Падение "черного берета" - Александр Ольбик

— Тебе, Анатолий Иванович, какая оправа больше нравится — роговая или металлическая?

Озадаченный вопросом, Карташов не сразу понял, о чем идет речь. Догадался, когда увидел как охранник входит в дверь, над которой серебристо отливает слово «Оптика». Его словно током ударило. Он бросил взгляд на колонку — ключи на месте. "О черт, может, у меня второго такого шанса больше не будет", — подбодрил он себя и включил зажигание. Подав машину немного назад, он объехал стоящий впереди старый «москвич» и выехал на середину улицы. Машина торопливо набирала обороты и он ее не сдерживал…

Через десять минут он уже был в Новобратцевском и припарковался возле коммерческого киоска. Купил бутылку минералки и пачку сигарет. На его удачу, в «бардачке» нашел путеводитель по Москве и по нему сориентировался. Надька Осипова жила на Дмитровской улице и в его памяти еще сохранились кое-какие приметы. Он вновь выехал на Пятницкое шоссе и, попивая из горлышка минералку, подался навстречу своей судьбе. И впервые за последние недели на душе у него посветлело. Ведь ничего плохого он не сделал — машину вернет, перед Бродом извинится, но зато увидится со Светкой. Он уже ощущал на своих губах приятную теплоту ее щеки.

Но, видимо, фортуне в тот день не сиделось на месте. Обогнув тяжелый трейлер, он, что называется, лоб в лоб столкнулся с постом гибэдэдэшников. Хотел тормознуть, но сзади напирал фургон, а спереди шли одна за другой легковые машины.

Милиционер в белых крагах и белой портупее, вразвалку, подошел к «шевроле» и козырнул. "Главное, чтобы у меня не дрожали руки, — пронеслось в голове Карташова.

— Если ручонки дрогнут, сегодня же моя задница будет полировать нары СИЗО". Почти не дыша, он протянул в форточку документы. Краги слетели с рук милиционера и улеглись у него у него под мышкой. Заглянув в права, капитан кинул равнодушный взгляд на Карташова. Пролистал техпаспорт и замедленным движением все вернул. Только спросил: "Как насчет оружия, взрывчатки?"

— С этим у меня все в порядке, — сглотнул липкую слюну Карташов. — Жить еще не надоело…

— Тогда немного погазуй, кажется, у тебя неполное сгорание…Углекислого газа больше нормы…

Он нажал на акселератор.

— Дымит, словно сковорода с салом… Когда последний раз проверялся?

— На техосмотре все вроде бы было в норме…

— В норме? Тоже мне оптимист, — милиционер протянул документы, и так же вразвалку, пошел к следующей машине, которую остановил его напарник.

Справа проплыла башня жилого небоскреба, слева, в дымной низине, показались три огромные трубы какого-то завода и он вспомнил, что это одно из предприятий, день и ночь кремирующих бытовой мусор.

Он закурил, но это не помогло. Ожидание встречи со Светкой буквально трепало каждый нервик, поднимало в нем мутную волну противоречивых ощущений…

Засада

Шестнадцатиэтажный дом, где жила Надежда Осипова, находился на окраине микрорайона, среди таких же как сам исполинов, у подножия которых приютились многочисленные киоски, трансформаторная подстанция, «ракушки» гаражей и тенистая рощица из кустов акации и молоденьких лип.

Машину Карташов поставил с тыльной стороны дома, за подстанцией. Войдя в подъезд, он ощутил тошнотворный запах человеческой мочи. Он не стал дожидаться лифта и бегом устремился вверх по лестнице. Преодолев три пролета, он вдруг услышал приглушенные голоса. Он замер, сдерживая дыхание, предчувствие опасности стальным скребком прошлось по хребтине и достигло затылка. Он поднял голову, прислушался. Но его внимание привлек другой шумок, идущий снизу. Он наклонил голову к перилам, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть внизу. Однако вместо визуальной картинки он услышал отчетливые слова: "Слышь, Сеня, "черный берет", кажись, бежит к вам, готовьте наручники".

Ловушка?

Карташов сделал два шага назад, остановился и снова поднялся на несколько ступеней. Внизу послышался топот ног. Сколько их — он не знал. Его мозг на мгновение заволокло какой-то мутной пеленой. Еще раз прильнув к перилам, он разглядел в их переплетениях нескольких человек — в гражданке, с хищно-агрессивной поступью, пружинистым шагом. И чтобы не обнаружить себя, он на цыпочках, мелким перебором ступеней, устремился им навстречу. Поворот, еще поворот и — лицом к лицу. Он прыгнул, выставив вперед ногу, и словно снаряд обрушился на того, кто бежал первым. Это был усатый, плотный оперативник, оказавшийся неготовым к подобного рода экспромтам. Он хотел увернуться от ноги Карташова, но ему помешал его товарищ, тоже не успевший избежать столкновения с летящим на них человеком. Удар каблуком пришелся в переносицу и, наверное, Карташову удалось бы уйти, если бы не проворность двух других оперативников. Его схватили за ворот, за правую руку, за волосы, и с нещадящей силой вбили лицом в стену. Он услышал как один сказал другому: "Подними эту мразь и еще раз проведи харей по полу…За папу, за маму и нашего Витюшу…" Очевидно, они имели в виду того, кого Карташов сбил с ног и теперь лежащего лицом вниз на ступенях лестницы.

Сверху сбежали еще трое оперативников и, подхватив Карташова, поволокли вниз. Была страшная толчея, его то несли, то бросали и тогда его ноги бились о ступени. На самом выходе его еще раз припечатали лбом к почтовым ящикам, провели по ним, словно старались сгладить черты лица, умыть кровью, сшелушить кожу…

Его выволокли на улицу и кинули в открытые двери «рафика» и где-то далеко-далеко в ощущениях он выделил в запахах крови — запахи мочи и старой блевотины. Его стало рвать. От каждого надрывного движения голова билась о металлические ребра кузова, сознание проваливалось и возвращалось в томительных муках.

— Один мудак, кажется, отбегался, — глухой, кашляющий голос подвел какую-то черту.

— Надо было этому Монте-Кристо отбить яйца…Он же, сучара, небось бежал к бабе, трахаться захотелось…

— Это ей надо кол вбить в п…у, чтобы зря не манила.

— Поехали! — раздался командный, срывающийся от тяжелого дыхания голос. Карташова качнуло. Щека ощутила мешающую бугристость, от которой несло гуталином. Он приоткрыл глаза и увидел носок зашнурованного ботинка.

Он чувствовал себя так же скверно, как чувствовал после первого выпитого стакана водки. При июльской жаре, на тощий мальчишеский желудок, с единственной закуской — чинариком папиросы «Спорт». Его мутило и выворачивало…

…Когда его вырвало, тот же ботинок, который был ближе к его виску, отодвинулся и саданул в скулу. "Сволочи", — еле слышно выдавил из себя Карташов.

— Гондон, он еще оскорбляет, — сказал один из оперативников.

— Приедем в отдел, устроим ему небольшую корриду. Я из-за этого пикадора сегодня потерял целый день. Моя на садовом участке одна вкалывает.

И когда, казалось, мрак и туман навсегда покрыли его сознание, «рафик» вдруг резко стал тормозить. Карташова бросило вперед, но чей-то жесткий носок ботинка ударом в лоб остановил его. Опять стошнило. Но что приятно: в неожиданно открывшуюся дверь пыхнул прохладный ветерок, ласково пригладив измученный затылок. И начался какой-то Армагеддон: за свежей струей воздуха, вдруг навалилась горячая волна — с треском, цоканьем, безумным звоном железа и мелким дождиком из стеклянной крошки.

— Смотри, бля, что они с нами вытворяют, — удивленно воскликнул тот, который сетовал о потерянном дне. — Да они нас в упор мочат… И голос увял…

Карташов приподнял голову, огляделся. И не поверил своим глазам: оперативники, которые еще секунду назад издевались над ним, теперь придавленные автоматной очередью к пахнущему мочой полу, затаив дыхание, притворялись мертвее мертвых. Чьи-то цепкие руки выдернули его из дымного ада и куда-то понесли. Он услышал знакомый голос:

— Ты живой, Мцыри?

— Пить, — еле слышно прошептал Карташов, но ему никто не ответил. Хлопнула дверца и его тело вновь ощутило движение.

В себя он пришел в гараже, откуда они с Николаем выезжали на задание.

— Сам можешь идти? — спросил его тот же знакомый голос.

Карташов поднял голову — над ним стоял Брод, в глазах которого была тревога и раздражение. Хотел встать на ноги, но не смог — в голове вновь затуманилось. Однако, несмотря не полуобморочное состояние, он разглядел стоявший у стены «шевроле», на котором он ездил на Дмитровскую улицу. Собравшись с силами, он проговорил:

— Извини, Веня, я этого не хотел…

— Отдыхай, разбор полетов позже…Николай! — позвал Брод охранника и когда тот появился, сказал ему: — Отведешь Мцыри в его комнату и поставь у дверей человека. Оклемается, дашь поесть, а пока принеси ему стакан водки и бутерброд с куском осетрины.

— Мне бы умыться, — тихо проговорил Карташов, ощупывая на скуле взбухшую ссадину.

Когда с помощью Николая он поднялся на крыльцо, его окликнул Брод.