Старик и ангел - Александр Кабаков

С Ольгой он познакомился, когда комитет комсомола направил ее в его распоряжение для помощи в каком-то трудоемком общественно важном деле — кажется, в подготовке актового зала для очередной встречи факультетских команд КВН. На вид Оля была вполне ничего, крупная шатенка с зеленоватыми глазами и выраженными формами, которые тогда были в моде после сравнительно недавнего триумфа фильма «Колдунья». Эти качества перевесили даже довольно сильный запах барака, который Сергей всегда чутко улавливал, а потому с носителями его почти никогда не общался. Оля была, безусловно, самый настоящий «гегемон». Она и работала лаборанткой на какой-то из не самых важных кафедр. Однако, увлеченный мощными бедрами и немаленькой грудью, отчетливо видными под — неожиданно для «местной» — довольно модным платьем джерси — ну точно Марина Влади! — Сергей все же пригласил ее, когда закончили развешивание юмористических лозунгов и призывов, к себе, в общежитскую комнату. Комендантша на гостей одинокого преподавательского состава вообще смотрела снисходительно, а у Сергея еще были с нею и собственные добрые отношения.

Оля в комнату идти отказалась, чего можно было вообще-то и ожидать от «местной». И на том все должно было бы кончиться, Сергей никогда особенно не настаивал, скорее сам бывал объектом активности. Однако тут на него что-то нашло — он скромнейшим образом испросил разрешения и пошел провожать девушку домой.

Дом ее, в сущности, был деревенской избой с глухим забором. Когда подошли к калитке, Оля неожиданно предложила зайти, выпить чаю. Не понимая, что и зачем он делает, Сергей вежливо поблагодарил и согласился, даже не спросив, дома ли ее родители. На него нашло какое-то оцепенение, откуда-то возникла идиотская мысль «уйти неловко».

Родители, конечно, были дома; отец с очень некрасивым, грубым лицом и неожиданно художественной, голубоватой густой сединой был в старой вязаной кофте, вытянутых тренировочных брюках из шерстяного трикотажа и меховых тапках. По такому своему виду он казался скорее «академиком», чем «местным», но выяснилось, что работает в институте мастером по ремонту электроизмерительных приборов. Руку пожал сильно, но не улыбнулся и снова погрузился в чтение «Советского спорта». Мать, похожая на отца, как будто родная сестра, с таким же грубым лицом и такой же буйной сединой, тоже в вязаной кофте и лыжных штанах, повела себя более любезно — быстро сервировала чай со многими сортами домашнего варенья, конечно, и с одним особенным, из роз, приторным и одновременно горьковатым. Внизу вперевалку передвигались одинаково белые и одинаково толстые низенькие собаки, представленные как «болонки, но здешние».

Сели пить чай, тут отец на минуту оживился. «А? — спросил он, когда Сергей попробовал варенье из роз, и, не дожидаясь ответа, констатировал: — То-то и оно!» За чаем Сергей сидел лицом к удивительно обширным и битком набитым книгами полкам. Там он заметил две полных дореволюционных энциклопедии, Брокгауз-Эфрон и Гранат. Такого — обе вместе — он не видел ни у кого из настоящих «академиков», у которых изредка бывал дома по делам — не торопясь и не поступаясь ни единой гулянкой или институтским вечером, он ведь все же писал докторскую…

Словом, через три месяца Сергей Кузнецов женился на Ольге Шаповаловой, поставил во дворе частного дома свой «запорожец» и занял своей одеждой примерно половину шкафа в комнате жены, сильно потеснив ее немногие платья. Книги его на самодельных стеллажах поместить не удалось, зато удалось купить три чешские прекрасные застекленные полки, которые втиснули в комнату молодых. Комната эта и прежде принадлежала Оле, но в ней не было двери, проем был занавешен гэдээровским гобеленом с озером и оленем. Теперь тесть Георгий Алексеевич за полвоскресенья сколотил из обрезков досок и кусков ДСП вполне приличную дверь, поставил петли и навесил на них свое изделие, обеспечив таким образом изолированную жизнь новой семье. И даже замок в дверь врезал…

Но на ночь дверь приходилось оставлять открытой, потому что собаки, обнаружив непривычную преграду, начинали скулить. И молодожены вели себя тихо, как по отечественной традиции ведут себя все любовные пары, даже живущие в отдельных квартирах. Народный обычай беззвучной барачной любви…

Понемногу Сергей многое узнал и понял про свою новую семью. Иногда ему казалось, что он попал в старинный роман из тех, которые, при всей своей поздно обретенной страсти к чтению, не любил. Прямо какие-то тайны рождения, родовые проклятия и тому подобная чушь, которой в журнале «Юность» совершенно не было места…

Но он быстро отвлекался от этих мыслей и, на ходу кивнув тестю, поблагодарив тещу Варвару Артемьевну за ужин и поцеловав жену — в нос, ему так нравилось, потому что не обязывало ни к чему, — убегал до поздней ночи на какую-нибудь репетицию капустника в Дом ученых, где стал уже, естественно, членом совета… Если не сидел над статьей для институтского сборника или над очередной главой диссертации — тогда в доме устанавливалась мертвая тишина, тесть газетой не шуршал, а теща прекращала всякую кухонную деятельность, отложив ее на утро.

А с девушками все продолжалось, будто ничего и не поменялось.

…Сергей Григорьевич Кузнецов на этом месте воспоминаний задремал, а проснулся от того, что рядом с ним уселся новый пассажир — прежде место у прохода было свободно.

Глава четвертая

Вот что бывает в пригородных автобусах и какие от этого наступают последствия

Сосед на вид был так же немолод, как Кузнецов, и нечисто, по-стариковски, брит, так что островки седой щетины, заметной против света, оставались на щеках и морщинистой шее, вдоль которой протянулись длинные вожжи вислой кожи. Когда он сел, на Сергея Григорьевича сильно повеяло запахом редко мытого и, вероятно, во всех складках опрелого тела. Этим запахом нечистоплотные старики как бы предупреждают окружающих, что скоро будут пахнуть совсем невыносимо, и тогда их, с большими хлопотами, придется зарывать в землю или сжигать — мол, готовьтесь к расходам.

Но на вид сосед был вполне симпатичный, с мягкими, смазанными чертами лица, и даже багровый рыхлый нос — впрочем небольшой, хотя и повисший — не разрушал эту гармонию. Милый такой старичок, а что грязный, так пойдите ж вы в таком возрасте поухаживайте за собой, изогнитесь так, чтобы везде достать мылом и мочалкой, не говоря уж о стрижке ногтей на ногах, вообще акробатическом фокусе, старым людям почти недоступном. От этого ногти на ногах загибаются, врастают в пальцы, под ними скапливается грязь и начинается воспаление… А одежда! Ну-ка, постирайте трусы, и носки, и майки, и кальсоны, и рубахи так часто, чтобы они по сгибам не были бурыми и не пропитывались запахом тела и выделений! Стиралка сломалась и потекла, ремонт стоит дороже, чем новая, склониться до тазика, установленного в ванне, не удается, а от стирки в раковине она забивается, и вода не сходит…

Сам Сергей Григорьевич прилагал огромные усилия, чтобы противостоять всем этим отвратительным приметам одинокой — да хоть бы и не одинокой, об этих проблемах позже — старости. Тратил на это много сил, пыхтел, втягивал живот, чтобы все, подлежащее санитарной обработке, разглядеть, смазывался недорогим индийским кремом, препятствующим тресканию кожи, и в заключение щедро прыскался отечественной туалетной водой для мужчин, ничуть не уступающей всяким французским, только дешевле раз в пять.

Так ведь Сергей Григорьевич был, ни мало ни много, действующий профессор, и к своей сравнительно приличной пенсии прикладывал какую-никакую зарплату, и постоянно выходил на люди — так что и необходимости, и возможности были у него не рядовые стариковские.

А старик, с кряхтеньем опустившийся рядом, судя по безнадежно изношенной форменной теплой куртке с надписью на спине «Облэнергострой» и теплой бейсболке с эмблемой футбольного клуба «Строитель», был отставной работяга, какой-нибудь монтажник или даже сварщик, удаленный от дел начальством в связи с немощью и большой конкуренцией со стороны приезжих.

Сев, старый строитель еще поерзал, удобней вмещаясь в кресло, и, конечно, немедленно заговорил с соседом — видно же, что тоже пенсионер, хотя одет богато. Едва открыл попутчик профессора Кузнецова рот, как к земляному запаху грязи добавился запах сырого мяса, какой бывает от плохого алкоголя, болтающегося в больном желудке. Но деваться было некуда, и Сергей Григорьевич слегка повернул голову, вежливо приблизив ухо к зловонному рту.

Первые же слова, которые он услышал, его насмерть напугали, поскольку он решил, что на фоне неожиданного спазма сосудов головного мозга у него начались психические явления типа галлюцинаций.

— Простите, что, не будучи представлен, — сказал бомжеобразный попутчик с любезной интонацией персонажа старой пьесы, — начинаю разговор. Но обстоятельства вынуждают, Сергей Григорьевич. Через двадцать минут будем на конечной остановке, вы отправитесь читать лекцию по вашему любимому сопромату, а я пойду в свою любимую чебуречную, где сто граммов дурной водки стоят всего пятьдесят рублей…