Десять дней одни втроем - Аркадий Минчковский

— Ты в этом уверена? — спросил папа.

— Я видела.

— Ну хорошо, под твою ответственность…

Папа отодвинул лапы и голову в сторону, и мы стали искать подходящую кастрюлю. Мы выбрали самую большую и хотели положить в нее гуся, но гусь оказался слишком велик. Папа хотел затолкать гуся силой. Папа вспотел и тяжело дышал, но гусь всё равно не влезал в кастрюлю. Вдруг папа выпрямился и посмотрел на часы:

— Без двадцати три! Еще есть время. — Папа схватил веревочку и приложил к гусю, меряя его длину. Потом он завязал узелок и воскликнул:

— Скорей, за мной, Шурик!.. Мы еще успеем! Тут он накинул рубашку и, застегивая ее на ходу, бросился на улицу. Я побежала за ним. Мы понеслись в сторону рынка. Я едва поспевала за папой.

— Шурик, ты знаешь, где там посудная лавка? — крикнул на бегу папа.

— Она не там, она в другой стороне, возле станции! — прокричала я в ответ.

— Скорее! Показывай где.

Мы быстро побежали в другую сторону. Встречные люди смотрели на нас во все глаза. Наверное, они думали, что мы что-нибудь стащили и теперь удираем.

В лавку «Хозтовары» мы влетели за пять минут до закрытия на обеденный перерыв.

— Есть у вас кастрюли? — прерывисто дыша, спросил папа толстого человека со скучным лицом, который сидел за прилавком.

— Вам какую?

— Как можно больше, — сказал папа.

— Вот, если подойдет. — Продавец неторопливо нагнулся и поставил на прилавок перед папой кастрюлю больше бачка, в котором мама кипятит белье. В нее вместе с гусем, наверное бы, влезла и я.

— Нет, пожалуйста, поменьше, — сказал папа.

— Поменьше только полированные, — ответил продавец, глядя куда-то в сторону.

— Ну, давайте полированную, всё равно.

Продавец посмотрел на нас так, будто был очень недоволен тем, что папа согласен и на полированную, и еще медленнее прежнего снял с полки блестящую, как зеркало, кастрюлю и протянул ее папе. Папа вынул веревочку и стал мерить, влезет ли в кастрюлю гусь.

— Может быть, еще немного поменьше, — осторожно попросил папа. Он, наверное, боялся, что продавец рассердится и прогонит нас из магазина. Но тот ничего не сказал и так же безразлично, как раньше, вытащил из-под прилавка что-то круглое, завернутое в бумагу. Кастрюля оказалась подходящей — в нее как раз мог поместиться гусь.

— Очень хорошо! Подходит! — воскликнул папа.

— Платите в кассу, — сказал продавец и выписал чек. Мы пошли к кассе, но там никого не было.

— Где же кассир?

— Сейчас будет.

Толстый продавец медленно двинулся вдоль прилавка и с трудом протискался в будочку, где стояла касса. Он поставил на чек печать и опять отдал его папе. Потом вернулся назад, взял у папы чек и выдал нам кастрюлю.

— Спасибо, — сказал папа.

Продавец лениво кивнул головой, проводил нас до дверей и закрыл их за нами.

— Почему он такой важный? — спросила я у папы.

— Наверное, он занят, а мы его отрываем по пустякам с разными покупками.

— Теперь всё в порядке, — радовался дома папа, укладывая гуся в кастрюлю. — И маме будет небольшой подарок.

Но папа ошибался. Было еще не всё в порядке. Мы поставили кастрюлю с гусем на керогаз, и вода вскоре закипела. Потом сперва сварилась, а потом и разварилась картошка и обмякли огурцы, а гусь оставался каменным. Правда, это было даже хорошо, потому что папа только тут вспомнил, что мы забыли посолить рассольник, хотя папа еще с утра повесил над столом бумажку:

Не забудь о соли!

Мы бросили побольше соли в кастрюлю, добавили воды и стали опять ждать.

— Конечно, дома на газе всё было бы значительно быстрее, — задумчиво сказал папа. — Там есть духовка. Это удивительно, Шурик, как человек быстро привыкает к цивилизации и даже не замечает окружающих его удобств. А ну, представь себе, что зимой тебе, прежде чем уйти в школу, нужно было бы разжечь керосиновую лампу, потом сходить за водой, затем растопить дровами плиту, а уж только тогда позавтракать… Ты вот, наверное, и не думала о том, что Пушкин читал и писал при свечах, а Лермонтов на Кавказ ехал целый месяц.

Мы еще о многом поговорили с папой, а гусь всё не хотел свариться. Тут прибежал где-то пропадавший с утра Валёнка. Он явился с черными по локоть руками и перепачканным лицом. Его белая майка была крест-накрест разрисована какими-то рыжими полосами.

— Что это, на кого ты похож?! — удивился папа. Валёнка был так доволен, что можно было подумать, будто ему удалось покататься на паровозе.

— Мы заканчиваем новую конструкцию, — заявил он.

— Какую еще конструкцию?

— «ВН-11».

— Что это за «ВН-11»?

— «В» и «Н» обозначают имена конструкторов: — Валёна — я, а «Н» — Нолька. 11 — значит одиннадцатая модель.

— А почему одиннадцатая?

— Было десять вариантов. Строим одиннадцатый, самый совершенный.

— Что же это, вертолет?

— Нет, но не хуже. Завтра будет испытание, тогда узнаете. — И вдруг Валёнка говорит: — Папа, я хочу есть. Скоро будем обедать?

Вот так новость! Раньше Валёнку обедать и дозваться домой было невозможно.

— Иди-ка мойся, — строго сказал папа. — Ты с утра сбежал, а мы с Шуриком целый день на тебя работаем. Приведи себя в порядок. Сейчас всё, будет готово.

Но папа опять ошибся. Валёнка вымылся, как не мылся никогда в жизни. Даже уши и шею вымыл. Вытащил из чемодана и надел чистую рубашку, а потом уселся на веранде с книгой и стал ждать обеда. Но время шло, а наш упрямый гусь, сколько мы его ни кололи вилкой, ни за что не хотел становиться мягким.

— Вероятно, это был гусь с большим жизненным опытом, — пошутил папа и опять подлил в кастрюлю воды.

— Может быть, он был уже дедушка, — сказал Валёнка.

— Возможно… впрочем… — папа задумался. — Учитывая средний гусиный возраст, нынешним гусятам он мог бы быть даже прапрадедушкой.

Но как ни шутил папа, а от шуток сытым не станешь. У меня текли слюнки от запаха, который шел из кастрюли, а живот начинало подтягивать. Папа, конечно, держался, но я видела, что ему тоже очень хочется есть. От нетерпения Валёнка сам вызвался сходить за хлебом и по пути съел половину батона.

На соседней даче уже начали зазывать ужинать Люсика, а гусь всё не сдавался. И тут на нашей половине появилась баба Ника.

— Что же это, или еще не обедали? — удивилась она.

— Гусь, понимаете, попался упрямый, — будто стесняясь, стал объяснять папа. — Как это называется, еще не смягчился.

Баба Ника молча подошла к керогазу, подняла крышку кастрюли и посмотрела на барахтающегося с поднятыми вверх лапками гуся в густом, жирном супе.

— Разделать его надо, — сказала она. — Так и до утра не упреет.

Папа молчал. Ему больше ничего не оставалось делать, как слушаться бабы Ники. Тогда она сходила к себе и вернулась с какими-то огромными не то ножницами, не то щипцами.

— Положи, Шурочка, доску! — скомандовала баба Ника.

Ловко воткнув вилку в бок гусиной туши, баба Ника вытащила гуся из супа и подержала над кастрюлей, пока из него не вытекли остатки супа. Потом уложила тушу на доску и взяла свои щипцы. Раздался хруст, и гусь, будто арбуз, развалился на две половинки. Мы все трое, ни слова не говоря, с восхищением наблюдали за бабой Никой. Прежде, когда то же делала мама, никто не задумывался, как это у нее всё выходит, а теперь действиям бабы Ники мы удивлялись не меньше, чем чудесам фокусника Кио, которого зимой видели в цирке на утреннике. Не прошло, наверное, и десяти минут, и наш гусь, разрезанный на аккуратные куски, был опять положен в суп. Несколько кусков баба Ника положила на сковороду.

— На завтра, — пояснила она. — Разогреете, он и дойдет. — Баба Ника вытерла свои великанские ножницы и так же молча, как и пришла, удалилась.

Кончили обедать мы, когда уже стало темнеть. У нас разгорелся такой аппетит, что мы втроем сразу уничтожили половину гуся. Вечером девочки приходили звать играть, но я никуда не пошла. У меня так болели ноги, будто я ходила пешком в Ленинград, а рот до того сильно зевал, что звенело и болело в ушах. Папа, наверное, тоже очень устал. Он отыскал какую-то газету и хотел почитать, но, усевшись в шезлонг, сразу же выронил ее и задремал. Потом он очнулся и спросил:

— Чай пить будем?

Но мы от чая отказались. (Только подумать о том, что его бы тоже пришлось ждать!) Папа очень обрадовался.

— Правильно, — сказал он. — Что в чае толку — вода.

Посуду мы решили мыть завтра. Вскоре все улеглись спать. Валёнка почему-то имел очень усталый вид и вечером еле волочил ноги. Он даже не стал читать новую книгу «Операция «Скорпион», которую успел где-то раздобыть.

Уже потушив свет, папа сказал:

— Мы славно с тобой сегодня поработали, Шурик, и имеем право на отдых. День, в общем, по-моему, прошел нормально. Спокойной ночи.

Папа уже, кажется, спал, Валёнка свистел носом, а я думала о том, почему папу не удивило, что весь день у нас с ним ушел на варку рассольника с гусем. Как же успевают мамы, которые работают, накормить всю семью? Да еще прибрать в доме, да выгладить дочкам к утру фартучки и форму, да еще… Но и я тоже уснула.