Жизнь на общем языке - Алюшина Татьяна

На дворе свистела и улюлюкала криминальным беспределом середина девяностых, обстановочка была еще та: беззаконие, лихие ребятки с пистолетиками и автоматами, ведущие активный отстрел себе подобных, разборки, наезды, рэкет и всякое иное непотребство в больших количествах и масштабах.

И одиноко бредущая или едущая в транспорте без присмотра и опеки взрослого девчушка, в блондинистых кудряшках, непослушно выбивающихся локонами из любых туго заплетенных косичек, с доверчиво распахнутыми голубыми глазами, обрамленными длинными черными ресницами, с розовыми щечками и пухлыми губками, становилась желанной, легкой и практически законной добычей для любого извращенца.

Похитят – и никто не найдет. Да и искать не станут: не депутатский же ребенок, в самом деле, пропал и не единственное дитя крутых-богатых-знаменитых родителей, чего искать-то? Сами проворонили, сами и разбирайтесь со своими проблемами. А потому в те переломные (теперь уже далекие, слава тебе господи) годы нормальные, адекватные родители детей своих без присмотра старались не оставлять. А как этот присмотр и постоянную опеку наладить, когда все работали, было еще тем вопросом и проблемой для большинства семей. Кто как мог, так и налаживал.

Софья Михайловна же на какое-то время воспользовалась помощью Матвея, в силу сложившихся обстоятельств вынужденного приходить к матери на работу.

Понятно, что четырнадцатилетний подросток вряд ли сможет противостоять взрослым, матерым преступникам, но дать отпор дворовым хулиганам он вполне мог, ну или поднять шум, призвать в случае необходимости на помощь прохожих или просто сбежать вместе с девочкой.

То, что Матвей не бросит ребенка и будет защищать Клавочку до последнего вздоха, Софья Михайловна не сомневалась ни на секунду – такой это был мальчик. Выделявшийся среди своих сверстников статью, будучи более крупным и выше всех мальчишек не меньше чем на полголовы, спортивным – чем-то он там занимался, какой-то борьбой, она толком не знала, да и не важно. Самое главное, это был очень ответственный парень.

Спокойный, уравновешенный, вдумчивый и… надежный.

Софья Михайловна, стоя у окна своего директорского кабинета, с некой все же тревогой наблюдала за тем, как Матвей Ладожский, на которого она возложила непростые обязанности по защите и охране внучки, ведя ту за ручку, выходит вместе с девочкой с охраняемой территории гимназии.

А Клава перестала настораживаться и опасаться Матвея, как только он взял ее ладошку в свою руку там, в кабинете бабушки, и произнес:

– Привет, я Матвей. Прогуляемся?

Почему-то именно это его предложение прогуляться успокоило маленькую Клавочку моментально, а когда он улыбнулся, она и вовсе перестала опасаться этого мальчика. Да потому что совсем он не чужой и не ненашенский – свой, нашенский и хороший. Добрый. Это Клавдия поняла наверняка в тот самый момент, когда замечательная улыбка словно озарила лицо юноши, или молодого человека, как, по словам бабушки, называется его «почти уже наполовину старый» возраст.

И, смело вложив свою ладошку в большую твердую руку, Клавдия радостно отправилась по указанному им маршруту – про-гу-ли-ва-ться.

Клавочка ожидала и была уверена, что они будут идти и о чем-то разговаривать, но он почему-то молчал, и они вовсе ни о чем не говорили. Но, удивительно, ей было совсем не плохо от этого его затянувшегося молчания. И никакого неудобства или маеты она не ощущала, скакала рядом вприпрыжку, стараясь подстроиться под его шаги, щурилась, поглядывая на яркое сентябрьское небо, наблюдала за кошкой, которая непонятно почему пристроилась идти за ними (наверное, они ей понравились), а потом, тоже непонятно отчего, шмыгнула в подворотню.

А когда Клавочке захотелось поговорить, вот тогда она и спросила:

– А почему ты молчишь?

– Я размышляю, – улыбнулся Матвей девчушке.

– О чем? – заинтересовалась Клава.

– Решаю в уме задачку по математике.

– Это как? – Клавочка даже остановилась, захваченная удивлением, вынуждая остановиться и его.

– Представляю условия задачи и мысленно произвожу вычислительные действия, – пояснил парень.

– Без тетрадки? – совсем уж оторопела от такой чудной странности девчушка.

– Без тетрадки, – подтвердил Матвей и спросил: – Ты цифры знаешь, складывать умеешь?

– Знаю, – кивнула энергично Клава, – и складывать умею до десяти.

– И сколько будет, если к одной единичке прибавить еще одну?

– Два, – пренебрежительно отмахнулась Клава, – это и всякому ребенку известно, а я еще в садике знала.

– Хорошо, – усмехнулся парень и задал следующий вопрос: – А сколько будет к двум прибавить пять?

Клавдия призадумалась и выдала ответ:

– Семь.

– Вот видишь, и ты решаешь задачки в уме. Как ты это сделала?

– Вспомнила пример, написанный в тетрадке, и ответ, – крепко подумав и вспомнив, как она вот так взяла и сказала, что «семь», ответила Клавочка.

– Это называется визуальный ряд, – прокомментировал он и, заметив непонимание, отобразившееся на лице малышки, поспешил объяснить: – Не важно, как это называется, главное, что ты мысленно представила цифры и ответ задачи и как это выглядит на бумаге. Вот так же делаю и я, только я помню и держу в голове больше знаков, формул и параметров.

– Ты очень умный, – с самым серьезным видом оповестила его Клава.

– Ну, так уж и очень? – усмехнулся Матвей.

– Очень, – настойчиво повторила девочка и кивнула в подтверждение своего заявления.

– Хочешь арбуз? – неожиданно спросил мальчик.

– А у тебя есть? – удивилась Клавочка, посмотрев на него с большим сомнением.

– Есть, – уверил Матвей и одарил ее своей замечательной улыбкой.

Покрутил головой, что-то высматривая по сторонам, и указал на скамейку шагах в десяти от них, которую заприметил:

– Идем вон там посидим.

Резвым козленком Клава стремительно рванула к скамейке, настолько ей было любопытно, где он может прятать настоящий большо-о-о-й арбуз и где он его возьмет, если, кроме солидного и необычного школьного рюкзака, у этого Матвея ничего больше и нет. Подлетела к скамье и уселась, излучая нетерпеливую готовность лицезреть удивительный фокус-покус или какой-нибудь розыгрыш.

Но ни фокуса, ни покуса, ни розыгрыша не произошло. Загадочно улыбаясь, явно посмеиваясь над ней, Матвей расстегнул свой рюкзак и достал из него пластмассовый контейнер – диво-дивное по тем временам, не было тогда в обиходе у граждан такой роскоши. Самые продвинутые из тех, кто брал с собой на работу обеды и перекусы, носили продукты в стеклянной посуде, обернув в целлофановый пакет, или в железных коробках от импортного печенья, а вот так, чтобы специальный контейнер, – нет.

И Клавочке это показалось дивом каким-то, она-то точно такой коробочки раньше не видала. А когда он открыл крышку и показал содержимое бокса, она и вовсе рот открыла от небывальщины: распространяя вокруг потрясающий аромат, вырвавшийся на свободу из-под крышки, красовались в контейнере алые куски-квадратики арбуза с «запотевшими» капельками выступившего на их боках сока и притаившимися в мякоти крупными черными косточками.

– Угощайся, – распорядился Матвей, с удовольствием взяв себе один квадратик.

Скажите, вы знаете много мальчиков четырнадцати лет, которые таскают с собой в школьном рюкзаке контейнер с арбузом?

Понимаете? Он предложил ей угоститься не каким-то там чупа-чупсом дрянным, не чипсами непонятной этимологии, не колой или напитком «Буратино» из ларька, не шоколадкой или, на крайний случай, незамысловатой горячей сосиской в булке, купленной в ближайшем хот-дожном лотке, – а арбузом!

Мягко говоря, это не совсем типичное для пацана его возраста поведение, выбор лакомства и форма его упаковки-транспортировки.

В частности, в целом и в совокупности.

Клавочка уплетала этот арбуз и от полноты переполнявших ее замечательных чувств жмурилась как сытая кошка, пригревшаяся на солнышке, болтала ногами, не достававшими до земли, громко, с удовольствием выплевывала черные косточки на газон возле скамейки, а сладкий сок стекал по ее пальцам и рукам аж до самых локтей.