Традиции свободы и собственности в России - Александр Горянин

Строгановы, конечно, выдающийся случай. Но были и другие купцы, приближавшиеся к ним по богатству. Так, ярославский «гость» Михаил Гурьев только в строительство каменного города, названного в его честь, на реке Яик (Урал) вложил между 1645 и 1661 годами около 300 тысяч рублей. Купец Григорий Леонтьевич Никитников не раз кредитовал (при Михаиле Федоровиче) государственную казну, когда у той не хватало средств на жалованье войску и иные нужды, всегда требуя возврата денег в срок. Царя это злило, но что было делать? Приходилось смиряться: нужда могла возникнуть снова. Интересно, что Никитников заполучил в 1639 году по просроченной закладной соляные промыслы аж одного из Строгановых (Ивана) в Новом Усолье.

И тут опять трудно не вспомнить плачевного Пайпса, умудрившегося написать в «России при старом режиме» следующее: «В XVI и тем более в XVII веках монархия устранила угрозу конкуренции со стороны частных лиц. Царь стал единоличным собственником всех отраслей промышленности и шахт и (как де юре, так и де факто) монополистом во всех областях коммерции». Оставим без комментариев.

Купцы были прирожденными патриотами. Все помнят одного из спасителей России в Смутное время, купца Кузьму Минина, владельца мясной лавки в Нижнем Новгороде. Выбранный в 1611 году земским старостой, он начал сбор ратных людей «на очищение государству», стал одним из руководителей войска «Народного ополчения», управлял сбором пожертвований, заведовал казной ополчения, вместе с князем Пожарским возглавил в апреле 1612 года в Ярославле земское правительство «Совет всея земли».

Несколько раньше купцы Дружина и Гурий Назарьевы приняли выдающееся участие в организации сопротивления москвичей отрядам Петра Сапеги и тушинцев Лжедимитрия II. Купеческое сословие без колебаний жертвовало огромные суммы всякий раз, когда отечество было в опасности. Или когда было убеждено в том, что так угодно Богу.

Принятое Земским собором 1653 года решение удовлетворить просьбу гетмана Хмельницкого о принятии его «со всем войском козацким» под царскую руку стало возможным благодаря голосам купечества: без их денег предприятие было бы обречено. Дело в том, что положительный ответ означал неизбежную войну с Польшей и Крымом, но торговые люди, как один, вызвались жертвовать на это деньги.

Решение купечества, это стоит подчеркнуть, было решением свободных людей. В деньгах на войну за Азов (правительство запросило, по смете, 221 тысячу рублей) они перед этим, по сути, отказали. К «азовскому» Собору 1642 года мы еще вернемся.

О самостоятельности купеческого сословия говорит и тот факт, что московское купечество отказалось связать себя круговой порукой с провинциальным купечеством, как того требовал царский указ 1681 года19.

Крайне любопытно мировоззрение купечества допетровской Руси, с достаточной полнотой раскрытое Сильвестром, священником кремлевского Благовещенского собора и духовником юного царя Ивана IV. Сделавший до своего священства завидную купеческую карьеру, сам выходец из среды зажиточных новгородских ремесленников и купцов, Сильвестр изутри знал жизнь городских сословий и в первую очередь купечества20. Им написан знаменитый «Домострой» — вполне светская книга, свод житейской и нравственной мудрости своего времени. В.Б. Кобрин характеризует «Домострой» как «произведение, освящающее именем Бога быт, торговлю, наживу». Такие характеристики всегда считались классическими для идеологов протестантской морали21.

* * *

Русская промышленность, дает далее понять Р. Пайпс, развивалась в XVIII веке не вполне естественным образом: «Правительство, как правило (! — А.Г.), основывало отрасли промышленности за свой счет, а потом управляло ими через Мануфактур-Коллегию и Берг-Коллегию, либо передавало частным предпринимателям». В следующем столетии точно так же начали поступать правительства Японии «эпохи Мэйдзи», и эта политика признается западными историками как исключительно мудрая и дальновидная.

Процитирую в связи с этим иностранного автора, несколько более авторитетного, чем Пайпс, а именно Фернана Броделя: «Не было ничего сравнимого между ситуацией в России и зависимостью Польши, например. Когда экономическая Европа набросилась на Россию, последняя находилась уже на пути, который защитил ее внутренний рынок, собственное развитие ее ремесел, ее мануфактур, имевшихся в XVII в., ее активной торговли»22. Словом «набросилась» Бродель обозначает мощное европейское торговое вторжение на русский рынок, начавшееся в 20-х гг. XVIII века, вслед за окончанием Северной войны; называя же русскую торговлю «активной», он просто констатирует факт. Торговля была активной по любым меркам: в 1722 в России насчитывалось 172,5 тыс. купцов на 5,4 миллиона душ мужского пола податного (облагаемого податями) населения.

О русской промышленной политике того времени Бродель пишет следующее: «С государственной помощью появлялись горные предприятия, плавильни, арсеналы, новые бархатные и шелковые мануфактуры, стекольные заводы, от Москвы и до Урала. А в основе оставалась действующей громадная кустарная и домашняя промышленность… В XVIII веке русское промышленное развитие было равным развитию остальной Европы, а порой и превосходило его»23. Очень важным шагом власти во второй половине XVIII века стало освобождение купцов от подушной подати и рекрутской повинности (1775-76), отмена сборов с «фабричных станов» (промышленных заведений) и провозглашение свободы открытия производств (1775).

Исключительно важную роль играли ярмарки. Кто помнит у нас город Мологу? Этот город ныне, увы, на дне Рыбинского водохранилища. Молога никогда не была торговым центром первой величины. Тем не менее, вплоть до Смутного времени здесь была очень значительная ярмарка, съезжались немцы, поляки, «литовцы» (т.е. западнорусские купцы), греки, итальянцы, армяне, татары, турки, персы, хорезмийцы, и при Иване III со здешних торговцев каждый год поступало в казну 180 пудов серебра. Кто найдет на карте город Стародуб, если не подсказать, что он в Брянской области? В нем в XVII- XIХ веках проводились две большие ежегодные ярмарки. Товары привозились из Москвы, Риги, Петербурга, Астрахани, Кавказа, со всей Малороссии, из Европы. Стародубское купечество далеко славилось своим богатством.

Что же говорить о таких знаменитых ярмарках, как Макарьевская, Нижегородская, Ирбитская, Маргаритинская (Архангельск), Коренная (Курск), Меновническая (Оренбург), Зимне-Никольская (Ишим), Весенне-Ханская (Астрахань)? Правда, как раз в размахе ярмарочной деятельности Р. Пайпс усматривает доказательство «примитивности» русской коммерции. По его словам, «вслед за появлением векселей, акционерных обществ, фондовых бирж и всех прочих чудес современной коммерции», ярмарки везде стали атавизмом. В России же, по словам Пайпса, «ярмарки стали приходить в упадок лишь в 1880-х гг в связи с развитием железных дорог». Но все равно, утверждает Пайпс, ярмарки «оставались в ходу вплоть до конца XIX века».

Тут что ни слово, то пальцем в небо. Если в 1865 году в России действовало 6,5 тысяч ярмарок, то в 1911 — уже 16 тысяч с оборотом 1 миллиард рублей24 (государственный бюджет Российской империи был равен в том же году 1 миллиарду 835 миллионам рублей). Нам предлагают поверить: (а) что всем этим занимались «условные собственники» и (б) что ярмарки — признак отсталости.

Нижегородская ярмарка была крупнейшей в мире, она собирала в год четверть миллиона(!) предпринимателей и представляла из себя целый город с сотнями павильонов, с отделениями банков, ей подражали по всей России. На ярмарке лишь отчасти торговали привезенным товаром, все больше побеждало заключение сделок на основании образцов.

Крупнейшие русские ярмарки в своем развитии отразили то течение в коммерции, которое не только не «приходит в упадок», а вот уже более века во всем мире лишь усиливается. Сомневаетесь — посетите такие ежегодные ярмарки как «Lentebeurs» в Маастрихте, «Campionaria» в Падуе, Европейскую ярмарку «European Fair» в Страсбурге, «Leipziger Messe» в Лейпциге — этот список может быть продолжен.

То есть, русские купцы во многом опередили мировую тенденцию. Правда, не те выдуманные опереточные купцы, которые якобы «не знали грамоты, даже если ворочали миллионами». Тут Пайпс излишне доверился балагурам русской словесности.

В своем перечислении «чудес современной коммерции», сгубивших ярмарки, Пайпс на первое место поместил векселя. Российский Вексельный устав 16 мая 1729 года был для своего времени одним из лучших в мире, но ярмаркам векселя не повредили, совсем наоборот.

Любопытная подробность: пункт 4 главы 2 этого устава гласил, что при предъявлении векселя к акцепту в месте платежа, «буде есть наличныя денги, то хотя в векселе срок неделя написана, однако ж не дожидаясь оного сроку выдать того ж дня; а буде наличных денег столко нет то собрать от зборщиков или взять из других команд, где есть денги, заимно,... и конечно в неделю отдать...». Современный автор замечает по этому поводу: «Стремление законодателя заставить казначейства рассчитываться по долгам перед купцами за неделю до срока платежа заслуживает всяческого восхищения и может служить примером российскому Минфину» (журнал «Бизнес и банки», 1.01.97).