Война номер четыре (СИ) - Лиморенко Юлия

— Мы все в большой опасности, Орсо, и чем меньше людей о ней знают, тем она больше. Она заслуживает отдельного разговора, и я вам его обещаю, но прошу только об одном… Не делайте выводов обо мне, пока не услышите всё. Я понимаю, что после всего того бреда, который я вам несу, — Ада хрипло, невесело рассмеялась, — верить мне трудно. Я этого не требую. Но если ваш отец ошибался в людях…

— Нет, — выдохнул Орсо. — Не ошибался. В людях и в книгах.

— Тогда просто предположите, что он не ошибся и во мне. — Ада поднялась на ноги, расправила плечи, размяла руки, сложив ладони — пальцы одной руки к запястью другой. Огонь снова плясал и прыгал по поленьям, от двери доносилось трудолюбивое «чук-чук-чук», за окном пищали снегири и скрипели полозья. Время словно очнулось и снова маршировало в положенном темпе.

— Это, кстати, самая важная причина, по которой он написал распоряжение об опеке именно так. Он не хотел, чтобы вы были в стороне от… того, что происходит. А теперь поднимайтесь и пойдёмте обедать.

Уже по дороге в столовую Ада вдруг встала как вкопанная и хлопнула себя по лбу:

— Ну и воспитательница из меня!.. Орсо, сходите в церковь, повесьте звезду в память отца. Я заказала от вашего имени поминальную службу, но вам сказать забыла, вот старая дура! Хотя вы вроде бы не особенно набожны… я надеюсь?

— М-м… да, я как-то… вы правы, — смутился Орсо. Сам-то тоже хорош — совершенно забыл помянуть отца как положено! — А вы… не пойдёте со мной? Ну… то есть…

— В другой раз. Не хочу вам мешать.

В церковь издавна принято ходить пешком. Как бы ни хотелось прогулять Пороха по изукрашенным снегом улицам, поездку придётся отложить… Орсо миновал три ближайших церкви и двинулся к той, что была рядом с его прежним домом. Она была ничем не лучше других, не больше, не красивее, просто хотелось, чтобы звезда Гаэтано Травенари висела там, под скромными лампадками цветного стекла, перед знакомым с детства ликом Творца в чёрной от древности деревянной раме, там, чуть в стороне от центрального прохода, где мозаичный пол меньше вытерт обувью молящихся и мощные бронзовые ноги канделябров покрыты зелёной патиной, гнездящейся в углублениях витого узора.

Идти было не так уж далеко — полчаса неспешным шагом. Когда за рядами лавочек и киосков показался знакомый шпиль с четырёхлучевой звездой, в город втекали синие морозные сумерки. Кареты и возки, проносившиеся мимо, уже качали жёлтыми фонарями, утомившиеся за день от криков и драк воробьи устраивались спать под карнизами, дымки над крышами поднимались вверх ровными столбами — к ночному морозу. Ступеньки церковного крыльца были старательно очищены ото льда, и Орсо, отряхнув сапоги от налипшего снега, легко взбежал к тяжёлой резной двери. Она отворилась бесшумно — навстречу дохнуло пахнущее воском и яблоками тепло.

Служба ещё не начиналась, людей было совсем мало. Сухопарый старик с военной выправкой, закутанная в платок женщина с двумя маленькими детьми, держащимися за мамину юбку, молодой человек и девушка в кружевной накидке, намертво сцепившие руки… Вошедший не привлёк ничьего внимания. Старенькая служка в углу склонилась над лотком со звёздами. Что-то поправляла, протирала блестящие золотые лучики, расправляла запутавшиеся цепочки. Орсо положил в кружку двадцать паулов, служка левой рукой подала ему звезду, а правой, сложив большой и средний пальцы, коснулась его руки:

— Умер-то кто? — её голос звучал как шорох, не нарушая тёплой тишины, в которой каждый может остаться один, если ему так нужно.

— Отец, — так же тихо ответил Орсо.

— Лёгкой дороги, — вздохнула старушка.

Орсо взял звезду, цепочка стекла между пальцев, он бездумно пропустил её сквозь пальцы другой руки. Слева от главного древа, точно как ему помнилось, стояло деревце поменьше, не завешанное сплошь звёздами. Юноша подошёл поближе, осторожно ступая по начищенному до блеска полу, поглядел вверх, на Творца. Здешний Творец был какой-то очень земной — мужчина средних лет с яркими фиолетовыми глазами, с буйной шевелюрой, обрамлявшей серьёзное выразительное лицо с суровой челюстью. Творец глядел прямо на людей, но встречаться с ним взглядом было не страшно — скорее, тревожно: как-то ты смотришься оттуда, из-за плоти земного мира? Что ты собой представляешь? Что совершил и чего ещё не сделал?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Наследник Травенари погрел в ладонях звезду, вспоминая отца: представил, как он сидит за любимым письменным столом, как держит в руках книгу, словно диковинное хрупкое растение, как неторопливо едет верхом на Порохе по аллее пустынного весеннего парка, как со шпагой в руках отбивает ещё неумелые атаки маленького сына и улыбается каждому «пропущенному» удару… Цепочка скользнула на свободную ветку бронзового древа, хранящая тепло руки звезда закачалась, ловя и отражая блики лампад, заиграла ласковым золотым светом. Души — это звёзды, которым Творец сделал подарок: они могут воплощаться на земле, проживать жизнь, полную горестей и радостей, борьбы и покоя, а когда подходит её конец, возвращаться назад, в звёздные сферы, в вечный дом Творца неба и земли.

Кружилась над головой красная стеклянная лампадка, блестели звёзды на древе, сквозь цветные огни глядел на Орсо Творец, а чуть ниже ловили людские взгляды три его супруги. Слева — Украшение мира: тонкое белое лицо с огромными карими глазами, брови разлетаются к вискам смелыми птицами, чёрные волосы гладкой волной стекают на плечи, во взгляде — ожидание счастья. В середине — Надежда мира: белые кудри, как лучи света, окружают круглое нежное лицо с синими глазами, бледно-розовые губы чуть разомкнуты в полуулыбке. Справа — Слава мира: пожар ярко-рыжих локонов, зелёный взгляд несёт весёлую ярость и обещание победы, жемчужные зубы приоткрыты в усмешке, не обещающей врагам мироздания ничего хорошего… Орсо никогда не мог решить, которая из трёх нравится ему больше. Видно, священники правы: у каждого в жизни бывают минуты, когда нужны то одна, то другая, то третья, а кто не знает ни одной, тот прожил свою жизнь зря. Юноша ещё раз посмотрел на древо: вот она, звезда отца, ещё чуть заметно качается, — погладил её пальцами напоследок и решительно зашагал к выходу.

Часть 3, где опять начинается жизнь

Обещания, данные людям, можно взять назад или отсрочить, но если что-то пообещал коню — выполняй, как хочешь. Мороз, не мороз — изволь выгулять Пороха, да не три круга сделать по двору, а проехаться как следует! Ещё по сумеркам, когда в городе только открывались хлебные лавки, Орсо выезжал на жеребце в Марболу — большой запущенный парк, растянутый вдоль реки. Дорожки, конечно, расчищали от снега, но только те, что ближе всего ко входу; дальше начинался почти дикий лес, где с дрожащих кустов ещё облетали последние листья, тучи снегирей терзали дикие яблоньки, по грудам палой листвы шмыгали зайцы, чёрные белки стрекотали высоко над головой, в кронах угрюмых кедров. Пороху нравилось скакать по припорошенной снегом листве, прыгать через поваленные деревья. Иногда Орсо спешивался и давать ему поиграть; Порох принимался брыкаться, как жеребёнок, прыгать вбок по-заячьи, валяться на свежем снегу и бить ногами в воздухе, взмётывая тучи снежной пыли… Потом всадник приводил коня в порядок, вытряхивая из длинной гривы сухие листья и веточки, и оба чинно возвращались на дорожки парка, а оттуда — по просыпающимся улицам домой. К этому времени как раз светало.

Выезжая на главную аллею, Орсо пустил было коня крупной рысью — и тут же осадил: прямо ему под ноги с боковой тропки выскочил пешеход. Закутавшись в шарф и натянув на уши берет, он торопливо шагал к воротам и, должно быть, вообще не увидел коня и всадника. Человек едва не столкнулся к широкой грудью коня, обернулся, и Орсо узнал школьного приятеля.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Квалотти! Ты?

Матео Квалотти сдвинул берет на затылок, чтобы не мешал смотреть вверх:

— А я-то думаю, что за гордый кавалер! — Он рассмеялся. — Творе-ец! Это твой конь?!

— Мой, — Орсо спрыгнул на землю, погладил Пороха по шее. — Почти всё, что у меня осталось.