Знак ведьмы - Сергей Пономаренко

Зэки, прошедшие суровую школу таежных лагерей, поделились народным средством: нужно закопать одежду в землю, оставив сверху лишь кончик, на который должны собраться вши, и, чтобы от них избавиться, достаточно будет их стряхнуть. Но, видимо, снег – не земля, и последовавшие этому совету от вшей не избавились, а один из них простудился и в течение нескольких дней сгорел от высокой температуры. Поскольку дров негде было взять, и в бараках стало холодно. Человек не может долго находиться в холоде, особенно после многочасового труда на жестоком морозе с ветром, когда обморожение происходит незаметно и узнаешь о нем только в бараке, когда пытаешься отогреть нечувствительные синюшные части тела и участки кожи на лице, испытывая при этом непроходящую ужасную боль. Знатоки участливо предрекали пострадавшим появление в скором времени на обмороженных местах волдырей с кровянистым содержимым. И дай Бог, чтобы обошлось без гангрены и ампутации конечностей! Участившиеся случаи обморожения для начальника лагпункта не были уважительной причиной невыхода на работу, и он лишь вскользь заметил в разговоре с фельдшером Свиридовым, что по возможности отправит обмороженных и тифозных на освидетельствование в лагерный лазарет, когда начнется движение по Чуйскому тракту.

Смотрящий зоны, вор Сеня Паровоз, не был дураком и понимал, что любое неповиновение, тем более бунт, обречено здесь на провал, а инициаторов расстреляют или увеличат сроки, чтобы другим неповадно было. Стиснутый со всех сторон снежными завалами, лагпункт оказался в западне, и лучше колючей проволоки и вооруженной охраны зэков охраняла сама природа, таящие смерть горы. Ведь куда отсюда уйдешь? Где схоронишься? Зимняя пора – самое худшее время для побега, беглецов несложно найти по следам, оставленным на снегу, да и верная смерть от холода и голода ожидает смельчаков в горах. Выходило более разумным поработать на гражданина начальника, успокоить зэков, не дать перерасти недовольству в бунт и тем самым поставить крест на воле, тянуть срок без особой надежды когда-нибудь оказаться на свободе. Ночами развлекаться с молоденькими, не бреющимися, плоскими парнишками, представляя на их месте женщин, задастых и грудастых, с огнем между ног. Ради ночи с такой бабенкой Семен был готов на все, даже рискнуть жизнью. Но по-умному!

В прошлом Семен был актером, но водка, карты и женщины сгубили его карьеру и вовлекли в воровскую жизнь. До революции он уже сделал две ходки в тюрьму, но при Керенском чуть было не покончил с воровством, занявшись политикой. Семен получил мандат агитатора и стал произносить хорошо поставленным голосом зажигательные речи, призывая продолжать войну до победного конца. Все шло гладко, пока он агитировал городских обывателей. Но первая же поездка на фронт отрезвила его, и он вернулся к прежнему занятию – воровству, считая его более предсказуемым и менее грязным.

Семену вспомнилось, как в барак ввалился начлаг, устроил разнос старосте Топоркову, выгнал его с корешами на мороз. А чтобы лишний раз показать, кто здесь хозяин, начлаг приказал ватные одеяла и подушки блатных отдать тифозным. Трясущийся от страха Топорков сделал, как было велено, понимая, что попадает из огня да в полымя. Чудным ватным одеялом, выигранным Сеней в штоц на пересылке, накрыли мечущегося в бреду тифозного. У вора непроизвольно сжались кулаки от этих воспоминаний. Одеяло для блатного – предмет гордости, «паспорт», в карточной игре он поставит его на кон в последнюю очередь, скорее рискнет единственными штанами. Впрочем брюки всегда можно забрать у политического или у Иван Иваныча, а вот такое одеяло раздобыть – счастливый случай.

«Неправильно ты поступил с моим «паспортом», к тому же отправил меня на мороз, так что теперь ты у меня должник. А я должников не люблю, страсть как не люблю! – размышлял Семен, сжимая и разжимая с силой кулак, разглядывая, словно увидел в первый раз, свои пальцы, украшенные татуировками в виде перстней. – Ты думаешь, что я шваль, козявка и со мной можно поступить, как с «мужиком» или политическим сявкой? Ошибаешься – теперь я решаю твою судьбу, и ты у меня – вот здесь!» – И он снова сжал увесистый кулак, приняв решение, и его глаза превратились в льдинки.

Шанс вырваться из лагеря на волю у Семена появился, хоть и совсем маленький. Шиха[8] Чирик подслушал ночью, о чем тишком базарили двое «мужиков», и доложил ему. На следующий день Семен после вечерней поверки вызвал для разговора одного из них и, прежде чем начать беседу, внимательно рассмотрел того.

«Захар Кузьмич»[9] был мужчиной высоким, костистым, в его изможденном теле еще чувствовалась сила, и, несмотря на рабскую лагерную жизнь, у него была заметна военная выправка. Взгляд твердый и прямой, в нем отсутствовал страх, а ведь должен был быть! Иногда после подобных разговоров надзиратели утром находили на нарах мертвое тело с пробитым заточкой сердцем. Ненужного шума не поднимали, определяли как самоубийство. В остальном зэк ничем не отличался от других работяг – лицо темное, обветрившееся, с заострившимися чертами. Нос с перебитой переносицей, слегка свернут в сторону, белки глаз в красных прожилках.

– Тебя как звать? – дружелюбно поинтересовался Сеня, потягивая темно-коричневый чифир в алюминиевой кружке, но не предлагая присесть.

– Панкратов, – хмуро ответил зэк.

– Выходит, Панкрат. – Сеня хитро прищурился и жестко спросил: – По-настоящему как звать? Только не юли – я человека насквозь вижу! Ты же бывший офицер, беляк, контра?

– Так и звать. – Ни один мускул не дрогнул на лице зэка.

– Мне твое имя до одного места, но, если бы оно было настоящее, ты бы здесь не находился, а сгинул в чекистских подвалах. Мне известно, о чем вы с корешком шептались прошлой ночью, а все подробности твой кореш уже выложил. – Он торжествующе усмехнулся.

– Понимаю теперь, почему у Степана после работы нос распух. – Усмешка промелькнула только в глазах зэка, сам же он сохранял спокойствие. – Мне сказал, что упал, расшибся.

– Витек взял его на калган[10]. Если ты готов базарить без выкрутасов, то швартуйся на шконку. Если будешь ехать на небо тайгой[11], то мы тебе бестолковку живо отремонтируем!

Панкратов на мгновение задумался, а затем сел, но не на краешек нар, как обычно здесь бывало, а основательно и удобно. Сеня сделал вывод, что он человек решительный и умеет держать себя в руках.

– Пугать не надо – следователи меня не по головке гладили и не словами уговаривали. А поговорить можно. Так что тебя интересует?

– Фраера берут на понт! – Семен зло сплюнул на землю. – На батарее играть[12] мои горелики умеют лучше мусоров. Ты, говорят, кентовался с Сатуниным и знаешь, куда тот подевал серебряную казну. – Семен не отводил от работяги тяжелый взгляд. Он не особенно верил рассказам о серебряном кладе капитана Сатунина, колчаковского офицера, партизанившего со своим отрядом в этих краях, но чем черт не шутит, когда Бог спит?