Неоконченный роман одной студентки - Любен Дилов

— Не я, мир жесток. Очень жесток!

Она расстегнула кокетливый шлем и высвободила роскошные блестящие волосы, придавшие ее лицу женственность и завершенность, отчего оно стало прекрасным.

— Есть ли поблизости другие люди?

— Нет, даже таких, как я, нет.

— А вы кто будете?

— Рыболов.

— А что это такое?

Возможно ли, чтобы она и в самом деле не знала, а может, просто не знала такого слова? Кирилл ответил шуткой, сбиваясь на легкий флирт:

— Не бойтесь, они только с виду похожи на людей и даже размножаются вроде них, но вообще-то совершенно безобидные.

Она посмотрела ему прямо в глаза долгим, по-детски серьезным взглядом, пока до нее не дошел, наконец, смысл шутки. Кирилл отступил назад в кусты, почувствовав, что она последует за ним.

— Удочки во-о-он там! Пойдемте, я покажу вам!

— Если я вам не помешаю… — ответила она. — Мне нужно отдохнуть хотя бы минуточку…

Девушка пошла за Кириллом, комично стараясь не помять мягкими серебристыми сапожками бурьян и кусты.

Темпоральная машина, как блестящий металлический цветок, засверкала на стометровой высоте, совершая переход от полета во времени к полету в пространстве, и бесшумно опустилась на белую летную площадку. Ее ждали профессор — руководитель темпоральных полетов, и инженер — специалист по техобслуживанию машин. Как только она приземлилась, люк автоматически открылся, но из него никто не показался.

— Циана, ты почему не выходишь? — крикнул профессор. — Циана!

Вернувшаяся из учебного полета студентка, словно самоубийца, прыгнула головой вперед, но в последний момент ловко извернулась и ступила на ноги, обутые в элегантные сапожки. Затем из люка высунулись и свесились совсем другие сапоги — длинные, грубые, грязные. Студентка с виноватым видом показала на них пальцем.

— Он помог мне починить машину, все произошло совершенно случайно.

Профессор открыл было рот, чтобы сделать ей выговор, но вовремя вспомнил, что прежние случаи стерты в памяти незадачливой студентки, заварившей эту кашу, и, скорее с досадой, чем с укоризной, сказал:

— Не говори глупостей, девочка, этим ты только усугубляешь свое положение! Ну ладно. Эй, вы там, слезайте! — все так же раздосадованно крикнул он Кириллу Моневу.

Досадно было и все то, что должно было последовать дальше, потому что на памяти профессора, кстати говоря, не корригировавшейся, все происходило в третий раз. Уже дважды инженер по техобслуживанию темпоральной техники возвращал назад своего коллегу из двадцатого века, но машина давала какой-то сбой и высаживала его накануне, в четверг, а не в воскресенье. Да, теперь все предстояло совершить в третий раз — слово за словом, жест за жестом! Пра-прародитель будет снова протестовать, требуя, чтобы ему вернули студентку, его придется долго увещевать. Ничего не поделаешь, нужно ведь как-то корригировать его память… Даже идиотская засечка в движении институтского поезда будет той же, что и в предыдущие два раза, а профессор темпоральных полетов будет все так же бессилен перед путаницей времен.

Когда они вошли в одну из кабинок институтского метро, чтобы направиться в психолабораторию, инженер из прошлого уже смирился со своей участью и заглядывал куда только мог с профессиональным интересом, хотя профессор снова напомнил ему, что это бесполезно, — все равно через некоторое время он все забудет. На беду поезд остановился где-то между третьей и четвертой остановкой. Тут же стало нестерпимо душно, потому что климатическая установка тоже перестала работать. Однако контролирующий движение робот не замедлил отреагировать, и в скрытых динамиках послышался его голос: «Просим пассажиров извинить за непредвиденную остановку. Поезд находится не на станции…» — как будто пассажиры сами не знали этого.

Как обычно, ремонтные роботы быстро устранили неисправность, но зато с контролирующим роботом случилась какая-то, засечка, и этот говорящий идиот заладил: «Просим пассажиров извинить за непредвиденную остановку», хотя поезд уже мчался с бешеной скоростью. Пока аварийные роботы засекли сбой, у пассажиров вспухли головы от механического голоса, умолявшего извинить за непредвиденную остановку.

Только на инженера и это досадное происшествие ничуть не подействовало, или, точнее, подействовало каким-то трудно объяснимым образом: он злорадно ухмылялся, а под конец выразил желание помочиться, только почему-то непременно на их технику. При этом он употребил какое-то странное, не известное профессору выражение. Этого, конечно, никак нельзя было позволить, потому что было бы вмешательством в современность. Профессору очень хотелось понять механизм такого странного желания, но он не позволил себе расспрашивать инженера — это тоже было бы недозволенным сбором информации. Итак, он удовлетворился своей гипотезой о том, что, вероятно, частые поломки примитивной техники в том далеком двадцатом веке действовали на людей того времени мочегонно.

На этот раз профессор темпоральных полетов лично присутствовал на предстартовой проверке машины, собственноручно запрограммировал полет и лично переправил уснувшего инженера в прошлое. В пространственном отношении они снова безошибочно приземлились на берегу злополучного омута, но и на этот раз в предыдущий четверг. А в следующее воскресенье Циана, студентка третьего курса, в четвертый раз привезла им этого досадного типа, который, хоть и не был ни в чем виноват, становился им все более антипатичным.

Упорство — одно из самых ценных качеств человека, во всяком случае, человеческий прогресс в большой мере обязан именно этому качеству, и в будущем его значение будет только возрастать. Вот почему профессор понял, что невозможно замять скандал, вызванный легкомыслием студентки, только когда Кирилл Монев в одиннадцатый раз спрыгнул в своих грязных рыбацких сапожищах на белую взлетную площадку. Хоть бы вымыл их, что ли, а то приходится после него мыть весь полигон, но как было ему это внушить, если в психолаборатории стирали в его памяти все, что связано с полетом!

Профессор запросил для Института новую темпоральную машину, для чего пришлось давать неприятные объяснения и вытерпеть обследование специальной комиссии, которая должна была лично установить, что машина дает сбой в настройке. Комиссия дождалась, чтобы Циана и Кирилл прибыли в двенадцатый раз, и только тогда дала разрешение на новую машину. Она ничем не отличалась от первой и, естественно, также вернула инженера в четверг, а в воскресенье доставила его обратно. И только когда третья машина в семнадцатый раз проделала то же самое, комиссия пришла к заключению, что не в машине дело. Иногда, хоть и очень редко, в самом времени наступают деформации — ученые называют их «порогами» или «зевами», которые вызывают большой разброс в движении машин во времени. Явление еще недостаточно изученное, следовательно, современные темпоральные машины не имеют возможности корригировать эти деформации, которые, вполне возможно, они сами и вызывают — точно так же, как сверхскоростные самолеты деформировали перед собой воздушное пространство.

Пришлось ученому совету Института древней истории собраться специально для того, чтобы решить, как восстановить нормальное положение вещей. И — сколь это ни противоречит законам и сколь ни вредно для психического состояния человека прошлого — за отсутствием иного выхода пришлось вернуть инженера, ничего не стирая в его памяти, взяв с него клятвенное обещание не ходить по воскресеньям на реку. Корригировать же только память студентки.

Однако перед этим нужно было снова объяснить инженеру, что как раз Институт истории не может позволить себе такую путаницу в истории, которая наступит, если дать ему в жены студентку из двадцать четвертого века. Они увидели, что им придется до конца раскрыть, почему ему не следует ходить на реку по воскресеньям. Однако Кирилл Монев, раздосадованный отказом, встал в позу и заявил им, что они не имеют права вмешиваться в дела их века, что не у них будут отнимать дни отпуска за прогулы и что он будет ходить на рыбалку, когда пожелает. Узнав же истинную причину, он ехидно заулыбался, как это делал семнадцать раз в институтском метро, и в восемнадцатый раз заявил — на этот раз перед всем институтским советом! — о своем странном желании помочиться на их темпоральные машины, которые только мешают людям жить. По-видимому, гипотеза профессора о мочегонном эффекте поломок находила свое подтверждение.

Ученый совет также не понял сущности его необычайно странного желания, но, в конце концов, людям двадцать четвертого века простительно не понимать каких-либо желаний своих далеких предшественников. Только молодой инженер, специалист по техобслуживанию темпоральных машин, почувствовал себя уязвленным и сказал Кириллу, стараясь не выдать своей ревности: