Мурка - Валерий Александрович Гуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ладно, разберёмся. Только если это сон, то почему я себе такое хлипкое тельце вообразил? Неужели поинтересней вариантов не нашлось? Там, например, Чапаевым стать, на коне вороном — не? Я в последний раз имел подобные этому телу габариты году этак в 85-м, до того, как поступил в школу милиции и записался в секцию самбо «Динамо». Обыкновенным школьником, короче говоря, я тогда был. Тогда мне удалось быстро физически окрепнуть и заматереть. Или это как в компьютерной игре, где большие крепкие дядьки выбирают себе персонажей-хлюпиков, чтобы интереснее было «качать» уровни? А хлюпики по жизни в игре выбирают качков...
Микола, следуя приказу, начал меня обыскивать. Вокруг началось движение, засновали люди, потянулись к выходу из ресторана, таращась на меня. Все смотрелось настолько реалистично, что я даже кайфанул от объема «оперативки» собственного воображения. К ментам семенящей походкой подбежала молоденькая официантка... пардон, халдейка, как поправила меня собственная память. Одетая в строгий костюм кипенно-белого цвета, который, впрочем, при всем желании не мог скрыть ее округлых форм.
— Товарищи милиционеры, просьба управиться побыстрее, люди перепуганы, Иосиф Викентьевич теряет прибыль, да и напомню, что у ресторана есть определенные договоренности... — сбивчиво заворковала она с извиняющейся улыбкой, накручивая пальчиком локоны своих волос.
— Передай Иосифу Викентьевичу, что мы поймали опасного контра, и времени мы потратим столько, сколько понадобится, — Иван не купился на первозданную красоту милашки, проявил должную твердость. — Если что-то не нравится, пусть жалуется в Москву, а там его самого на контрреволюционные взгляды проверят!
Девчонка смутилась, покраснела и явно растерялась, видно, не ждала, что милиционер вот запросто отклонит ее просьбу. Тем более, вроде как, особые договоренности есть. А как только услышала про контрреволюцию, так вовсе испугалась. Развернувшись, зашагала прочь, но при этом не забывала вилять тугими бедрами.
Я вдруг захотел попытаться ее силой мысли задержать — ну раз мой сон, то пусть красотка еще своей филейной частью повиляет... мне не жалко. Редко сейчас увидишь настоящую женскую красоту, а девчонка-то натуральная, без силиконов и прочей химической дряни. Хм, если здесь все девчонки такие, неудивительно, что мне, пусть даже я вот такой хиляк-пацаненок, захотелось подарить золото одной из таких красоток.
Но фокус с «магией мысли» не прошел, так себе из меня Гудини — официантка удивительно быстро продвигалась на своих каблучках в другой конец зала. Я остался один на один с двумя надоедливыми ментами, чье внимание уже напрягало. Какого лешего они прикопались? Ах, да... я ж тут придумал, что ограбил ювелирную лавку, не жили спокойно, нечего и начинать.
— Чистый, — буркнул Микола, закончив обыск.
— Поднимай его! Ты арестован! Будет тебе твоя бесовка Лизавета в ссылку письма писать, на Колыму!
В отличие от некой Мурки, Лизавету я сразу вспомнил. Всплыл образ миловидной девчонки в красивом платье, не таком роскошном, как у певицы или давно испарившихся дамочек из ресторана, но безукоризненного фасона. Блондинка с голубыми глазами, явно благородного происхождения. Такие дамы были не в почёте у устанавливающейся советской власти. Опа... я даже время вспомнил — на дворе 1920-й год.
А вот ответ Миколы на вопрос старшего мента мне совсем не понравился.
— Может, заведём его в подворотню — и того? — он бережно погладил свой наган, продолжая ухмыляться и щурить глазки. — На такого и пулю потратить не жалко, а подвал у нас забит подобными хмырями, держать негде.
Больше удивляло, что весь этот разговор шел в присутствии свидетелей. Угрозы Микола произносил даже погромче, так, чтобы окружающие расслышали. Одна дамочка преклонных лет, весом под полтора центнера, заслышав высказывания Миколы, закатила глаза и едва в обморок не завалилась.
— А давай! — с воодушевлением принял предложение Иван.
Микола, продолжая ухмыляться, подшагнул ко мне и взял за ремень штанов, резко потянув вверх. Обычно во сне не чувствуешь боли, а тут я очень даже отчетливо ощутил, как брюки врезались мне куда не следует.
— Вставай, пойдем! — прокомментировал мент.
Так. Это уже ни в какие ворота. Ничего личного, мужики, но предложение я отклоняю. Когда клешня Миколы почти коснулась меня, я резко встал, ударяя своей многострадальной головушкой мужика.
У того звонко клацнула челюсть.
Удар пришёлся точно в подбородок. Мент гулко выдохнул, стал подкашиваться, теряя равновесие и сознание. Иван замер, на лице его застыла гримаса удивления.
— Ты че творишь, Гриша, ты ж нас погубишь... — зашипел он едва слышно.
Я не дал ему договорить, толкнул на него заваливающегося Миколу, сбивая Ивана, как кеглю шаром. Оба рухнули на пол. Иван уставился на меня совершенно изумленным взглядом, как будто не понимал, что творится.
Не, брат, а что ты хотел — со своими предложениями уединиться в подворотне! Раз в моем сне передается боль, то получить в башку пулю по новой я не согласен.
Так, а теперь тикать... у меня появлялся отличный шанс удрать из ресторана, пока, как это говорится, ходят пароходы.
Куда? Да куда глаза глядят, а там уже на местности разберемся.
Все ещё нетвёрдой походкой, плохо чувствуя тело, я рванул к выходу из ресторана, ловя на себе взгляды перепуганных гостей. К новому телу только предстояло приспособиться. То ли что-то произошло с настройками, так сказать, реалистичности в моём собственном сне, то ли уж слишком сильно мент рванул ремень брюк. Бежал я действительно забавно, на прямых ногах, как будто на соревнованиях по спортивной ходьбе. Меня качало из стороны в сторону, как на палубе корабля.
— Простите, извините, пропустите, — бросал я гостям.
Остановиться я не мог тоже. Народ шарахался от меня, как от прокаженного, жался к стенам, кто-то поднимал брезгливо руки. Хотя при мне не было оружия, и видимой угрозы, в таком-то состоянии, я однозначно не представлял. Менты зашевелились, по крайней мере, Иван поднимался на ноги, но делал это как-то вяло, будто нехотя.
— Сто-о-оять! — раздался истошный вопль, сменившийся трелью свистка.
Ага, нашли дурачка. Пусть это просто сон, но я не хочу в тюрьму, да и помирать тоже. Раз уж воображение предлагало мне столь чудный опыт, или, как это сейчас говорят, экспириенс, то до того момента, как я выйду из комы, хотелось потратить это время с пользой.
Какой-то неравнодушный толстый упырь во фраке с уже не застегивающимися на животе пуговицами таки попытался меня остановить и схватил за руку с возмущенным:
—
