Укрощение цифровой обезьяны. Как избавиться от интернет-зависимости - Алекс Пан

Поначалу, когда соединение с неодушевленным предметом непривычно, мы отчетливо ощущаем существование придатка, но все еще осознаем, где начинается и заканчивается наше «я» - не вполне то, каким было раньше, а усовершенствованная версия, способная на прежде недостижимое. Художникам нетрудно понять смысл широко известного высказывания Джорджии О’Киф: «Формой и цветом я могу выразить больше, чем словами». Музыканты и живописцы говорят о возможности отразить в звуке или на холсте то, что недоступно для вербального описания. Чувством преобразования обладают не только творческие личности: водители и летчики-истребители часто упоминают свой опыт пребывания «частью великолепной машины», позволяющий им «выйти за пределы ограничений человеческого тела» и двигаться с невероятной мощью и скоростью.

На пике сопряженности стираются все различия между человеком и объектом: вместе с инструментом мы действуем так складно, что невозможно сказать, где заканчивается наше «я» и начинается устройство. На протяжении веков это состояние подробно описывали мастера учения дзен. Немецкий философ Ойген Херригель так объясняет свой опыт стрельбы из лука в соответствии с учением дзен: «В итоге ученик не знает, совершает действие рука или разум». Проведя несколько лет за изучением стрельбы из лука в Япoнии, Херpигeль передает свои ощущения следующими словами: «Лук, стрела, мишень и я сам - все сливается воедино, и я больше не в состоянии отделить их друг от друга». Ему вторят азартные мотоциклисты и велосипедисты начала XX века. В 1909 году один из первых мотоциклистов восторженно заметил: «Если условия идеальны, то душевное состояние описать невозможно. Ты становишься частью машины, а машина врастает в тебя». Некий велосипедист в 1904 году утверждал: «Есть в этом что-то захватывающее. Чрезвычайная радость и легкость движения сравнима, пожалуй, со свободным полетом орла. Забываешь о конечном пункте назначения, о скорости, о напряжении в мышцах и просто упиваешься ощущением». Современному человеку это описание кажется поразительно знакомым: интенсивная концентрация, потеря себя и дезориентация во времени прекрасно описывают концепцию «потока» Михая Чиксентмихайи. Тело с готовностью принимает возможность слияния сознания и «схемы тела» с любыми устройствами, будь то рубило, скрипка или самолет-истребитель.

Программист Эллен Ульман не понаслышке знает о «близости с машиной», о том, как объединяются в единое целое компоненты приборов, строчки компьютерного кода и человеческий разум. Все начинается с возникновения намека на решение трудной задачи. «Человек и машина настроены на один лад, - говорит Ульман. - Однажды я попробовала метамфетамин. Ощущение, возникающее при зарождении проекта, можно сравнить только с таким вот кайфом: “Да, я понимаю. Да, это возможно. О да, именно так!”». Программисты не просто щелкают задачки в голове: решения выглядят понятными в принципе, но написать хороший код трудно. Теоретическое вдение изящного решения несравнимо с процессом создания конечного продукта. Чтобы перейти от идеи к коду, «программисту не остается иного выбора, кроме как уйти в себя, - говорит Ульман. - Там возможно все».

В нашем представлении типичный программист - это глубоко сосредоточенный человек, лихорадочно стучащий по клавишам. Связь с клавиатурой зажигает искру вдохновения, с помощью кнопок программист претворяет в жизнь свои идеи. Когда математики выводят мелом или маркером сложные формулы, доска для них - не просто подручный инструмент. Доска запечатлевается в кратковременной памяти, помогает визуализировать процесс решения задачи и позволяет легко находить ошибки: решение задач происходит не в голове у математика и не на доске, а в когнитивной системе, образованной ими обоими. Кроме того, по-моему, информация, получаемая программистами в непосредственной близости с машиной, не просто исходит из сознания, а скорее распределяется между мозгом, руками и клавиатурой.

В своем предположении я основываюсь на собственном примере распределенного распознавания: при печатании я чувствую ошибки на ощупь. Еще ребенком я научился печатать вслепую, и после нескольких лет занятий и десятилетий практики я могу закрыть глаза и набрать свыше семидесяти слов в минуту. Подобно тому, как владеющие техникой скорочтения распознают не буквы, а целые слова, я способен печатать, полагаясь на тактильные ощущения. Я точно знаю, как должны двигаться пальцы, под каким углом следует держать руки над клавиатурой, и сразу реагирую, если неуместное нажатие клавиши нарушает правильность написания слова. Я не всегда могу определить, в каком месте опечатался - для этого мне необходимо открыть глаза и посмотреть на монитор, но точно могу сказать, что допустил ошибку.

Из-за близкого знакомства с клавиатурой мне не нужно для проверки заглядывать в справочник. Когда дети спрашивают меня, как пишется какое-либо слово, мысленным взором я вижу свои руки на клавиатуре и определяю получившуюся комбинацию. Сложные названия или имена янев состоянии написать правильно ни ручкой на бумаге, ни на виртуальной клавиатуре сенсорного экрана (где моя когнитивная мышечная память бесполезна), но я всегда смогу их верно напечатать на обычной клавиатуре.

Как и любой другой вид когнитивной разгрузки, кодирование воспоминаний в мышечной памяти обладает и своими минусами. Люди, которые ориентируются на местности визуально, а не по названиям улиц, сталкиваются с трудностями при объяснении дороги другим. Очевидным недостатком является то, что моя способность не универсальна: иное расположение знаков препинания на клавиатуре (к примеру, на британской, в отличие от привычной для меня американской) существенно снижает мою скорость печатания. При виде французской или японской клавиатуры я совершенно теряюсь. Крошечная клавиатура смартфона - это что-то среднее: я способен медленно набирать слова, но моя мышечная память - наклон запястья или расстояние между пальцами - бессильна подсказать, сделал ли я ошибку. Тактильный метод печатания способствует быстрому изложению мысли: я набираю текст с той же скоростью, с какой думаю.

В этой особенности запоминания я не одинок. Многие с легкостью запоминают номера телефонов и пароли, воспроизводя в памяти расположение пальцев на клавиатуре. Когда существовали дисковые телефоны, сделать это было сложно, но с появлением клавиатуры метод стал общеизвестен. Когда-то при ходьбе мы опирались на передние конечности, а теперь доверяем им память. Одним из наиболее известных примеров «интеллектуального» знания, закодированного в пальцах, является случай с одним наборщиком издательства Оксфордского университета, обнаружившим ошибку в греческой книге, которую он набирал. Ни говорить, ни писать по-гречески он не мог, однако на протяжении десятилетий он печатал на этом языке и теперь просто чувствовал, что никогда прежде не сталкивался с такой комбинацией букв. Он почувствовал ошибку - и, как выяснилось, был прав.

Разгрузка включает в себя не только когнитивно-мышечную деятельность: мы постоянно передаем воспоминания электронным устройствам, окружающим нас предметам и людям.

Много лет я ношу с собой карманную записную книжку. Эту привычку я приобрел во время учебы в аспирантуре. Я периодически вел дневник и раньше, однако, поработав несколько месяцев над диссертацией, начал испытывать регулярные приступы дежавю: сидел в библиотеке, обложенный книгами, и искал нужную информацию, но внезапно на меня находило непонятное чувство, что я работал над этим же вопросом пару недель назад. Для того чтобы следить за своим прогрессом, я завел некое подобие журнала наблюдений.

Эта записная книжка давно превратилась в стенограмму моей жизни. На двух страницах - заметки об этимологии слова «созерцание», там же - перечисление дел на ближайшее будущее, имена тех, у кого нужно взять интервью, список покупок, адрес хорошего ресторана в Кембридже, содержание беседы с когнитивным археологом Колином Ренфрю в этом ресторане, цитата из Уильяма Блейка с выставки в музее Тейт и зачем-то номер карты социального обеспечения сына.

Есть в этой книжке и другие полезные вещи: корешки билетов, приклеенные скотчем к страничкам, визитные карточки с недавней конференции, марки и мои визитки в особом кармашке, запасные стикеры на внутренней стороне обложки. К последней странице прикреплена карта лондонского метро - когда я в Англии, я без нее как без рук, а когда возвращаюсь в Штаты, то на нее приятно иногда посмотреть и вспомнить поездку.

Записная книжка лежит у меня в заднем кармане брюк и заметно поистрепалась. Она протянет еще пару месяцев, пока я не дойду до последней страницы, хотя, может статься, она воспротивится жестокому обращению и самоуничтожится раньше. Записная книжка -часть моей повседневной жизни, но является ли она просто инструментом? Философы Энди Кларк и Дэвид Чалмерс сказали бы: нет, это часть твоего разума. Не имеет значения, занесли ли вы список покупок в книжку, которую постоянно с собой носите, или же выучили его наизусть. «В черепе и коже нет ничего священного», - зловеще заявляют Кларк и Чалмерс, когда речь заходит о познании и памяти. Важны доступность и достоверность информации и процесс ее получения. Ученые приводят в пример Отто -пожилого человека, страдающего болезнью Альцгеймера. Он записывает все, что с ним происходит, в блокнот, который постоянно носит с собой. И на этой «высокой степени доверия, надежности и доступности» Отто и его блокнот сопряжены.