Письма к подруге - Фаина Раневская

Труппа ЦТКА – настоящий noeud de viperes[44]. Стоило только Павле Леонтьевне прийти в театр, как на Юрия Александровича тут же написали анонимку. Кто именно написал, так и осталось неизвестным, но я подозреваю, что это сделала артистка Добржанская[45]. Она в труппе недавно, но уже успела показать во всей красе свой гадкий характер. Ю. А. она ненавидит, потому что он отверг ее как женщину. Сам Ю. А. считает иначе. Ему кажется, что анонимку написал артист Хохлов[46]. У них незадолго до того вышел крупный спор, переросший в скандал. Павла Леонтьевна, знающая Хохлова еще по Иркутску, где они вместе служили незадолго до революции, считает иначе. По ее мнению, Хохлов не способен на такое подлое коварство. Он вспыльчив, но благородство ему не чуждо. Но если задуматься, то можно заподозрить почти всех, за исключением двоих или троих. Бедному Ю. А. пришлось долго объяснять начальству, кто такая Павла Леонтьевна Вульф и почему он решил пригласить ее в труппу. Фирочка, ты бы видела это начальство! Это невероятно далекие от искусства люди, которые при этом мнят себя опытными специалистами. А какой у них опыт? Руководство полковым клубом, не более того. Составление программы праздничного концерта они считают режиссерством! Нет, ты только вообрази себе это! Они с невероятным апломбом поучают Ю.А., человека, который учился у Станиславского и Вахтангова и играл Чацкого после Качалова[47]!

Не буду перечислять те глупости, которые приходится выслушивать бедному Ю.А., лучше расскажу тебе историю, похожую на анекдот, но это чистейшая правда. Время от времени нам сверху спускают для постановки пьесы из армейской жизни. Все они ужасно написаны. Люди, мнящие себя драматургами, не имеют понятия о законах драматургии. Рассмотрев очередной такой «шедевр», Ю.А. подробно пишет о его недостатках, которые делают постановку невозможной. Начальство на время успокаивается, но когда Ю.А. просит утвердить пьесу, выбранную им для постановки, он всегда слышит брюзжание: «Ставите черт знает что, а от настоящих пьес нос воротите». Вот так-то, милая моя. Одну из этих «настоящих» пьес Ю.А. зачитал нам на собрании. Не всю, а несколько отрывков. Я слушала и не могла понять, откуда все слышанное кажется мне знакомым. Ведь это новая пьеса о конниках Буденного. Смотрю на других и вижу на их лицах недоумение. Наконец, меня осенило первую – так это же гоголевский Тарас Бульба, перекроенный на современный лад! Вместо Тараса – Панас, вместо запорожцев – буденновцы и так далее. Каков наглец этот, с позволения сказать, «драматург»! Взял и списал у Гоголя! И даже не указал в скобках, что пьеса написана по «Тарасу Бульбе». Не иначе как боялся, что Гоголь потребует у него половину гонорара. Черт с ним, с этим «драматургом». У нас в Таганроге дочь аптекаря Идельсона Роза тоже баловалась написанием пьес – пересказывала Гольдфадена[48] на русском, меняя имена и названия городов. Но как наши начальники, считающие себя образованными людьми, могли не узнать в пьесе о буденновцах «Тараса Бульбу»?

Добржанская несколько раз отпускала шпильки в мой адрес, но я пропускала их мимо ушей. Не хотела связываться. Но, когда она высказалась в адрес Павлы Леонтьевны, я не вытерпела (не могла вытерпеть) и утерла ей нос. Предметом ее недовольства стало то, что Ю.А. дал Павле Леонтьевне роль старухи-генеральши в пьесе «Я вас люблю». «Ах-ах! Развел семейственность! Не успела теща появиться в театре, так ей сразу роль! Небось и пьесу эту взялся ставить лишь с той целью, чтобы обеспечить тещу ролями! Кто же ей еще роль даст, как не зятек?» Вот скажи мне, Фирочка, положа руку на сердце – разве могла я стерпеть такое? Разумеется, не могла. «Что, – говорю, – завидно? Сами, небось, рассчитывали генеральшу сыграть, а теперь места себе не находите? Спеть больше негде». Соль этой истории заключается в том, что Добржанская мнит себя красавицей, а генеральша Нюрина, которую играет мой добрый ангел, – выжившая из ума старуха, настоящая развалина, которую вывозят на сцену в кресле. Кроме того, Добржанская довольно неплохо поет. Голос у нее приятный и сильный, это я признаю, хотя и не люблю ее. Ты же знаешь, что я справедлива к людям, замечаю не только недостатки, но и достоинства. Генеральша же в пьесе не поет, а мычит себе под нос нечто невнятное. Добржанская покраснела от злости, но не нашла, что мне ответить. Теперь она меня демонстративно не замечает, чему я очень рада. Поскольку при нашем разговоре присутствовала артистка Зеркалова[49], очень скоро весь театр узнал, как Раневская «отбрила» Фифу (это прозвище Добржанской).

Не успела я прийти в театр, как узнала, что Ю.А. собирается из него уходить. Понимаю, почему он хочет уйти. Быть главным режиссером ЦТКА очень трудно. Приходится постоянно биться лбом о стену. Но я не понимаю, почему он не сказал мне об этом раньше. Он хочет уехать в Ростов со своей студией[50]. Там выстроили новое здание театра, а своей труппы у них нет. Он зовет нас с Павлой Леонтьевной в Ростов. Боюсь, что нам с ней придется расстаться. Она хочет ехать, потому что она ожила, вернувшись на сцену, ожила в прямом смысле этого слова, расцвела, воспрянула духом. Теперь сама говорит, что напрасно уходила. Но без Ю.А. она в труппе долго не удержится, ее выживут под тем предлогом, что актрис, играющих возрастные роли, много не нужно. А я не хочу никуда уезжать. Хотела бы, так давно бы уехала. Поглядим, кого назначат вместо Ю.А., если он в самом деле уедет. Может, еще и не уедет. Поговорит-поговорит, да передумает, или в Ростов отправят кого-то другого. Ходят слухи, будто в ЦТКА хочет перейти знакомый тебе по Баку Шлепянов[51]. Не хотелось бы мне этого, потому что как режиссер он меня совершенно не устраивает. Человек он хороший, но не умеет зажечь в актерах искру, увлечь их своим замыслом. Если Ю. А. на репетициях просто трепещет от переполняющих его чувств, то Шлепянов просто нудно бубнит, не выказывая никаких эмоций. А если режиссер ведет себя как снулая рыба, то и актеры будут точно так же себя вести и спектакля не получится. Ах, Фирочка, если бы ты видела, как репетировал Рудин[52], о котором я тебе столько рассказывала! Он играл все роли, которые были в пьесе. Дай ему «бревно» (это такое прозвище для никудышных актеров), у него бы и «бревно» сыграло бы так, как ему было нужно. Вот что значит настоящий режиссер.

Ты, я уверена, уже знаешь из газет, что Алиса Георгиевна с Таировым стали народными артистами[53]. Я выждала немного, пока утихнет поздравительная горячка, и съездила к ним, чтобы поздравить. Собиралась сделать это у них дома, потому что спектакля в тот день не было[54], но оказалось, что в театре идет вечерняя репетиция и они там. Мне не хотелось идти в театр, поскольку в руках у меня был огромный букет роз (за который с меня содрали немыслимые деньги!) и со стороны это могло выглядеть как подхалимство. Я бы приехала в следующий вечер, но роз было жалко – увянут. Пришлось отправляться в театр. Алиса Георгиевна облобызала меня и сказала, что настанет день, когда она будет гордиться знакомством со мной. Понимай эти слова как хочешь, но сама я поняла их как комплимент и немножко как попытку извиниться за то, что меня мягко выставляли и все же выставили из театра. Я не верила отцу, когда он говорил, что жизнь очень сложная штука. Мне, девчонке, казалось, что все просто. Есть хорошие люди, есть плохие, есть так себе, ни два ни полтора. От хороших людей можно ожидать только хорошего, а от плохих плохого. И до сих пор, когда от хороших людей получаю что-то плохое, то теряюсь и начинаю думать, уж не сама ли я виновата? Но у меня и в мыслях не было соперничать с Алисой Георгиевной. Я всего лишь хотела сыграть свою Зинку как можно лучше, чтобы не разочаровать ни ее, ведь она за меня поручилась, ни самого Таирова. Но мне, невезучей, ветер всегда дует в глаза. Разочаровать не разочаровала, но вместо этого обеспокоила. Знаешь, Фирочка, скажу тебе честно – я не в обиде ни на Алису Георгиевну, ни на Таирова. Мне кажется, точнее – мне хочется верить, что наша с ней дружба переживет эту неприятность. Камерный театр не для меня, и недаром же я так долго не могла туда попасть. Мне бы, дуре, сообразить вовремя, что Бог посылает мне знак, а я не сообразила, за что и была наказана. Пора избавляться от наивности, ведь я уже не девочка.

За всеми этими делами совсем забыла написать тебе о моих ролях. Ах, у меня есть роли! Я снова играю на сцене! Счастью моему нет предела, и за это я могу мириться со всем. С нашим дорогим Юрием Александровичем, который настолько себе на уме, что порой его совершенно невозможно понять. С неприятной труппой, в которой приятных людей можно пересчитать по пальцам, причем будет достаточно одной руки. С тем, что мне регулярно приходится выслушивать оценку моих способностей от людей, которые ни черта не смыслят в искусстве. И чем меньше у них понимания, тем резче их оценки.