Песочные часы с кукушкой - Евгения Белякова

– Это как?

– А я вырос в Карелии. – Признался Яков.

Карл Поликарпович обрадовался. Хоть Шварц и был ему близким другом, он о нем почти ничего не знал. Яков не любил распространяться о детстве либо юношестве.

– Вот так совпадение, меня отец возил туда каждое лето… погоди-ка, да, в начале семидесятых. Да, тебя-то и на свете еще не было… Красиво там у вас. А когда уехал?

Яков помолчал, протер рукавом заново запотевшее окно и сказал:

– Вот и дом Кромби, приехали. Адам, заведешь паромобиль в гараж и присоединяйся к нам.

Карл Поликарпович, раз уж друг откровенничать не захотел, уткнулся носом в стекло: и правда, подъезжали. Дом красного кирпича в колониальном стиле стоял на высоком холме, мобиль загудел сильнее, взбираясь по склону. Слева от дома видны были скалы, что защищали его от непогоды. Стены особняка покрывал вечнозеленый плющ.

Клюев с Шварцем вышли из машины. Дождь уже не лил, а слабо моросил, потому они по посыпанной песком дорожке перед домом торопливо прошли ко входу, не раскрывая зонта. Усы Карла Поликарповича, несмотря на то, что перед выходом он их нафабрил, печально обвисли – слишком большая влажность была в воздухе. Остановившись под портиком, мужчины переглянулись, и Клюев махнул рукой, пропуская Шварца вперед. Хорошенькая служанка открыла им дверь, приняла верхнюю одежду и проводила в гостиную, где уже был накрыт чайный столик. Карл Поликарпович оценил изящный фарфоровый сервиз и то, что он был поставлен заранее. Вошли хозяин дома с женой; Клюев с изобретателем вскочили с дивана и церемонно поклонились. Мистер Кромби поздоровался, спросил, как добрались – Шварц перевел.

– Хорошо доехали, – прижал руку к сердцу фабрикант.

– Very good, thank you. – Сказал Яков.

Дальнейший разговор проходил за чаем и – мимо Карла Поликарповича. Он вполуха слушал перевод Якова, вежливо кивал и улыбался, когда чувствовал, что это необходимо. К ним присоединился Адам. Он устроился на краешке дивана, как выразился бы Клюев – «словно бедный родственник», и держал перед собой чашку, как щит. Молодой человек, правда, оживился, когда вошла дочь хозяев, та самая журналистка. Наметанным глазом Клюев определил – зазноба. Не просто так блюдце в руках Адама задрожало. Шварцу, это кажется, не понравилось – он строго посмотрел на помощника, и тот потупился.

Затем все перешли в столовую, где Карл Поликарпович отвел душеньку. Угощение было на славу – суп, рыба с овощами, потом мясо, всякие закуски. Клюев подобрел, и с помощью Якова принялся рассказывать супругам Кромби рецепт русского борща. Девица Джилли сидела по правую руку от него, комкала салфетку и почти ничего не ела. А потом и вовсе отпросилась подышать воздухом, видимо, английские девушки не испытывают такого интереса к готовке, как русские, решил Клюев.

Джилл и правда не особо вслушивалась в сбивчивый рассказ русского фабриканта. Такое количество капусты и свеклы восторга не вызывало, да и интерес ее сегодня лежал в области, лишь относительно близкой к домоводству. Она бросала на Адама заговорщические взгляды, но тот, кажется, только больше краснел и смущался. Наконец она, заявив, что выйдет прогуляться, благо даже солнышко выглянуло, пнула под столом ногу Адама, чтобы тот не пропустил намека. Молодой джентльмен лишь вздрогнул.

– Мистер Адам, составите мне компанию? – Напрямую спросила его Джилл.

Отказать он не мог, если не хотел прослыть невежей, потому пролепетал согласие и выбрался из-за стола. «Наверное, это он при хозяевах такой скромный, – подумала Джилли, – вчера, на набережной, он был куда естественнее».

Она накинула шаль и, взяв под руку Адама, повлекла его к задней двери, откуда можно было выйти в небольшой сад, спускавшийся по пологому склону холма. Распелись птицы, от земли валил парок – под все еще теплыми лучами солнца влага начала испаряться.

– Вы читали мою статью? – Спросила Джилли чинно.

Когда вчера она обнаружила, что вместо записей об интервью в блокноте лишь несколько обрывочных слов, поначалу по спине у нее пробежали мурашки. Но потом она убедила себя, что просто ей стало немного дурно в духоте лаборатории, или она надышалась каких-то паров – в общем, ничего особенного, а статью можно написать и вечером, основываясь на впечатлениях. А они были самыми наилучшими. Да, конечно, изобретатель мистер Шварц был несколько эксцентричным субъектом – но кто из ученых может похвастать скучным, обыденным поведением? Поэтому Джилл взяла себя в руки и написала статью всего за час, а потом отправила ее с посыльным в редакцию, дяде. Уже утром, развернув свежую газету, и перечитав написанное, Джилл и думать забыла о том странном, неприятном чувстве, что кольнуло ее при виде слов «осторожно, исчезни».

– Пока не успел, – признался Адам. – Но обязательно прочитаю.

Они прошли мимо розовых кустов, поздний сорт – желтые и крупные лепестки усеяли дорожку, но немало их осталось на цветах.

– Ваша фамилия Ремси, ведь так? Вы англичанин? Американец?

– Я… – Адам замялся. – Давайте лучше поговорим о вас. Вы вчера так чудесно рассказывали о своем детстве…

Карл Поликарпович, нарисовав на салфетке галушки, откинулся на спинку стула и расслабился: он сделал для межнациональной дружбы все что мог – с помощью Якова, разумеется. Кстати, о Якове – тот, похоже, нервничал. Он задал хозяевам какой-то вопрос, мистер Кромби засмеялся, и ответил, легкомысленно махнув рукой. Клюев с интересом наблюдал за пантомимой, разыгрывающейся перед ним. Вот Шварц привстал, обеспокоенно нахмурившись. Миссис Кромби затараторила, положив руку ему на плечо, и почти силой усадила его на место. Яков подчинился, поглядывая на дверь, куда удалился Адам. «Беспокоится за секретаря, – догадался фабрикант. – Что ж он думает, эта девица его украдет, что ли? Английские девы, уж чем в чем, а в этикете толк знают. Год пройдет, прежде чем она позволит молодому Адаму поцеловать ее в щечку, и то краснеть будет, как свекла… кстати, о свекле…».

Карл Поликарпович махнул рукой Якову, привлекая его внимание.

– Яков, душа моя, скажи, пожалуйста, хозяевам, я тут забыл кое-что. Свеклу надо тоненько нарезать…

– Да провались она пропадом, свекла эта, – неожиданно вспылил Яков, но тут же взял себя в руки и извинился: – Прости, Карлуша, что-то голова разболелась. Сейчас отпрошусь у хозяев и домой поеду…

– Что ты говоришь, Яков! – Карл Поликарпович тут же забыл о свекле и вообще о всех овощах разом. Шутка ли – самое главное достояние, голова Якова – под угрозой. – Сильно болит?

– Ничего страшного. Доберусь домой, тряпку с уксусом положу на лоб, и все будет в порядке.

Он обрисовал ситуацию чете Кромби. Судя по вытянувшемуся лицу миссис, та огорчилась, а вот хозяин, похоже, отнесся к вынужденному окончанию визита философски. Он сочувственно покачал головой, просительно что-то сказал и вышел из столовой.

– Сейчас скажет своему водителю, чтобы он разогрел топку мобиля. – Мрачно пробурчал Яков. – Хотя лучше бы это сделал Адам. Где его носит, хотел бы я знать.

– Яков, ты что, ревнуешь? – Добродушно спросил Карл Поликарпович.

Шварц зло стрельнул взглядом в Клюева и отрезал:

– Нет.

Мистер Кромби вернулся, держа в руках небольшую бутылку. Вручил ее с комментариями Шварцу – видимо, там снадобье от головной боли, догадался Карл Поликарпович. Не похоже, чтобы алкоголь. В таких мелких пузырьках только микстуры держать.

Примерно через полчаса вернулся с прогулки Адам; гости раскланялись и покинули гостеприимный дом Кромби, еще раз поблагодарив юную журналистку и ее дядю за прекрасную статью. Шварц поцеловал руку мисс Джилли, та как-то странно на него посмотрела и руку отдернула, будто ужаленная. Карл Поликарпович вздохнул: ох уж эти молодые девушки, что русские, что английские, да хоть африканские – их не понять.

Обратно ехали в молчании. Никаких «Ямщиков», даже просто поговорить не удалось. Клюев расстроился и пообещал себе, что, приехав домой, расцелует жену, и попросит, чтобы она его больше в такие поездки с Яковом не пускала. И чтобы завтра на обед был борщ.

Вернувшись домой, Яков скинул пальто на пол в прихожей, в несколько прыжков преодолел винтовую лестницу прошел по коридору, спустился и, толкнув двустворчатые двери, вошел в мастерскую. Вернее, одну из мастерских, что находились в доме – в этой было жарко, пылал горн и звенел металл. На беленых стенах висели детали, угольками нарисованные чертежи в пляшущем свете от живого огня извивались, словно змеи. У горна, в толстом кожаном фартуке и шарфе, натянутом на нос, стоял Жак, и бил молотом по железному пруту, рьяно, будто хотел вплющить его в наковальню. Яков медленно стянул визитку, расстегнул рубашку и подошел к Жаку. Тот скосил на него глаза и прокричал: