Большая книга искателей приключений - Эдуард Веркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Авторемонтный завод, – объяснил я. – Там водозабор и плотина, река разливается почти на двести метров. И как раз не очень глубоко. Метра два – максимум. Соревнования будут проводить там. К августу наши рыбки могут достигнуть кондиций. Растут они, насколько я понимаю, быстро. А если на самом деле окажется, что это неизвестный науке вид пираний, то мы не можем знать, каких размеров они могут достигнуть. Может, метр. А может, больше…
– Это вряд ли, – вмешался Буханкин, – до метра они не дорастут – кормовая база не та. Но до метра и не нужно, пираньи размером в ладонь – это уже смерть. Они многочисленностью берут…
– Я все-таки обрисую живописную картину, – снова сказал я. – Пятьдесят юных спортсменов с радостным индейским гиком по звуку стартового пистолета несутся к воде. Прыгают в реку. Отплывают от берега метров на пятьдесят…
– Погодите-ка, – перебила меня Тоска. – Я по телику видела, как один тип купался прямо среди пираний. Они же, кажется, на кровь реагируют. Если в воде не будет крови…
Я остановил Тоску неумолимым движением руки.
– Пиранья по чувствительности близка к акуле, – сказал я, – если верить информации Буханкина опять же. А акула слышит каплю крови за шесть километров. Кто сможет поручиться, что у всех этих пловцов не будет ни одного пореза, ни одной царапины, ни одного разбитого накануне носа?
Как говорится, повисла драматическая тишина.
– Таковы вкратце наши обстоятельства.
Я скромно поклонился.
Буханкин был немножко недоволен, трагический финал он, видимо, хотел оставить для себя.
– Может, к властям обратимся? – сказала Тоска. – В мэрию? Или в газету?
Предложение обратиться в мэрию было отвергнуто Буханкиным с крайним негодованием. Он даже выступил с краткой речью, в которой довел до нашего сведения, что каждый уважающий себя уфолог является последовательным противником системы, то есть государства во всех его проявлениях. И ни при каких обстоятельствах никакой уфолог (тут Буханкин даже топнул ногой) не пойдет с поклоном. Никуда. Только своими силами.
Примерно так сказал Буханкин.
Я был с ним отчасти согласен.
– К тому же обращение к властям будет бесполезно, – сказал я. – Слишком много всего уже задействовано, в том числе и денег. На другом берегу реки реконструируются два корпуса, спортзал и несколько баскетбольных и теннисных площадок. Инвесторы из Москвы приехали, так что ничего назад уже не завертится, только вперед.
– К тому же я – умеренный анархо-синдикалист, – загадочно сказал Буханкин. – Я не пойду на сговор с властями.
Я, конечно, подозревал, что дело тут не столько в последовательном противостоянии системе, я подозревал, что Буханкин хочет просто заграбастать себе всю славу. Не хочет делить пьедестал почета ни с каким мэром-пэром.
Человек слаб.
– Теперь о формальностях, – сказал я. – Надо избрать руководителя проекта…
Да, да, да, человек слаб.
Глава 4
Отчет Тоски
Разумеется, я ни на какой рыбозавод не поехал. У нас на рыбозаводе втихаря фасуют черную икру, так что там вряд ли кто-нибудь станет заниматься таким рискованным делом, как разведение пираний. Бизнес любит тишину, так что пираньи им не нужны. Поэтому я с чистым сердцем поспал на диване, проснулся в семнадцать, в семнадцать сорок три проверил почтовый бокс. Реклама горящих туров, письмо одного приятеля, рассылка «Промышленное водогрейное оборудование», не знаю, каким образом я на нее подписался, видно, не в себе был.
Отчет Тоски. Или отчет от Тоски.
Старушка Тоска не оставила давнишней мечты стать писательницей и писала при любой возможности, пространно, много, охотно. Иногда у нее даже кое-что получалось. Правда, мне Тоска свои упражнения не показывала, но иногда в местной периодике и на областных литературных порталах я встречал ее произведения. Не скажу, чтобы творчество Тоски меня восхищало. Нынче она работала в каком-то экстраминималистском жанре, он мне вообще не нравился. Рассказ в полстраницы, миниатюра в три предложения, не люблю я такой литературы. И все про разную духовность. Отставной артист балета путешествует в Санкт-Петербург в плацкартном вагоне и ищет в себе бодхисатву[6]. Девушка с филологического факультета влюбилась в глухонемого водопроводчика. Юноша из музыкальной школы влюбился в деревянную статую из Третьяковской галереи. Ну и все вроде такого, все в том же духе.
Но я опять отвлекся. Отчет Тоски занимал шесть страниц плотного текста, что для Тоски было весьма много, практически «Война и мир».
И я привожу этот отчет целиком. Ну, почти целиком – начало, в котором она объясняла, почему не смогла представить отчет лично (маленький семейный конфликт), я опускаю.
Отчет Тоски.
«Я редко хожу на базар. В прошлом году пошла. Там один старичок торгует интересными подержанными книжками. Я хотела купить у него что-нибудь из поэтической библиотеки. Купила книжку Гоголя. Не знаю почему, я вдруг увидела ее среди томиков поэтов Серебряного века. Старичок просил за нее всего пять рублей, и я ее взяла и купила. А когда пришла домой и стала читать, то в самой середине обнаружила весьма странную запись. Там было написано: «Толик умер». И мне почему-то от этого стало так грустно, что я расстроилась. А потом подумала, что хорошо бы написать про это статью. В книге был штамп на семнадцатой странице. И номер библиотеки был, и номер школы.
Я пошла в школу и стала выяснять, кто такой Толик. Оказалось, что в школе за всю ее историю училось двадцать два Толика. Причем два Толика прямо из выпускного класса ушли на войну и пропали без вести. Мне стало еще грустнее, и я не стала расследовать это дело. И статью писать тоже передумала…
Базар я не люблю, но если надо, значит, надо. Я достала из шкафа тяжелый джинсовый комбинезон, натянула старенькие кеды. Вот и вся подготовка.
До базара добралась на автобусе.
На базаре было, как всегда, много народу, все толкались туда-сюда и чем-то торговали. Мне не нужны были тапки, диски и зонтики, я обогнула вещевые ряды с вьетнамцами и вышла туда, где люди торгуют плодами своего непосильного труда.
Тут продавали много интересного. Красный лук-сеянец, прополис, пчелиные лапки и мед, лапотки, сало, капусту-кольраби и красную картошку из Мордовии. Мне предложили также приобрести жареной лещины, я не отказалась.
Рыбаки всегда стояли последними, их прогоняли, чтобы запах не мешал остальной торговле. Первое, что я увидела в рядах, – связку вяленых пираний. Не щуки, не лещи и не судак – пираньи. Продавал их довольно неопрятного вида мужчина в промасленной тельняшке. Я спросила, чем он торгует, он ответил мне, что это лещевидный барбус. Будто бы с рыбзавода произошла утечка и теперь в нашей реке живет эта благородная рыба, которая неожиданно удивительно быстро акклиматизировалась в наших условиях. Соврал человек в тельняшке, никакой это был не лещевидный барбус, это были самые обычные пираньи, я их узнала.
Я спросила еще:
– А почему у лещевидного барбуса такие саблевидные зубы?
Продавец ответил вульгарно, в духе Красной Шапочки.
– У лещевидного барбуса не бывает зубов, – сказала я.
Я не знала этого наверное, но была уверена, что так оно и есть.
– Зато вкусные, – ответил продавец. – И костей мало, одно мясо.
Чтобы не привлекать внимание, я не стала покупать этих пираний.
Другие продавцы принялись мне тоже навязывать свой товар. Так что мне даже пришлось купить двухкилограммовую щуку. Кстати, Феликс, а ты умеешь делать что-нибудь из щуки? Я слышала, щук как-то фаршируют…
Впрочем, я купила щуку не совсем зря, я спросила, а почему нет рыбака Селиванова. Продавец щуки мне ответил, что рыбак Селиванов заболел и никто его уже давно не видел. Не исключено, что он даже и умер ненадолго.
Я купила еще вяленой плотвы, и этот рыбак назвал мне адрес Селиванова. А напоследок еще сказал по секрету, что Селиванов рехнулся окончательно. Что-то там у себя строит дома непонятное, ветряк, и никого не подпускает ближе чем на двадцать метров, ружьем грозится.
Как оказалось, рыбак Селиванов жил даже не в городе, а в районе маслозавода. Это было довольно далеко, так что пришлось мне ждать автобуса и путешествовать в компании с запасливыми старушками и скопидомными старичками. Одна старушка почему-то предложила мне помидор. Мне стало стыдно, но помидор я взяла. И спросила ее о рыбаке Селиванове.
Она его прекрасно знала. Отец Селиванова тоже был рыбаком. Раньше река была шире и в нее даже белуга заходила, а сейчас никакой рыбы нет. Только вот отец Селиванова был не просто рыбак, а суперрыбак. Он мог поймать рыбу даже голыми руками, просто нырял в омут, а всплывал уже с сомом. Или с налимом. Этих налимов он сапогом ловил. Брал сапог, шагал к реке и прятал на ночь сапог в нужном месте. А утром доставал из сапога налима и жарил налимью печень с луком.