Однажды летом - Евгений Петров

Телескоп. Что вы, товарищ профессор!

В тот же миг раздается оглушительный выстрел.

Сен-Вербуд падает на дно машины, пытаясь укрыться в ногах Телескопа.

Жора резко тормозит автомобиль.

Лопнула шина.

Профессора успокаивают. Автомобилисты принимаются менять камеру. Машину подымают домкратом, возятся, кряхтят. Феня помогает как может. Сен-Вербуд, к которому вернулась обычная наглость, бродит, величественно запахнувшись в крылатку, и ни черта не делает.

Сен-Вербуд. Торопитесь!

Жора удивленно смотрит на него. Старик отскакивает и продолжает бурчать.

Затемнение

Лагерь автомобилистов. Пылает костер. Сен-Вербуд собрал все автомобильные сиденья и подушку Телескопа и удобно укладывается спать.

Телескоп налаживает радиоприемник с репродуктором.

Жора, Волков и Феня печально смотрят на огонь.

Волков (Фене). Я бы сейчас съел зразы.

Феня. И много хлеба.

Телескоп вертит ручки приемника.

Генерация. Мяуканье и свист далеких станций.

Феня. Сколько времени, по-вашему, человек может не кушать?

Телескоп вертит ручки.

Генерация. На секунду проскакивает музыкальная фраза. Снова генерация.

Волков. Дня два. Потом он быстро умирает.

Жора. Быть молодым, голодным, счастливым, разводить костры на советской земле – разве так плохо?

Волков. Да ты просто философ. Кто это говорит? Христианский социалист или комсомолец?

Телескоп, свесив язык, добирается до станции.

Свист радио спускается вниз.

Громкий бархатный голос радио:

«Говорит руководитель музыкальных трансляций Вышеславцев».

Все вздрагивают и оглядываются. Феня смеется.

Репродуктор и радостное лицо Телескопа.

Телескоп. Москва. Опытный передатчик.

Голос руководителя музыкальных трансляций:

«Через одну-две минуты включаем зал без предупреждения».

Телескоп устраивается на ночь рядом с репродуктором, укрывается пальто.

Телескоп. Я буду слушать всю ночь.

Радио начинает передавать «Шехерезаду» Римского-Корсакова.

Телескоп немедленно засыпает, обняв рукой репродуктор.

Устраиваются на ночь и остальные. Феня укладывается в машине, выдернув из-под храпящего Сен-Вербуда подушку Телескопа.

Жора и Волков ложатся у костра, укрывшись короткими прорезиненными пальто.

Пылает костер. Все спят.

Слитные звуки большого симфонического оркестра. Звездное, чистое, как в планетарии, небо.

Подымается Волков. Он ежится, подбрасывает в костер ветку, подходит к автомобилю и нежно смотрит на спящую Феню. Потом подходит к Жоре, снимает с него пальто и укрывает им девушку. Ложится на свое место и, вздохнув, засыпает.

Некоторое время спустя ворочается Жора, встает, смотрит на Феню, снимает пальто с Волкова и укутывает им девушку с трогательной заботливостью. Ложится у самого костра, голова с головой Волкова.

Подымается Телескоп. Некоторое время ошалело глядит в рупор и слушает музыку. Потом, улыбаясь, подкрадывается к Фене. Долго на нее смотрит. Снимает с себя пальто и накрывает ее.

В ту же минуту «Шехерезада» кончается. И как бы в ответ на рыцарство Телескопа из рупора гремят аплодисменты и слышатся крики: «Браво!», «Бис!».

Телескоп ложится. Костер потухает.

Затемнение

Часть четвертая. Добро пожаловать!

Радиорепродуктор громко взывает: «Вставайте, вставайте, вставайте!»

Утро. У засыпанного пеплом костра, зябко скорчившись, лежат отважные автомобилисты.

Репродуктор бесстрастно продолжает:

«…Начинаем утреннюю гимнастику…»

Автомобилисты пробуждаются.

Радио продолжает бодрым голосом:

«Сбросьте одеяло, сбросьте одеяло…»

Друзья ежатся от холода. Замечают, что все они без пальто. Подозрительно косятся друг на друга.

По радио передают музыкальную иллюстрацию гимнастики, которая иногда сопровождается командой «раз, два».

Телескоп (плачевным голосом). Мне снилась котлета.

Жора (сжадностью). Большая?

Телескоп (показывает). Во!

Судя по жестам, это самая большая котлета в мире.

Волков (снескрываемым интересом). Свиная?

Телескоп. Нет, рубленая.

Жора. Рубленая тоже ничего.

Все вздыхают, горько цокают языками в то время, как радио горячится под музыку: «Теперь упражнение, укрепляющее мышцы живота. Раз, два…»

Телескоп (меланхолично). Живот надо укреплять пищей.

Жора. Телескоп!

Телескоп (поспешно). Знаю, знаю, жизнь прекрасна! Но почему так хочется кушать? (Подходит к автомобилю. Шаловливо.) Ку-ку!

Видит, что Феня спит только под одним своим платочком. Пальто исчезли.

Телескоп. Где мое пальто?

Жора и Волков (заглянув в машину). А мое где?

Друзья обходят машину и видят на земле груду пальто, из-под которой торчат парусиновые туфли Сен-Вербуда.

Телескоп (деланно радуясь). Да. Совсем забыл. Я же закрыл ночью профессора. Чтобы он не простудился.

Волков. Я тоже.

Жора (лицемерно). И я. Все-таки член Цекубу, научная сила. Ее надо беречь.

Им все уже понятно, но сознаться в ночном рыцарстве никто не хочет.

Один за другим они снимают свои пальто с Сен-Вербуда.

«Научная сила» лежит на земле, на автомобильных сиденьях и, ворочая желваками, торопливо, как кот, насыщается хлебом с колбасой.

Когда его открывают, он, нисколько не смутившись, глотает последний кусок и аккуратно отряхивает с себя крошки. Друзья отступают.

Сен-Вербуд подымается во весь свой рост. Он великолепно освещен солнцем. Его глазки блудливо бегают. Сейчас особенно заметна истасканность его физиономии. Он протягивает к солнцу

руки.

Сен-Вербуд (нахально шепелявит). Приветствую тебя, дневное светило!

Жора (Волкову). Ну и фигура! Негде пробы ставить! Автомобиль готов к отъезду. Сен-Вербуд устраивается на своем месте поудобнее и фальшиво напевает старинный романс:

На распродаже старых обстановок, В квартирах, отдающихся внаем…

В брезгливом отдалении от него сидит Феня. Рядом с ней пустое место, на которое с интересом поглядывают Жора и Волков. Телескоп умывается у ручья.

Волков (Жоре). Ну, ты будешь управлять, а я сяду сзади, с Феней.

Жора. Почему я? Ты водитель машины. Волков. А ты бортмеханик. Должен сменять уставшего водителя.

Жора. Ты же сам говорил, что никогда не устаешь.

Волков. А кто заявлял, что по правилам я должен уставать? Садись за руль. Нечего.

Феня. Можно мне посидеть рядом с шофером? Это, наверно, очень интересно.

Жора. Конечно, можно. (Сразу меняет фронт.) Ну ладно, Волков, ты садись сзади, а я буду управлять.

Волков (тоже меняя позицию). Почему же ты? Я водитель машины.

Жора. А я бортмеханик. Должен сменять уставшего водителя.

Волков. Я совсем не устал.

Жора. Все равно. По правилам должен уставать. Пусти!

Волков. Нет, ты пусти!

В пылу спора оба вскакивают в переднее отделение машины и вырывают друг у друга руль. В борьбе оборачиваются и видят, что позади уже сидит Телескоп и любезничает с Феней.

Сен-Вербуд, якобы любуясь природой, пережевывает что-то, не раскрывая рта.

Телескоп (невинно улыбаясь). Можно ехать! Жизнь прекрасна!

Машина трогается.

Известная уже площадь города, которого нет на карте. Качаются и хрипят трубы оркестра.

Трибуна готова. На ней столпились ораторы. На площади оживление. К полотнищу «Старт автопробега в Нижний Новгород» прибавилось еще несколько лозунгов.

Перед трибуной – колонна из шести новых автомобилей: четыре амовских грузовика, автобус и командорская легковая машина.

В автомобилях уже разместились участники автопробега. Они беспокойно то подымают, то опускают капюшоны своих брезентовых пыльников.

Стартер опускает флажок. Командорская машина отправляется в путь. Новый взмах флажка. Выезжает автобус. Третий взмах…

По шоссе, далеко от городских шумов, бренча всеми своими частями, катит авторыдван.

Флажок опускается.

Мимо него стремительно проносится грузовик. Снова подымается флажок.

Деревенская площадь, на которой между бывшей церковью и школой идут приготовления к встрече автопробега. Устанавливают длинный стол, табуретки, висит лозунг: «Ударим автомобилем по бездорожью и разгильдяйству».

Человек явно кооперативного вида дает стряпухе последние инструкции. Стряпуха держит в руках высокую стопку мисочек и прижимает ее подбородком.

Из города на шоссе с небольшими интервалами выезжает вся колонна автопробега.

Шесть различных автомобильных сигналов.

Площадь в деревне. Растет толпа.

Два гармониста, нахмуренные от сознания важности момента, готовы заиграть.

Стол уставлен мисочками. Нарезан хлеб. Человек кооперативного вида производит инспекторский осмотр сервировки. Поправляет горки хлеба, передвигает вилки.

Перед фронтом толпы в ожидании блуждает пионер-оратор. Он заглядывает в бумажку и, видно репетируя свое выступление, размахивает рукой и беззвучно шевелит губами.