Зарождение средневековой цивилизации Западной Европы. Лекции. - Наталия Басовская

Общество дифференцируется и варварски это фиксирует. Палки длиной в локоть разбросал над своей головой и все. Идет разрушение их вековых традиций, что мы большой коллектив, племя, род, внутри уже выделяется семья. Они уже живут в отдельных домиках, но все-таки обязательства, взаимная помощь, уплата штрафов. Жизнь разрушает это, размывает и Салическая правда прекрасно это фиксирует. Своими варварскими методами, своей вот этой варварской картиной этого спектакля, они все-таки двигаются с помощью этого в сторону цивилизации. Мучительно, долго, путь этот будет непростым, очень длительным, но это началось. Они получили многое от Рима, и они будут осваивать и переваривать это наследство очень долго. Но они внесли и в Рим свой этот коллективизм, который постепенно разрушатся и главный свой принцип соединение человека с землей, с богатством, на котором он трудится и работает. Но все-таки самое главное, когда мы хотим понять, на какой стадии находится это общество, вот его еще и средневековым-то не назовешь… Кто они вот эти ранние франки, Меровинги? Это какая-то переходная субстанция между цивилизацией прошлого, античной цивилизацией, и варварством германским. Это что-то пока не определенной формы и трудно представить, что из них родится классическое Средневековье, но оно родится. Ибо из этой Салической правды, например, мы узнаем самое главное. Все-таки главный вопрос всего общества по сей день с глубокой древности, кому принадлежат богатства в этом обществе? Кто владеет землей, доходами с нее, работниками, которые на этой земле. И вот из той же Салической правды мы узнаем, что это общество находится абсолютно в переходном, противоречивом состоянии. Мы только можем догадываться, куда оно будет двигаться.

Я иногда говорю, что тексты, которые пишут школьники бывают стихийно гениальные. Еще в советское время один школьник написал сочинение, сочинение было посвящено кому-то из революционеров-демократов, может быть, Герцену, может быть, Чернышевскому, завершил он так: "Таким образом, одной ногой он стоял в прошлом, а другой приветствовал будущее". Вот в этой неустойчивой позиции занятной, никто ногой, конечно, будущее не приветствует, у него так смешно получилось, находилось это общество. Если мы попробуем понять, кому же там принадлежали все богатства, мы сразу увидим вот эту туманность и противоречивость, но и поймем, куда оно будет двигаться. Из разных статей Салической правды мы узнаем вот этот домик шаткий с соломенной крышей и рядом с ним небольшой участочек, который мы сегодня бы назвали приусадебным, или сад-огород небольшой находится в полном распоряжении семьи, которая в этом домике живет. Это франк, это все его уже, а не всего коллектива, не рода, не племени. Но с этого особо не проживешь. Есть еще очень важное богатство, около деревни обязательно есть или озеро, или река, водоем необходим, около любой деревни. Лес — и там богатства очень важные природные: рыба, дичь, на которую можно охотиться и кормиться, рыба, которой тоже можно питаться. Это чье? Когда Средневековье достигнет своего зенита, появятся специальные законы, в Англии они были особо свирепы, "О королевских лесах". Законы, запрещающие охоту на оленя в лесу, все олени в лесу принадлежат королю, лесные законы. Знаменитый Робин Гуд бился против этого безобразия, в частности, как говорят, это же полумиф. Крестьянина вешали в том же лесу на дереве, если он пристрелил из лука королевского оленя. А как здесь? В этом раннем мире, в этой субстанции между античной цивилизацией и вчерашним варварством? Мы узнаем, что богатства реки, водоема, леса, озера находятся в коллективном распоряжении деревни. Свою деревню они назвали "вилла", красиво так, по-римски. Вилла — это не роскошное здание с античными колоннами, вилла — это их деревня. В ней есть избираемый староста, который регулирует их жизнь. Есть сход, собрание мужского населения деревни. И вот они коллективно распоряжаются этим важным богатством — рыбой в водоеме, дичью в лесу. Значит, они не вполне ушли от общины, они могут ее называть виллой и как угодно, но это еще коллектив. Но и это не все, поскольку они стали земледельцами, осели на земле, то все-таки главное для земледельца — это пахотная земля, хлеб оттуда.

Мы узнаем из Салической правды, что каждому домику, каждой семье принадлежит участок, у франков он называется "аллод", через два "л", "Де аллодис" — статья об аллодах. Ах, сколько историки бились над ее содержанием! Дело в том, что латынь очень сложный, к тому же мертвый язык, латынью уже никто не говорит. И построение фраз в латинском языке, грамматика его чрезвычайно сложны и иногда допускают разные толкования. Вот в статье "Де аллодис" есть небольшая тайна об аллодах, пахотные наделы. Ясно, что каждой семье принадлежит такой участок земли и это главное, это хлеб, но указанно, что потом она распределяется, а потом перераспределяется по достоинству, так написано по-латыни. Достоинству чего или кого? Сколько копий сломали историки! Если по достоинству семьи, то, допустим, в этом году семье достался не очень хороший участок, а потом мы перераспределим и тебе дадут более хороший участок. По достоинству земли? Тогда, значит, былое равноправие еще в силе. А вдруг имеется в виду по достоинству семейства? Потому что уже появилось понятие "знатности", что одним достается земля получше, а другим похуже… Вы знаете, сколько копий бы ни ломали на эту тему, окончательного ответа нет, фраза не позволяет дать однозначный ответ, по достоинству чего или кого? Нам все-таки ясно одно, что идет изменение. Распределяем, перераспределяем — это уже все равно семейная собственность и мы узнаем, что этот аллод передается по наследству, но только по мужской линии. По женской нельзя, если нет наследников мужчин, то этот участок после смерти хозяина поступит в распоряжение общины. Вот он, этот субстрат сочетания идей собственности: домик мой, земля практически моя, с ограничениями, по женской линии не наследуется. Не пойдет и 100 лет и будет специальный указ одного из правителей Меровингов, что и женщина может наследовать, но это почти через 100 лет, а пока с ограничениями. Вот она, переходность, вот она, шаткость этого мира, который еще не обрел свое лицо, он и сам не понимает, куда он двигается, но он двигается. Внешне он очень стоячий. Он очень застойный, затихший мир. Как написал один французский историк современный, мне очень нравится этот образ, "куда бы ни шел в Западной Европе человек в Средние века, в эпоху раннего Средневековья, он шел через лес". Это Европа не похожа на сегодняшнюю. Очень густые леса, в лесах очень много животных, которых сегодня уже там нет. Это дикие животные, дикие кабаны, какие-то туры, олени — их очень много, это питание, это мясо, птицы много. И куда бы ни шел человек, он шел через лес. Деревня, край деревни. Ну, в лучшем случаи, если он знает, что за лесом еще одна, а больше ничего не знает. Мир замкнулся, мир стал очень таким стоячем, застывшим, а если учесть, что он стал еще безграмотным, невежественным, что люди не пишут, то представьте себе, что ранее Средневековье, родившееся из этого месива Великого переселения народов, это очень сложный, очень трудный для нашего воображения и понимания мир. Он будет двигаться в направлении Просвещения, интеллектуализации, духовности, культуры, но будет двигаться медленно, с такого довольно низкого старта. И все-таки этот старт в Западной Европе, он благоприятный для нее.

Часто говорят сегодня о достижениях западной цивилизации, западноевропейского парламентаризма. У России другой исторический опыт. Но Россия не получила такого толчка в виде готовой высочайшей античной цивилизации. У нее был свой путь, больше влияния было со стороны Восточной Римской империи, Византии. Но здесь-то не влияние, здесь слияние, здесь синтез, здесь соединение того, что казалось несоединимым. Соединялось оно долго мучительно, трудно. Меровинги уже конечно выглядят вроде уже правителями, вроде уже и называются они королями, rex, но, конечно, они полудикари.

Был такой замечательный писатель, епископ, римский образованный человек Григорий Турский. Он написал историю франков, вот на этой ранней стадии, ранней средневековой цивилизации. Как интересно описывает он попытки этих королей быть похожими на римлян, быть христианами. Ну, например, он рассказывает, как епископ заступился за молодых людей, это были рабы, у них было патриархальное рабство, не римское, ну, пленники. Которые без воли, без разрешения хозяина вступили в брак. Епископ попросил, "не разлучай этих молодых людей во имя христианского милосердия". Ответ этого рождающегося нового сюзерена, средневекового варвара: "Хорошо, я согласен, заройте их заживо в одной могиле, чтобы не разлучались". Вот вам христианское милосердие. Т. е. идею христианства они в теории приняли, в практике — нет. Не-пишущая цивилизация, напомню вам, что античный мир был пишущий. Там читали и писали на каком-то уровне и простые люди, и знатные люди. Ну, например, стены гладиаторских школ, сохранившихся в раскопках древнего времени, в Помпеях, Геркулануме, исписаны словами, коряво нарисованными, грубыми словами, как в нашем лифте иногда бывает или в подъезде. Но это говорит о том, что простой гладиатор умел писать. На заборах в Помпеях вполне заборные надписи. Ну, о текстах элитарных мы не говорим, мы их знаем, писатели Рима и Греции. Т. е. это был пишущий и читающий мир. Здесь нет. Это мир, который утратил почти полностью один из важнейших признаков цивилизации. Но и где же здесь проблески начала того, что будут Средневековьем? Вот эти Меровинги как будто не похожи на будущих средневековых правителей? Нет, уже похожи.