Когда уходит Осень - Эми Фостер

Элли не очень-то клевала на все эти оккультные штучки, но она прожила в городе достаточно долго и знала, что доля правды есть даже в самых нелепых историях. И возня с конкурсом казалась Элли не вполне адекватной для Авенинга. Ей подумалось, что тут не хватает… мистики, что ли. Интуиция подсказывала ей, что за конкурсом должно стоять нечто большее. Но она аналитик, а не репортер и совать нос не в свое дело не собиралась.

Однако сам конкурс, надо признаться, вызывал у нее любопытство. От претенденток требовалось написать эссе и в нем объяснить, почему она (именно она: хотя в объявлении о конкурсе не говорилось о том, что мужчины к участию не допускаются, текст был обильно уснащен местоимениями женского рода) считает, что именно ей больше всего пристало учиться у Отам. Странно, что Отам весьма неопределенно говорила о конкретике своих занятий. И как ни старалась Элли повернуть разговор на специфику этой работы, Отам отделывалась обтекаемыми и мало что значащими фразами.

Элли показалось это подозрительным: звучит в высшей степени невразумительно, и вдобавок дискриминация по половому признаку; но ей тут же пришло в голову, что у Отам для такого странного подхода должны быть особые причины. Разумеется, сама Элли участвовать в конкурсе не собиралась. Даже размышляя о нем (ну, например, о чем она напишет, если ее вдруг заставят писать это чертово эссе под дулом пистолета), она не могла избавиться от чувства, что ей не стоит влезать в это дело. Ну как, скажите на милость, она растолкует этой удивительной женщине в высшей степени малую вероятность того, что кто-нибудь захочет обратиться к ней, Элли, за советом и помощью? Да с ее способностью быть невидимкой ее и найти-то не смогут.

Но вот Нина… ее желание участвовать в конкурсе слегка ошарашило Элли. Нина не из тех, кто способен раскрыться и вобрать в себя некие силы земли, которыми владеет Отам и люди ее сорта. Нина вообще личность исключительная, она занята только собой — таких, как она, Элли в жизни не видела. Элли всегда казалось, что человек, берущий на себя ответственность владеть Книгой, неизбежно должен стать неофициальным вождем нетрадиционной духовности, определяющей жизнь Авенинга. В этой роли Нина не продержится и пяти минут.

— Нет, не буду, — равнодушно ответила Элли. — Нет ни времени, ни желания. А ты?

— Я? Боже мой, конечно нет! — засмеялась Нина. — Ты можешь представить, как я в остроконечной черной шляпе и полосатых штанах по колено гоняю по городу на старой, облезлой метле? Лично я — нет.

Элли бросила на Нину скептический взгляд и сказала:

— Вряд ли для этого нужна метла и прочие причиндалы. Да и униформа, уверена, за последние три с лишним сотни лет поменялась.

— Я просто подумала, что… — Нина пожала плечами. — Может быть, тебе это будет интересно как хобби. Просто хобби, ведь у тебя вообще нет никаких увлечений, насколько я знаю.

Элли подавила раздражение: это был удар ниже пояса.

— У меня есть увлечения. У меня есть сад, забыла? И еще я люблю вышивать, — добавила она почти шепотом.

Тут Боб выкликнул их имена, и Элли отправилась к стойке за заказом. Она не смогла с собой справиться и глупо улыбнулась, увидев натянутую улыбку Боба, когда тот сообразил, что перед ним не Нина, а она, Элли.

За едой, которая, кстати, была, как всегда, очень вкусной, они говорили про вечеринку и планы на отпуск. Нина собиралась съездить домой в Форкс и провести это время с родителями.

Покончив с ланчем, отправились обратно в контору. Нина с искренней нежностью, что редко за ней водилось, взяла Элли под руку и прижалась к ней.

— Грядут большие перемены, Эл. Я чувствую это.

У Элли не нашлось ни ответа, ни иной защитной реакции. Ей казалось, что в ее судьбе больше ничто и никогда не изменится. Может, темное чувство, что не давало ей покоя целый день, возникло оттого, что она поняла: вся ее жизнь пройдет по принципу «день и ночь — сутки прочь».

После обеда Элли сделала еще несколько коротких и ничем не примечательных звонков и расправилась с кучей скопившейся на столе канцелярской работы. За дверью кабинета жизнь шла своим чередом, что подтверждалось несмолкающим гулом голосов, словно там рокотала сушильная машина, в которой непрерывно переворачивалась одежда.

В четверть шестого Элли уже собралась завершить рабочий день. Выключила компьютер, немного прибралась на столе: не хотелось в январе приходить в кабинет, где царит беспорядок. Народ потихоньку начинал готовиться к вечеринке. Люди из фирмы, обслуживающей подобные мероприятия, устанавливали огромный стол для закусок и напитков. Макс Мур, местный диджей, таскал динамики и прочую аппаратуру, а несколько смельчаков, решившие украсить помещение, развешивали под потолком гирлянды.

Направляясь к выходу, Элли вдруг увидела Такера Брэдшоу, который еще сидел за рабочим столом и говорил по телефону. Когда она проходила мимо, он случайно поднял на нее глаза, и она улыбнулась. Он вскинул вверх указательный палец — Элли остановилась. Свободной рукой он прикрыл микрофон.

— Придешь сегодня? — едва слышно прошептал Такер.

— Мм, да.

— Хорошо, тогда до встречи, — сказал он и снова обратил все внимание к трубке.

Может быть, действительно что-то происходит, как говорила сегодня Нина, думала Элли, шагая по Бриджидс-вэй. Такер ей нравился, он был очарователен своей непритязательной, скромной красотой. Высокий, слегка худощавый, но это ничего не имело общего с популярной теперь худобой наркоманов. Прекрасные голубые глаза, голова покрыта не очень густой порослью черных вьющихся волос. Он родился в Северной Каролине, обладал этаким благородным шармом южанина, и это ему очень шло. Всякий раз, когда Элли спрашивала его о чем-нибудь, он отзывался: «Слушаю, мэм!» — и от этих слов ее мгновенно бросало в дрожь. Но серьезно о нем она и думать не смела.

О любви Элли знала понаслышке, хотя и этого хватало, чтобы понять: у нее с этим делом что-то не так. Все романы, которые затевались было у Элли в прошлом, закончились полным провалом (и это ее нисколько не удивляло). Чтобы привлечь внимание, ей приходилось прилагать очень много усилий, ведь иначе мужчины вообще ее не замечали. Увы, ей не везло. Всякий раз эмоциональные затраты в неудавшихся отношениях были слишком велики, чтобы Элли могла с ними легко справиться. Тогда она постаралась сделать так, чтобы жизнь была или, по крайней мере, казалась полной чашей и без мужчины, — и у нее получилось. Правда, бывали и сбои.

Тем временем на Бриджидс-вэй чувствовалось оживление. И не просто потому, что в честь праздника зимнего солнцестояния улица была украшена и иллюминирована: все больше жителей выходило на свежий воздух, вокруг слышались громкий смех, оживленные разговоры, предложения выпить сидра или кофе. В воздухе тянуло дымком горящих костров, и на душе у Элли даже немного полегчало после пустого и бестолкового дня. Она пробиралась в толпе, то и дело ныряя под стремянки у стен и деревьев, увешанных светящимися гирляндами. И даже сама не поняла, как оказалась перед индиговой дверью Джасти.

В мастерской было темно, свет в нее попадал только через стекло с любовью украшенной витрины. Элли засмеялась, увидев мерцающие сапоги неестественной величины, очевидно принадлежащие одному из самых известных обитателей Северного полюса, обрамленные двумя рядами белых и синих китайских фонариков. В помещении плавал запах гвоздики и цитрусовых. На стойке стоял коричневый бумажный пакет, верхняя часть которого была аккуратно подвернута. На пакете была записка.

Элли,

надеюсь, туфельки вам понравятся. Над ними действительно пришлось потрудиться. Я ощутил такое вдохновение, что весь переполнен желанием еще пообщаться с музами. Сейчас я тружусь у себя в мастерской, как один из эльфов Санта-Клауса. За работу можете заплатить потом.

Странное дело, Элли была разочарована тем, что ей не удалось увидеть Джасти лично. Было грустно думать, что он сейчас один-одинешенек и трудится как пчелка Ее одолевало искушение пройти внутрь, отыскать его в недрах мастерской и хотя бы поблагодарить, дать ему понять, что работа его оценена по достоинству. Но она передумала. Элли понимала, уединение — вещь настолько хрупкая и ценная, что требует бережного обращения. Она взяла пакет и вышла.

Небо уже совсем потемнело. Сквозь низкие облака едва просвечивал месяц, и, когда до дома оставалось идти не более пяти минут, в воздухе закружились первые, еще неуверенные снежинки. Такой снегопад Элли любила больше всего: с неба на землю медленно опускались красивые, сияющие звездочки, словно крохотные кусочки сахарной ваты. Несмотря на снег, ночь была ясная, дул легкий ветерок и было совсем не сыро. Лучшего вечера для праздника зажигания огней в честь зимнего солнцестояния не придумать, и Элли хотела получить от него как можно больше радости.