Камень в моей руке - Ульяна Бисерова

И вот в один из дней, когда я в задумчивости помешивал чай в чашке – сахар я давно уже по настоянию мамы класть перестал, но привычка осталась – Грейси вдруг сказала:

– Что произошло?

Я даже вздрогнул от неожиданности.

– Ты это о чем?

– В последнее время ты часто погружен в свои мысли и печален. Есть повод для беспокойства?

И я рассказал ей, как встретил в парке Аннику и ее старшую сестру. Грейси слушала, не перебивая и не задавая лишних вопросов – так уж она устроена.

– Зря я ей пообещал, что приду в гости. Она ждет, наверное. У нее такие глаза… Она вообще всему верит. А я ее обманул, получается…

– У Лори сегодня съемка, она вернется домой не раньше восьми. Так что в запасе есть три часа пятнадцать минут. Адрес помнишь?

– Конечно! – я вскочил, все еще не веря в удачу.

– Хорошо, что блинов с утра напекла. В гости с пустыми руками ходить не принято. Десять минут на сборы.

Я стоял у порога уже через четыре и терпеливо ждал еще семь минут, пока Грейси составит подробнейший маршрут с указанием всех будок, из которых можно вызвать блюстителей правопорядка, оформит электронный билет на метро и на три раза перетрясет содержимое моего рюкзака, проверяя, взял ли я ингалятор и перцовый баллончик от уличных хулиганов. Главное – не перепутать.

Странное дело – чем ближе был дом Хайди, тем сильнее мучили меня сомнения. Ну, кто меня там ждет? Слабоумный ребенок? Да она уже через час, наверное, забыла, как меня зовут! А ее заносчивая сестрица только нос презрительно сморщит. И зачем только я потащился через весь город?! А тут еще Грейси со своими дурацкими блинами! Усилием воли подавив растущее желание развернуться и припустить со всех ног, я подошел к дому Хайди. Не успел подняться по шаткому крыльцу и нажать кнопку звонка, как дверь распахнулась, и меня сбил с ног ураган в красном платьице.

– Ли-и-и-ис! – верещала Анника, стискивая меня в объятьях. – Ли-и-ис плишел!

На пороге уже стояла, лучезарно улыбаясь, ее мама, а из-за ее плеча выглядывала Хайди.

– Крис, как замечательно, что ты пришел! Анника каждый день о тебе вспоминала, все уши нам прожужжала!

Всучив ей сверток с блинами, я зашел в дом. Хайди провела меня в маленькую гостиную. Обивка дивана выцвела, а на каминной полке теснились грошовые безделушки. В продавленном кресле сидел дряхлый старик. Он слегка тряс головой, как если бы та была на пружине, и беззвучно шевелил отвислыми губами, словно вел спор с невидимым собеседником и никак не мог согласиться с его доводами.

– Деда! – Анника ловко взобралась ему на колени, обхватила пухлыми ручками за шею и потерлась о заросшую редкой седой щетиной щеку, как котенок, ждущий ласки.

– Дедушка, это Крис, – нарочито громко сказала Хайди. Лицо старикана сохраняло все то же отрешенное выражение.

– Он ведь ни черта не слышит, – отчего-то шепотом сказал я. Ну, и странная же на самом деле семейка! Анника, а теперь еще и дед. Я такой антиквариат только по люмингу видел, в рекламе приюта милосердия.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – с вызовом сказала Хайди. – Но это наш дедушка, а не старая мебель, которую можно выбросить на свалку! И он заслужил право умереть в доме, который построил своими руками, в окружении родных людей.

– Вот еще, ничего я такого не думаю, – мучительно краснея, пробормотал я. – Но ведь ему, и правда, нужен особый уход, лекарства…

– Бога ради, все, что ему нужно – это покой. И миска горячего супа из маминых рук. Это не болезнь, Крис. Это просто старость.

– Быть старым – отвратительно. Чем прозябать вот так долгие годы, мучиться от болезней и немощи, уж лучше самому выбрать подходящий момент и сделать укольчик с успокоительным.

– Ты – набитый опилками дурак, – сказала Хайди и отвернулась. Она достала из кармана джинсов платок и вытерла слезящиеся глаза старика, а потом тихо погладила его по впалой щеке.

Анника, которая ненадолго убегала в соседнюю комнату, протянула мне лист бумаги. Я чуть дар речи не потерял. Это был мой портрет, набросанный парой быстрых, точных линий. Надо сказать, я обладаю редким талантом испортить любую фотографию, и за всю жизнь у меня не накопилось и десятка удачных снимков. А тут – настоящий портрет. Я всматривался в торопливые, почти случайные линии и никак не мог разгадать секрет – как за три взмаха кистью можно так точно все передать?

– У тебя настоящий талант, – с искренним восхищением произнес я, протягивая рисунок Хайди.

– Так и есть. Только не у меня. У Анники. Это она рисовала, – ответила она.

– Шутишь?

– Нисколько. Пойдем, сам все увидишь.

Анника уже и сама тянула меня в соседнюю комнату – видимо, спальню девочек. Все стены были увешаны рисунками. Портреты деда, матери, старшей сестры, самой Анники в ореоле растрепанных волос. Полуоблетевший одуванчик, быстрокрылая стрекоза, понурый силуэт дерева за дождливым окном… Все – схваченное парой точных, стремительных линий, словно освещенное яркой вспышкой.

– Это… просто невероятно, – сказал я. – Но как это вообще возможно? У нее же…

– Синдром Дауна, – насмешливо подсказала Хайди. – И что? Анника, и правда, особенная. Но вовсе не из-за какой-то дурацкой хромосомы. А знаешь почему? Потому что не умеет злиться, завидовать, ненавидеть. Ее переполняет радость жизни. Каждое утро, соскакивая с кровати, она готова обнять весь мир – так она счастлива. Разве это делает ее ущербной?

– Нет. Конечно же, нет, – промямлил я, чувствуя себя полнейшим идиотом.

На лекциях по праву устройство современного общества выглядело абсолютно логичным, выстроенным в соответствии с неопровержимыми законами природы. Надо сказать, человечество заметно наследило на земле: природные ресурсы истощаются. Ну, а война, которая только чудом не разрослась в третью мировую, довершила дело. Поэтому, как пояснил коуч, человечество (хотя речь шла главным образом о тех, кого по старой памяти принято называть европейцами) вынуждено было принять новые правила общественного порядка. Во-первых, закрытые границы и жесткая миграционная политика. Во-вторых, строгий контроль рождаемости. Завести собственного ребенка могут только генетически безупречные – ну, то есть «ашники», но даже им настоятельно рекомендуется «подчистить» нежелательные гены, которые могут неожиданно выстрелить во втором или третьем поколении. Ну, и в-третьих, принудительная эвтаназия – «в случаях, когда существование индивида лишено жизненной ценности». Гуманной выбраковкой людей, страдающих неизлечимыми наследственными заболеваниями, умственно отсталых и закоренелых преступников занимается Международная организация по расовой гигиене (МОРГ). Это в прежние времена преступники в течение многих лет содержались в тюрьмах, получая бесплатное питание и медицинское обслуживание, занимались спортом, читали книги и маялись от безделья. Сегодня тюрьмы упразднены: за мелкое правонарушение придется вкалывать до седьмого пота на общественных работах. А за тяжкие преступления – инъекция «легкой смерти». Благодаря всем этим изменениям уже через три поколения учеными прогнозируется небывалый подъем экономики, бурное развитие науки и технологий. Так, по крайней мере, все это выглядело в теории, в конспективном изложении коуча – и я механически вызубрил это, не задумываясь о судьбе выбракованных. Но встреча с Анникой и Келлером перевернула все с ног на голову.

Глава V

Потому что жить – это хорошо. Даже когда получаешь удары. Лишь бы иметь возможность бить в ответ…

Аркадий и Борис Стругацкие. «Гадкие лебеди»

И вот наконец наступило двадцать первое мая, день моего рождения. Утром мама осторожно отворила дверь и заглянула в мою комнату. Увидев, что я все еще валяюсь в кровати, сонно щурясь от ярких лучей солнца, она улыбнулась и протянула футляр, обтянутый серой замшей. Там лежали очки. Совершенно не похожие на мои допотопные «стеклышки». Эти были просто офигенные, с графичным космическим дизайном и линзами, которые усиливали природную яркость цвета. Я тут же нацепил их на нос и проморгался – ощущение, что кто-то смахнул пыль с экрана, все краски обрели невероятную яркость.

– Крууть! – искренне восхитился я.

– Удобно? – спросила мама.

– Да, только немного давит дужка за правым ухом, а так – идеально.

– Ну, будь аккуратнее, хрупкая вещь, – мама еще раз окинула меня внимательным взглядом и взъерошила волосы. – Пойдем, Грейси уже напекла именинных кексов!

– Мам, можно попросить об одной вещи? – спросил я за завтраком. – Только пообещай, что не откажешь.

– Крис, это запрещенный прием, – ответила она, бегло просматривая новостную ленту в планшете.

– Нет, пообещай.

– Давай так: я постараюсь учесть твое пожелание. Выкладывай!