Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб - Борис Соколов

Методы работы советской разведки бывший комиссар госбезопасности описал вполне достоверно, со знанием дела. Сам ведь в начале 1930-х был с нелегальной миссией в Германии. А вот конкретных знаний Люшкову явно не хватало. Очевидно, в его ведении находилась лишь мелкая агентурная сошка в Маньчжоу-Го. Ей и платили малонадежными маньчжурскими юанями. Действительно серьезная агентура замыкалась на Москву. Потому-то, в частности, Генрих Самойлович ничего не знал о группе Рихарда Зорге в Токио, не только вхожей в высшие японские сферы, но и располагавшей радиопередатчиком. К тому же Зорге сперва был агентом Коминтерна, а потом работал на Разведуправление Красной Армии, и офицер НКВД ранга Люшкова вряд ли мог знать о существовании этого агента. Так что насчет отсутствия в Японии нелегальной советской резидентуры Люшков невольно дезинформировал своих новых хозяев.

За столь ценного перебежчика сразу началась борьба между штабом дислоцированной в Маньчжоу-Го наиболее мощной Квантунской армии и властями в Токио. Командование Квантунской армии чувствовало себя в большой степени независимым от Военного министерства и императорского Генерального штаба. Однако центр одержал верх, и Люшков был направлен в Японию через Корею. Там его переезд обеспечивал штаб японской Корейской армии, более лояльной к Токио. Разведорганы Квантунской армии смогли лишь однажды допросить бывшего шефа Дальневосточного НКВД. На этом допросе, в день побега, Люшков, в частности, и заявил, что покинул СССР из страха погибнуть в одной из следующих «чисток». О намерении организовать покушение на советского вождя он не обмолвился ни словом. Между тем несколько десятилетий спустя Генриху Самойловичу приписали этот дерзкий замысел.

В книге японского журналиста Есиаки Хияма «Японские планы покушения на Сталина» утверждается, что после начала военного конфликта у озера Хасан из числа осевших в Маньчжурии русских белоэмигрантов японцам удалось сформировать отряд террористов, в задачу которых входило убийство Сталина. Для этого они поодиночке должны были перейти турецкую границу и добраться до Сочи, где в то время отдыхал Сталин. Там по сложной системе подземных коммуникаций боевикам предстояло проникнуть в павильон Мацесты как раз в то время, когда Иосиф Виссарионович будет принимать там грязевые ванны, и прикончить его. План будто бы разработал Люшков. Как полагал Хияма, Генрих Самойлович превосходно знал как систему охраны Сталина, так и подземные переходы комплекса Мацесты, поскольку раньше работал в центральном аппарате НКВД.

Несмотря натщательную подготовку, операция провалилась. Все террористы были схвачены при переходе советско-турецкой границы. Москву заранее предупредил о готовящемся покушении агент Борис Бжеманьский по кличке Лео, служивший в Министерстве иностранных дел Маньчжоу-Го. Он же сорвал и другой план, разработанный по наводке Люшкова. Накануне 1 мая 1939 года японские агенты должны были пронести мощную мину в Мавзолей. Ее часовой механизм был установлен на 10 часов утра, когда на трибуне Мавзолея должно было находиться все советское руководство. Но опять террорис гы были перехвачены и обезврежены еще на границе.

На фантастичность всех этих нелепых прожектов указал бывший офицер охраны Сталина Алексей Рыбин:

«Была ли у террористов в Мацесте возможность расстрелять Сталина разрывными пулями? Никакой. Внутренняя охрана насчитывала около двухсот сотрудников. Внешнее кольцо в лесной местности составлял отряд пограничников… Хвостовая группа сопровождения была еще до войны вооружена автоматами…

На самой Малой Мацесте действовало более пятидесяти других сотрудников. Мы там появлялись за три часа до приезда Сталина и подвергали проверке все, вплотьдо подземных коммуникаций. Почти безлюдная территория Мацесты и прилегающий к ней лес прочесывались. Все подозрительные лица проверялись и при необходимости задерживались. Как при такой плотной охране могла устроить покушение даже наша пронырливая оппозиция? А уж про японцев не стоит и говорить…» От себя добавлю, что остается совершеннейшей загадкой, отчего вдруг японским спецслужбам понадобилось так срочно устранить лидера сопредельного государства? Не все ли равно было в Токио, кто будет сидеть на царстве в Кремле: Сталин или Молотов, Каганович или Микоян? Неужели японцы были настолько наивны, что полагали, будто со смертью вождя Советский Союз войдет в полосу смуты и распадется? Ведь события, связанные с болезнью и смертью Ленина, доказали, что, несмотря на борьбу за власть между членами Политбюро, драматических перемен во внешнем положении Советов не происходило, равно как не было нестабильности и внутри страны. И зачем же надо было «светить» Люшкова, если он играл ключевую роль в столь неслыханном и, безусловно, секретном деле, как покушение на Сталина? Ведь в Москве в первые дни после исчезновения начальника Дальневосточного НКВД совсем не были уверены, что ему удалось благополучно добраться до маньчжурской или корейской границы. Между тем уже 1 июля 1938 года о побеге Люшкова сообщили японским журналистам, а 13 июля, на следующий день после того, как советские пограничники заняли сопку Заозерная, в Токио состоялась его пресс-конференция с участием иностранных журналистов. Был на этой пресс-конференции и Рихард Зорге, представлявший германскую «Франкфуртер цайтунг». Он так отозвался о мотивах побега: «Люшков перебежал не потому, что был недоволен действиями советского руководства или совершил что-то недозволенное, а потому, что опасался стать жертвой чисток, прокатившихся по ГПУ».

Все это могло только еще больше встревожить советскую сторону. А уж если бы Люшков действительно знал особенности сталинской охраны, в НКВД постарались бы тотчас внести в ее систему изменения. Да и как можно было за столь короткий срок, полтора-два месяца, успеть не только разработать план покушения, но и подобрать добровольцев-смертников (шансов уцелеть даже в случае успеха у них практически не было)? И не только подобрать, но и оформить им турецкие и иные визы и через несколько границ перебросить отряд из Маньчжурии к побережью Черного моря? Главное же, Люшков никогда не работал в охране Сталина и не имел никакого представления о ее системе, равно как и о подземных коммуникациях Мацесты.

Какова же была доподлинная биография перебежчика?

Генрих Самойлович родился в 1900 году в Одессе в еврейской семье. Его отец был бедный портной. Генрих окончил 6-классное реальное училище, а потом посещал вечерние общеобразовательные курсы. Под влиянием старшего брата, связанного с большевистским подпольем, он в 1917 году участвовал в революции в рядах боевой дружины, стал членом Одесского Совета и в 1918 году сражался против австро-германских интервентов, а после оккупации Одессы войсками центральных держав остался в городском подполье. В феврале 1919 года, когда в Одессе были уже французы, Люшкова арестовали. Однако Генриху Самойловичу удалось бежать и добраться до занятого красными Екатеринослава. В марте он стал политбойцом в Крымском советском полку Красной Армии, а в апреле был направлен на Центральные курсы Наркомата по военным и морским делам Украины в Киев. Здесь в июле 19-летний курсант вступил в коммунистическую партию. После окончания курсов Генрих Самойлович сражался против отрядов Петлюры, наступавших на Киев, а потом работал помощником военного организатора Киевского губкома. В конце августа советские войска оставили Киев. Вместе с другими советскими работниками Люшков эвакуировался в Брянск, откуда был направлен на политическую работу в 1-ю отдельную стрелковую бригаду 14-й армии. Затем ему пришлось сражаться против Деникина и поляков.

Уже в 20 лет Люшков стал начальником политотдела бригады, но вскоре был направлен на иной фронт работы – в Ч К. В сентябре 1920-го Генриха Самойловича назначили уполномоченным Особого отдела 57-й стрелковой дивизии. После окончания гражданской войны он поступил в одесский Институт гуманитарных наук, но завершить образование не удалось. В ноябре 1921-го Люшкова направили на работу в Одесскую Ч К. Потом ему пришлось служить в окружных отделах Ч К Тирасполя, Вознесенска, Каменец-Подольска и Первомайска. В конце 1924 года молодому чекисту доверили возглавить Проскуровский окружной отдел ГПУ. Уже через год его перевели в Харьков, в центральный аппарат ОГПУ Украины. Здесь Люшков, имевший большой опыт работы с сексотами, или стукачами, был назначен начальником информационно-осведомительного отдела. В 1926 году он, как сказано в служебной характеристике, «нащупал террористическую группу, подготовлявшую покушение на Председателя Всеукраинеского ЦИК тов. Петровского». Так что нашему герою приходилось скорее предотвращать покушения, чем самому их организовывать.

Далее путь Люшкова лежал в Германию. Там Генрих Самойлович обнаружил превосходное знание немецкого и незаурядные качества разведчика. Его доклад об авиационных заводах «Юнкерс», представленный в 1930 году, получил одобрение самого Сталина. Возвратившись обратно на Украину, Люшков, будущий борец против антинародного режима, стал начальником секретно-политического отдела украинского ГПУ, в который был преобразован прежний информационно-осведомигельный отдел. В августе 1931-го Люшков перешел наследующую ступеньку служебной иерархии, став заместителем начальника секретно-политического отдела союзного ГПУ. Тут началась коллективизация. Генриху Самойловичу пришлось участвовать в ее проведении народной Украине и соседнем Северном Кавказе. Позднее Люшков рассказывал японцам, как чекисты подавляли стихийные бунты голодных крестьян, пытавшихся найти в тогдашней столице Украины спасение от вызванного коллективизацией голода. Из Москвы шли директивы, требующие принять жесткие меры по отношению к бунтовщикам. Люшкову приходилось бывать в непокорных селах с карательными экспедициями. Он убедился, что отнюдь не кулаки и другие «антисоветские элементы», как утверждала советская пропаганда, подвигали крестьян на восстание. Причина была в другом: политика центра, доведенная на местах до абсурда, не оставляла крестьянам шансов на выживание. На Северном Кавказе в казачьих и горских районах дело дошло даже до полномасштабных боевых действий с применением артиллерии. Сталин же, по словам Люшкова, с присущей ему изворотливостью в статье «Головокружение от успехов» всю вину за «перегибы» – дикую бесчеловечность – переложил на местных руководителей.