоп лиц; беглецами, пытавшимися спрятаться от прошлого. Улыбалась, общалась, работала и уговаривала себя, что делаю именно то, что хотел от меня Уилл.

И вот прошла зима, наступила чудесная весна, а затем в одно прекрасное утро я проснулась и поняла, что разлюбила этот город. Или, по крайней мере, так и не смогла почувствовать себя настолько парижанкой, чтобы остаться. Рассказы экспатов начали звучать на редкость однообразно, парижане сделались не слишком дружелюбными, и чуть ли не миллион раз в день я стала замечать, что мне так или иначе напоминают, что я никогда не смогу стать здесь своей. Сам город, при всей его притягательности, теперь походил на гламурное платье от-кутюр, которое я в запале купила, но не смогла носить, потому что оно плохо сидело. Я уволилась и отправилась путешествовать по Европе.

Еще никогда за всю свою жизнь я не была в таких растрепанных чувствах в течение двух месяцев подряд. Я постоянно ощущала себя страшно одинокой. Меня бесила вечная неопределенность из-за переездов с места на место, волнения из-за расписания поездов и курса валют, невозможность завести друзей, поскольку я никому не доверяла. Да и вообще, что я могла о себе рассказать? Когда меня начинали расспрашивать, я отделывалась общими словами. Ведь тем, что действительно могло представлять интерес или было важно для меня, я категорически не могла ни с кем поделиться. И при отсутствии собеседников даже самые интересные достопримечательности – будь то фонтан Треви или каналы Амстердама – становились для меня просто очередным номером в списке, где можно было поставить галочку. Закончилось мое путешествие на пляже в Греции, напомнившем мне о пляже, где я была с Уиллом. Я неделю просидела на песке, отбиваясь от загорелых молодых людей, которые по странной иронии судьбы все как один носили имя Дмитрий, и уговаривая себя, что это прекрасное времяпрепровождение, но в результате не выдержала и вернулась в Париж. Причем в основном потому, что внезапно поняла, что мне больше некуда ехать.

Две недели я спала на диване у девушки, с которой работала вместе в баре, и все это время безуспешно пыталась составить план действий. Вспоминая разговор с Уиллом о моем будущем, я разослала письма в несколько колледжей насчет курса по дизайну одежды, но, не имея за плечами никакого опыта в этом деле, везде получила вежливый отказ. В колледже, куда я первоначально была зачислена, мое место отдали кому-то другому, потому что я вовремя не оформила отсрочку. В будущем году я могу снова подать заявление, сказала администраторша, которая, судя по ее тону, ни секунды не сомневалась, что я никогда не сделаю этого.