Солнечные часы с кукушкой - Надежда Николаевна Герман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Где бормотанье ветра, да колокольный звон,
И дремлет бригантина у мокрого причала
Под вальсы клавесина и карканье ворон?
Там паруса со скрипом. И палубу качает.
А в полночь плачут скрипки и квакает гобой.
И месяц, народившись, пока ещё не знает,
Как трудно оправдаться перед самим собой.
Там, в юности, прощалась любая чертовщина:
Горячка нетерпенья, душевная тоска,
Уверенность и наглость. И даже бригантина.
И вальсы клавесина. И ветер у виска.
Старая сентиментальная песенка
Утро разгоралось то и дело.
Жизнь была, как азбука, проста.
Вдруг, случайно, в форточку влетела
Может, птица, может быть, мечта.
И куда-то прямо из постели
Позвала, босую, по росе:
Паруса у берега белели,
Шлюпка дожидалась на косе…
Дальше…
Дальше вырвана страница,
Но картина, в общем-то, ясна:
Грудью о стекло разбилась птица
И упала на пол у окна.
И опять размеренно скрипели
Ржавые колесики в часах.
В каждой подворотне громко пели
О моих красивых парусах.
Наступали скука и усталость
Под гитарный монотонный бой.
Больше ничего не оставалось,
Кроме как смеяться над собой.
Ходики отсчитывали годы.
Запирались окна на засов.
Уходила молодость из моды,
Унося обрывки парусов.
Прилетали листья на скамейку,
Таяли на солнце миражи.
Завела ручную канарейку
Для увеселения души.
Вдруг однажды утро заалело.
Птичка в клетке села и навзрыд,
Будто что-то вспомнила, запела…
Я её, смешную, пожалела:
Форточку разбила:
Пусть летит!..
«Мы и от сказок устаём…»
Мы и от сказок устаём,
как избалованные дети.
Фрегаты были ни при чём,
но ты сказал: гори огнём
все паруса на белом свете!
Полжизни или жизнь пройдёт,
как эпизод второго плана.
Не знаю, что произойдёт,
но ты однажды в старый порт
придёшь под утро, рано-рано.
Когда рассеется туман,
увидишь: на исходе лето.
Залитый солнцем океан.
А твой ровесник, капитан,
в твои моря ушёл с рассветом.
Ушёл. И некого винить.
Теперь кому какое дело,
что ты не можешь позабыть,
и чем, не знаешь, заменить
три мачты старой каравеллы…
«Бригантина брошена на суше…»
Бригантина брошена на суше.
Дует ветер в паруса
другие.
Чёрная тоска меня придушит,
острая, как приступ ностальгии.
Но пока в разгаре полнолунье.
И пока на шабаше веселье,
на пригорке мудрая колдунья
из живой русалки варит зелье.
Ночь спасёт, а варево поможет:
сяду пировать со всеми вместе.
Захлебнусь истерикой. А может,
самой жизнерадостной из песен?
А когда устану веселиться
и усну безумия на грани,
мне русалка мёртвая приснится
льдинкою в кипящем океане…
…Может быть, потом настанет утро,
И меня разбудит крик истошный…
Ни души вокруг. Лишь перламутром
Чешуя, прилипшая к подошвам.
Туч нестриженное стадо
Ангина
А паруса на ощупь были белыми.
А море – тише придорожной лужи.
Был мир пронизан солнечными стрелами.
Бумажки притворялись каравеллами.
Когда бы знать, как выглядит снаружи
обитель снов – открылась бы разгадка
внезапных слёз и кораблекрушений.
Был небосвод возвышенно осенний,
а воздух чуть горчил, как шоколадка.
Качалась под окошком георгина,
голубовато-кремовая сказка.
Остывший чай. Стандартик анальгина.
И затяжная сонная ангина.
И марлевая белая повязка.
Но парус тишины ещё белее.
И я лежу с закрытыми глазами
под белыми такими парусами,
так странно, не по-взрослому, болея.
Мне снится запах жареной картошки,
резиновый олень и грустный клоун
(он публикой не больно избалован!)
А у гусёнка розовые ножки.
Он плавает себе в железной ванне,
где солнце отражается и небо.
На этом фоне выглядят нелепо
обиды, горечь, разочарованья
и прочие печали мирозданья.
А в лужах, как в зеркальных водах Леты,
незамутненной памятью несомый,
неслышно проплывает невесомо
кораблик с парусами из газеты.
Ах, память! Панацея и отрава.
Пускай белеет парус одиноко
в начале обозначенного срока.
Где середина этого потока?
Где берега? И есть ли переправа?..
Бриз
Розовые чайки.
Чёрные вороны.
Небо голубое.
Дед в зелёной майке
Делает поклоны
В сторону прибоя.
Середина лета.
Мелкая монета,
Брошенная в воду.
Барышня, не плачьте:
Юноша на мачте
Ближе к небосводу!
Солнце золотое.
Линия прибоя.
Акробаты в алом.
Рыжая косичка.
У причала бричка
С пёстрым покрывалом.
Пешка ходит в дамки.
Доктор ищет средство.
Штурман ждёт момента.
В золоченой рамке
Розовое детство,
Голубая лента…
Воскресные прогулки у центрального парка
А память предаётся забытью,
которое зовётся ностальгией…
Ветра, листая паруса тугие,
несут мою бумажную ладью.
И солнце улыбается с утра,
в кулак меланхолически зевая.
И на заливе плещет, как живая,
рассвета золотая мишура.
А в парке – карусель и эскимо,
и чудеса навынос в магазине:
и розовые зайцы на витрине,
и куклы, и картонные трюмо.
