Истерия СССР - Кирилл Немоляев

Действительность оказалась несколько более прозаичной. Мишин не учел одного обстоятельства: конструкция «ЮГа-2», в отличие от предыдущих кораблей, предусматривала не один, а два рабочих отсека. Нижний, в который проник Мишин, предназначался исключительно для проведения профилактических работ и был расположен рядом с соплом (в ранних моделях именно в этом отсеке размещались космонавты). Девятью метрами выше располагался второй отсек, где и должен был находиться Федоров во время полета. Для того, чтобы попасть в верхний отсек, космонавт пользовался специальным лифтом (такая система сохранилась и до нашего времени).

Именно шум лифта и разбудил Мишина. Он посмотрел на часы: 8:59. До старта оставались считанные секунды. Андрей понял, что совершил какую-то ошибку.

Когда начался отсчет времени, Федоров, чтобы немного расслабиться, решил проверить показания приборов. Взгляд его скользил по многочисленным датчикам — все было в порядке. В наушниках отчетливо прозвучала цифра «2» — и тут Сергей похолодел: приборы отчетливо показывали — в нижнем отсеке находится посторонний объект. На экране дисплея объект выглядел нечетко, вдобавок изображение было черно-белым, и все же Федоров сразу узнал Мишина. Андрей сидел в самом углу отсека, в руках он держал какую-то банку. Федоров хотел крикнуть условную фразу «Стоп!», по которой вся процедура старта немедленно прекращалась, но чудовищной силы спазм сдавил ему горло. «Пуск», — сказал Королев. «ЮГ-2» взлетел.

Момент старта «ЮГа-2». Именно в это мгновение Федоров обнаружил присутствие на корабле Андрея Мишина.

Вскоре после выхода корабля на околоземную орбиту должен был начаться сеанс связи. В ЦУПе задребезжала «вертушка». Королев поднял трубку. Звонили из Москвы, из секретариата Хрущева. Металлический голос референта сообщил Королеву, что Никита Сергеевич лично желал бы побеседовать с находящимся на орбите космонавтом.

Для Королева это не было неожиданностью: к такому развитию событий он подготовился заранее.

— Через двадцать минут Первый будет на связи, — сказал ему референт и положил трубку.

Королев решил связаться с Федоровым, чтобы предупредить его о предстоящем разговоре с Хрущевым.

— «Ворон», «Ворон!» — сказал он в микрофон. В ответ раздались какие-то сдавленные звуки; чувствовалось, что Федоров пытается что-то сказать, но сильное волнение мешает ему.

— «Ффф-факк-кел», — сумел, наконец, произнести Федоров, — д-д-доккладдывваю…

Королев понял, что вести разговор в таком духе далее невозможно.

— Что ж, ты, «Ворон»… — грустно подумал про себя Генеральный конструктор и прервал связь.

(Сам Федоров пишет, что он начал заикаться из-за сильного шока, испытанного им в момент старта, когда он обнаружил присутствие на корабле Мишина. Прекрасно разбираясь в тонкостях конструкции корабля, Федоров знал, что Мишин неминуемо погибнет еще при взлете. «Я старался держать себя в руках, но с речью происходило что-то невообразимое», — вспоминает он).

В распоряжении Королева оставалось всего несколько минут. Он принял решение и нажал синюю клавишу на селекторе.

— Вызывайте Печискера, — сухо сказал Королев.

Леонид Печискер был человеком необычной профессии. В Центре Управления Полетами его называли «диктором», однако функции Печискера состояли несколько в ином. В прошлом талантливый режиссер дубляжа Одесской киностудии, Печискер должен был «озвучивать» космонавтов в случае возникновения чрезвычайных ситуаций. На практике это выглядело так: Печискер сидел перед экраном дисплея. На экране он видел космонавта, который что-то пытался сказать, как правило, неудачно. Печискер внимательно следил за движениями губ космонавта и, стараясь попасть в такт, произносил за него заранее подготовленный текст. Все это весьма напоминало прежнюю работу Леонида; будучи истинным профессионалом, он мог по ходу сеанса связи изменять тон, придавая голосу тот или иной характерный оттенок (особенно это пригодилось, когда начались групповые полеты). Федоров пишет, что среди космонавтов до сих пор ходят легенды о совместной работе Печискера и Бережной.[7]

Работой Печискера Королев остался доволен. Федоров же после приземления (весьма успешного) еще долго не мог оправиться от полученного шока.

Между тем, время полета Юлия Гагарина неотвратимо приближалось. Именно тогда у Королева возникла идея: использовать Федорова в качества своеобразного «двойника» Гагарина, учитывая их исключительное внешнее сходство. Конечно, это не означало, что Федоров должен был полететь вместо Гагарина (став, таким образом, его истинным дублером). По замыслу Королева, Федоров должен был исполнять чисто представительские функции.

Действительно, по словам Сергея Федорова, он, вплоть до гибели Гагарина, являлся его бессменным двойником. Жизнь его отныне протекала в бесконечных разъездах; его включали в состав правительственных делегаций, ему приходилось выступать на бесчисленном множестве съездов, симпозиумов, конференций и банкетов. Столь частое появление на людях было неминуемо сопряжено с риском обнаружения его подлинного «я», и однажды инкогнито Федорова чуть было не оказалось раскрытым.

Это случилось в Софии 9 сентября 1966 года во время праздничной демонстрации. Сергей Федоров, изображавший Гагарина, стоял на трибуне мавзолея Георгия Димитрова и приветственно махал рукой проходившим внизу болгарам.

Вдруг из толпы раздался удивленный крик: «СЕРГЕЙ?!» Федоров почувствовал, что крик обращен именно к нему. Кричала женщина, и Сергей сразу узнал ее. Это была Злата. Когда-то они переписывались по линии клуба интернациональной дружбы: Федоров послал ей свою фотографию, Злата в ответ прислала свою. Она оказалась худенькой — не в его вкусе — и их переписка вскоре прекратилась. Оказывается, все это время она помнила о нем.

Федоров почувствовал страх. Уйти с трибуны мавзолея ему не позволял протокол. Он механически продолжал махать рукой, и тут увидел, как к Злате подошел симпатичный молодой человек в модном плаще из болоньи, крепко взял ее под руку и, весело о чем-то болтая, повел в сторону стоявшей неподалеку черной «Волги». Хлопнула дверца, они уехали.

Люди внизу несли какие-то портреты, лозунги. Играла музыка. «София — красивый город», — подумал Федоров.

ЦЕЛИННЫЕ ЗЕМЛИ И КОСМОС ДАЛЕКИЙ

Версия Алексеева

«К моменту начала работы группы Королева у нас уже имелось множество интереснейших наработок. Могу с уверенностью утверждать, что к марту 1954 года теоретическая часть работы была нами полностью завершена, и мы были готовы к началу первых экспериментов. Насколько мне известно, к тому времени люди Королева безуспешно бились над концепцией так называемой «реактивной тяги», которая представлялась мне совершенной нелепостью».

Так начинается вторая часть памятной записки Вадима Алексеева — человека, совершившего настоящий переворот в развитии советской космической программы.

Здесь нужно сделать небольшое пояснение. Дело в том, что конструкторы Виктор Королев и Вадим Алексеев не имели абсолютно никаких контактов друг с другом; их коллективы работали автономно. Если Королев находился за Уралом, и работу его группы курировали военные ведомства и спецотдел ГРУ, то Алексеев вел свои исследования в сравнительно небольшой лаборатории под Уфой, принадлежащей одному из предприятий Министерства среднего машиностроения. Разумеется, совершенно разным был и уровень финансирования: если Королев пользовался в этом отношении практически неограниченными льготами, то скудных средств, выделяемых группе Алексеева, едва хватало на закупку медного купороса и селитры. Все это и предопределило качественно разные подходы к решению проблемы пилотируемых космических полетов.

«Мы, — пишет Алексеев, — исходили из того, что главными в полете являются две фазы: подъем корабля и его спуск. Но, как известно, для осуществления подъема необходимо развить определенное усилие (тягу). Какой должна быть эта тяга: внешней или внутренней? После того, как до нас дошли слухи о неудачных попытках группы Королева решить проблему подъема посредством использования внутренней тяги (то есть реактивного двигателя, закрепленного на корпусе самого корабля), мы остановили свой выбор на тяге внешней».

В общих чертах проект Алексеева был реализован так: в степи, недалеко от нынешнего Целинограда, началось строительство гигантского крана (первоначальная высота — 480 м, впоследствии Алексеев предполагал увеличить ее до 1 км). Из двух проектов конструкции — Г-образного и П-образного — был выбран первый, как наиболее экономичный (забегая вперед, скажем, что именно это в скором времени привело к трагедии).