Пыхтун. Рассказы - Сергей Сурудин

– Да ладно! – сердится он. – Закрой глаза, мелочи! У меня уже бригада монтажников на новую скважину заказана, вот-вот приедут.

– Нет, Толик, будем обрабатывать и промывать.

Поединок начался. И тут же состоялся. Но не закончился. Закончиться он мог, не начавшись, если бы Витя махнул рукой и согласился на мелочи. Мелочи. Действительно, мелочи. Из которых складываются крупные дела, как это не банально звучит. Проверить мелочи цифрой потом нельзя.

Поединок Витя выиграл. Против технологического букваря, высказанного с наивной уверенностью и безоглядностью, без скидок на надо, мастер в открытую возражать не мог, а бригада не приучена. И всё же поединок продолжался, потому что положения букваря надо внедрить в жизнь. Дальше – почти всё молча с ребятами из бригады, которых Витя знал поимённо. А тут словно раззнакомились. Но делали, что он сказал. Кстати, Толик недоработал. Благодушное настроение его подвело. Мог велеть лаборантке написать правильные цифры. Хотя она ему и не подчинялась. Витя сам в состоянии раствор померить. Но доверять тоже необходимо.

Всё могло быть проще! Махнул бы Витя рукой на мелочи, поболтал бы с ребятами, покурили бы, чаю выпили… Но не с мастером. Толик гостеприимством не отличался принципиально. В вагончик не приглашал: занимайся своим. Очень деловой подход. Вряд ли во всём годящийся. Но Витя умом понимал его правоту.

Попили бы чайку с бригадой, а там, само собой, – к делу. Вышколенным ребятам Толика дважды повторять не надо, да и вообще, ничего говорить не надо: каждый прекрасно знает свои действия и ждет лишь знака. Сейчас – тоже, но мрачно. Тоскливо среди враждебно настроенных людей. Смотрят недоброжелательно: мастер сказал, что Витя их из-за прихоти денег лишает, премии. Потому что задерживает окончание работ.

Как быстро меняются настроения людей! В общем – по приказу. Редко кто сам с усам.

Один водитель решил зло подшутить: Витя залез на его машину посмотреть, сколько в бункере цемента, как надо или меньше, – он тронул и поехал. Далеко ему не уехать. Витя удержался за поручни при толчке. Бункер высокий – три с половиной метра. Посмотрел на цемент в люки, слез по лесенке на закабинную площадку, спрыгнул на медленном по песку ходу. Как будто ничего не было. Пацаны! По цементу – порядок…

Этих, тампонажников, он тоже задерживал: им хотелось быстрее начать и кончить, и по домам. А тут какой-то хмырь умничает. Хмырём Витя оказался для нового ему водителя, кем-то подговорённого. Кем? Другие тампонажники относились к нему терпимее, а то и с пониманием.

Как и буровые бригады, Виктор знал и многих-многих тампонажников – работал с ними постоянно. И не сказать, чтобы он свирепствовал, подписывая акты, по этим бумажкам им потом начисляли зарплату: округлял часы работы, закрывал глаза на мелкие недоработки и нестыковки, обычные при работе большого количества людей и техники. Хотелось, чтобы было и по факту и по-человечески. Особых проблем не было. Но кто сказал, что на работе всегда должно быть комфортно?! В таких условиях. Одно утешение, что дела его скоротечны: четыре – пять часов и – уедет.

Толик сидит у себя в вагончике, не показывается, не подходит. Враг он Вите.

Закончили вечером, в сумерках. Не успел Витя передать данные по рации – минутное дело, – вся колонна отработавших машин уже двигалась вдали по боковой дороге, он наблюдал только подпрыгивающие задние красные стоп-огни. А ведь кое с кем из водителей договаривался, чтобы подвезли до города… Ничего, доберётся на попутках.

Работы по монтажу на следующую скважину он Толику сорвал – перенесены на следующий день. По объективным причинам. А ему сорвали быстрый проезд домой. Голоснул, едет в чужом автобусе. Попутные брали безоговорочно. И – даром. Сейчас это – в прошлом…

Незнакомый, но свой, из города, народ в автобусе. Годы знаешь людей в лицо, но не знаком – не разговаривали, не было повода. И они – так же.

Красивые, не усталые даже вечером, девушки на сиденьях через проход в автобусе. Обычно женская красота вдохновляет. А тут… Витя настоял на своём, надо успокоиться, но на душе шершаво: сколько ещё таких дел впереди. Рыпаться одному. Не жаловаться же. На такие жалобы ответ один: «А ты сам куда смотрел?!» В общем, делай. И отвечай. В управлении, конечно, поддержат. И компромиссов хватает. Однако железные правила существуют. Боязнь за себя? Нет, это ему в голову не приходило.

Ночь Витя спал неспокойно, какая-то чесотка одолевала и при засыпании, и утром. Конфликт в нём жил. С конфликтом по жизни, то есть – по работе. Да нет – и по жизни, одно от другого зависит. Ещё как. Утром нагрубил жене в ответ на невинный вопрос. Ну, Толик, гад.

А что, собственно, произошло? Ничего! Один хотел так, другой так. И всё. На уровне разговора и осталось. Но Толиковы глаза говорили: не забуду. С полуоборота, без обдумывания и понимания. И нет назад дороги – к примирению. Ежели чего – если будет борзеть, в понимании Толика, – Толик и начальству может сказать, это известно: «Мы тут работаем, стараемся, а нам мешают». Кто более мачехе-партии ценен?! Партийный Толик-передовик или технолог безродно-беспартийный?! Глубинной ненависти к Толику не было – сожаление, в отличие от него, который отбрасывает людей. Ради цели. И просто так, если не нравятся.

Витя мог и не ездить к нему, выбор за ним. И не ездил. Иногда. Трусил? Нет, брал себе более отдалённые участки. Но всё равно, по раскладу работ – не избежишь.

…Кусок льда пролетел близко к их головам – со стеклянным взрывом разбился о балку основания. Немаленький кусочек был… С баскетбольный мяч. Что поняли, когда разбился. Испугались – обрадовались. По две секунды на то и другое. «Бряк-бряк» каната вспомогательной лебёдки о металл наверху стихло. Насос выпрыгнул из ледяного кокона. Отправив мячик, часть кокона, в их сторону.

Они с Николаем Евгеньевичем посмотрели друг на друга расширенными глазами. Зимний мир – не только в заледеневших-заиндевевших громадных железках, но и в елях, пихтах и кедрах, в ровно наметённом снегу под голубым небом – мир вокруг прибавил яркости. От расширенных глаз.

Николай Евгеньевич гаркнул для разгрузки:

– Э, вы чего там, ё-кл-мн!

Так и происходят несчастные случаи на производстве. Никто их не хотел, перед этим – не хотел убедиться в безопасности. Или. Или – очень не захотел. Толик – такой. Передовик производства, ему и главный инженер не ровня. Полез, видите ли, главный с проверкой, когда у него, у Толика, насос под буровой не качает. Не качает – и не качает, сам разберётся. И не май месяц. Всё замёрзло. Дёрнул Толик насос, хоть видел, что они с Николаем Евгеньевичем подошли к тому месту. А вы не лезьте.

Толик выглянул с верхотуры. Уже – струхнул. Тянул насос не он, но команду он дал. Лицо на всякий случай придурковатое сделал: «Не знал, не видел». Никто из них Толику про лёд-мяч не высказал. Самим смотреть надо. Но ясно: пугает. Виктора – точно.

Мог бы и отцепиться. Но цепляются по определению, а не только – в ответ. Не нравится человек – и всё. А также – и то, и другое. И когда ты в хозяйской силе – можно и пренебречь этим человеком. Здесь не хулиганские разборки с полуоборота: не так посмотрел, не то сказал. Хотя разницы – никакой. Толик мыслит беспощадно: «Я здесь хозяин, а вы – никто». К звёздам прёт, которые на грудь, а в карман блага советские. Ради этого можно кое-кого попинать. Или попугать. С кем что проходит.

Нюанс: пока Толик свою бригаду не сколотил и не вышколил, с палкой ходил по буровой. Палку у него в руке Витя однажды увидел, всё понял. Впрочем, из бригады жалоб не поступало. Сколотил.

Толя, сам хороший технолог, подобрал себе помощника-технолога из зна-менитых – Гришу Улина. Но бывают случаи и моменты критические. Лучше договориться, чем показывать прилежание на проколе. А они неизбежны, проколы, то есть возникают вне зависимости… Главное – не светиться. Если уж показывать аварию, – не раньше, чем свои меры принял. А договариваться… Жена в ОРСе9, – за стеклянный рубль. Так просто в городе водку не достать, не купить. Курс этой валюты был намного выше, чем сейчас у евро. И потом существуют другие способы договорные, кроме бутылочного – акты, рапорта. Их написание и подписание. Самые что ни на есть деньги. А у Толика право подписи, не оспорит никто. Если зарываться не будет. И все в друзьях. Кроме Вити. И ещё нескольких.

…Тонкостенный стакан под сильными пальцами Володи Астафьева, он водил ими по краю, издавал поющие электронные звуки. Друзья посмеивались и восхищались умением музыканта. Володя – действительно музыкант, его инструмент – не стакан, в некотором роде. Труба. И он играет на трубе в большом городском самодеятельном оркестре много лет, какими бы ни были дела, какие бы должности ни занимал. Оркестр давно стал по умениям профессиональным, выступает в шикарном Дворце культуры. Коллеги-друзья-музыканты называют Володю «Шкаф» – за комплекцию и добродушие.