Москва-Сити - Фридрих Незнанский

– А что такое – настоящий? – встрепенулся Меркулов. – Что это значит?

– Это значит, что настоящий выбирает место так, что его никто никогда не видит, это значит, что настоящий убивает наверняка, а не как в нашем случае…

– Значит, ты считаешь, что это больше похоже на акцию устрашения? – задумчиво переспросил Меркулов. – Ну и кого же напугали?

– А вот это, мне думается, и надо бы выяснить в первую голову… Ты верно говоришь: если бы это случилось во время предвыборной кампании, я бы решил, что речь идет о мэре. О том, чтобы его каким-то образом скомпрометировать или лишить каких-то козырей. Словом, выбить из игры… Помните, как на прошлых городских выборах вышибали вице-мэра? Он тоже тогда, к счастью, остался жив. А погиб бы – и пришлось бы мэру снимать свою кандидатуру, поскольку мэр и вице-мэр регистрировались в связке: выпадает один, автоматически выпадает и другой… Может, и здесь что-то вроде этого…

– Да, но выборы-то уже прошли, Саня! – покачал головой Грязнов. – И основной компромат уже ушел в дело… Тут, брат, все-таки чегой-то другое… Может, этот Топуридзе просто кого-то загнал в угол? Сам ведь знаешь, даже маленькая шавка, загони ты ее в угол, – и та тяпнуть может, а? И вообще, мало ли кому мог перейти дорогу чиновник такого уровня…

– Все, – решительно подвел итог Меркулов. – Пусть это будет одной из версий, которые надо проверить. У меня тоже, например, не выходят из головы слова из интервью мэра – насчет того, что в покушении на Топуридзе заинтересована какая-то криминальная группа, не согласная с его решениями, а также о том, что разногласия в мэрии – выдумка досужих журналистов. Эти слова лишний раз подтверждают, что все мы в городе – и не только прокурорские работники или журналисты, но и просто обыватели – знаем: там, на московском олимпе, все не так благообразно, как нас стараются убедить… – И завершил, резко оборвав себя: – На этом все, мужики. Стало быть, договорились: со всеми вопросами и идеями, буде они у вас возникнут, – к зональному прокурору, Вадиму Сергеевичу Молчанову…

ТУРЕЦКИЙ

О том, как в московских верхах дела обстоят на самом деле, если и не знали, то смутно догадывались многие жители нашего города. То есть, конечно, они не знали в деталях, что творится там внутри, в недрах, так сказать, вулкана, но вулкан этот сам время от времени давал о себе знать какими-то неожиданными выбросами не всегда приятно пахнущей информации, из которой становилось известно, что мэр наш выступает против той модели приватизации, через которую пропустили всю страну, что он не согласен то с одним, то с другим деятелем из президентского окружения, что своей самостоятельностью он постоянно вызывает раздражение у властей предержащих. Последний раз такой неожиданный всплеск информационной лавы возник, когда вдруг обнаружилось несогласие с мэром одного из его замов именно по мэрии (мэр у нас был един в двух лицах – он и градоначальник, он и премьер-министр городского правительства).

Несогласие это проявилось довольно неожиданно, и связано оно было с пресловутой Горбушкой, рынком, на котором чуть ли не добрый десяток лет традиционно торговали разнообразной электронной техникой, а также аудио-и видеопродукцией. Рынок этот, как многие рынки в Москве, возник стихийно вскоре после того, как на самой ранней зорьке новой российской истории президент Ельцин издал характерный для той эпохи размашистый указ, разрешающий частную торговлю всех видов, в том числе и на улицах города – везде, кроме, кажется, проезжей части. И тут же улицы столицы, особенно в ее центре, превратились в огромную барахолку, толкучку. Мимо Малого театра, мимо Исторического музея, мимо ГУМа и ЦУМа просто нельзя было пройти – на тротуарах вплотную друг к другу, плечом к плечу, стояли люди, предлагающие прохожим самый разный товар: и оставшиеся от умершего мужа брюки, и реквизированный на родном заводе инструмент, и «начелноченное» где-нибудь в Польше дамское белье, и прикупленные по оптовой цене сигареты или напитки и банки с закатанными огурцами и помидорами собственного урожая… Было такое ощущение, будто в эти многочисленные ряды встала добрая половина города… Мэр начал бороться с этими стихийными толчками чуть ли не с самого первого дня, пытаясь вогнать торговый бизнес тысяч и тысяч людей, весьма характерный для нашего дикого капитализма, в цивилизованные рамки. Может, потому что задача эта казалась невыполнимой в эпоху того самого дикого капитализма, никто как бы и не обратил внимания, что фактически идет война с президентским указом. Но потом все увидели, что мэр в общем-то прав, когда в специально отведенных городом местах появились палатки, прилавки, специально приспособленные для торговли транспортные контейнеры, – по крайней мере, эти импровизированные рынки начали утрачивать вид диких барахолок… Экзотическое смешение разрешенного и запрещенного породило свои торговые гибриды. Вот тогда-то и расцвела Горбушка. Здесь, к примеру, можно было купить новейший японский телевизор или магнитофон дешевле, чем в «законном» магазине, но зато безо всяких документов. Особенно расцвела здесь торговля контрафактными аудио-и видеокассетами. Солидные фирмы, приобретающие у держателей прав разрешение на тиражирование и торговлю, еще только создавались, а у частника уже вовсю шла торговля самыми последними новинками этого рынка. Дело доходило до того, что, скажем, фильм еще не дожил до своей премьеры в родных Соединенных Штатах, а на русском он уже вовсю продавался… Любители и собиратели могли здесь найти записи поистине коллекционные, издать которые у официально существующих фирм не хватило ни ума, ни желания. Фактически рынок проявил одно из лучших своих свойств: он был готов удовлетворить любую прихоть потенциального покупателя…

И вот в один прекрасный день мэр решил загнать этот рынок, который можно сравнивать со знаменитыми книжными развалами на набережных Сены, под цивильную крышу. И там, под этой крышей, срочно наладить борьбу с незаконной продукцией, лишающей немалых доходов и казну, и городской бюджет. Надо сказать, обывателя это решение не обрадовало: какая ему разница, законная или незаконная у него продукция в пользовании, если незаконная такого же качества стоит гораздо дешевле…

Что тут началось, какая поднялась волна протестов! Как будто речь шла чуть ли не об уничтожении культурной ценности сродни Третьяковке. Мэр был тверд и непреклонен, хотя в этом его шаге, как и во всяком радикальном решении, были и свои минусы. Мэру казалось, что плюсов больше. Тем, кто лоббировал дикий рынок, казалось, что больше минусов.

И вот в самый разгар этого противостояния один из замов мэра, Борис Рождественский, как ни в чем не бывало заявляет: «Слухи о закрытии Горбушки ни на чем не основаны, рынок остается на прежнем месте и в прежнем статусе, никто не собирается его трогать». Что мэр предпринял против этого зама, какие меры внушения – неизвестно. А только и сам зам остался на месте, и пресс-секретарю пришлось делать заявление о том, что решение мэра неизменно, а все слухи о сохранении Горбушки являются ни на чем не основанным политиканством и что при всем при том в правительстве города по-прежнему сохраняется полное единодушие…

Я был уверен, что таких Горбушек была явно не одна, что если повнимательнее приглядеться к деятельности московского правительства, то можно обнаружить их там достаточное количество. Я не знал, что именно подвигло Рождественского на его заявление, не знал, на что он рассчитывал, но совершенно точно знал одно: помимо всего прочего, помимо чьих-то экономических интересов защиты, это был ход, рассчитанный на то, чтобы снизить невероятную популярность мэра.

Это сейчас все эти страсти поутихли, а во время предвыборной кампании они бушевали с такой яростью, что все частное было наружу: и кто против мэра, и кто заказчик этой войны, и кто мэра поддерживает. Вулкан клокотал. Каких только собак на мэра не вешали! И украл-де он наши миллионы на стройке своей великой кольцевой дороги, и виллы он на средиземноморском побережье себе строит, и американца, одного из совладельцев огромной гостиницы, чуть ли не самолично убил, и жена-то у него бизнесом занимается только за счет того, что муж дает ей заказы от города, и дочки-то у него двоечницы…

Особенно усердствовал один журналист на телевидении – этот научился чуть ли не вгонять мэра – крепкого, видавшего виды мужика, – в слезы, честное слово! И видно было, что этот умелец выполняет чей-то заказ, и видно было, что он действует нечестно, подтасовывает факты, передергивает, и все, что он говорит, – «чистая полушерсть», ложь, смешанная с небольшой долей действительных фактов для придания ей, лжи, правдоподобия, но все было подстроено так, что мэру умело не давали сказать перед страной свое слово в защиту – лишили выхода на федеральный экран, и все тут. И в конце концов умельцы своего добились – мэр огорчился, и так заметно, что кое-кто даже начал поговаривать открыто, выдавая цель всего этого предприятия: ну какой он политик, если даже удар держать не умеет… Вообще-то удар положено держать боксеру или просто драчуну, но попробуй скажи, что политику должны быть присущи несколько иные таланты… Это в стране-то, где даже президент время от времени прибегает к криминальному жаргону…