Роксолана - Осип Назарук

Брат отца Луки уже отверз уста, чтобы достойно возразить. Но тут послышался скрип – у ворот остановились телеги и возы старого Дропана. Свадебные гости высыпали из них шумной толпой и устремились в сад.

Деревья в саду внезапно вспыхнули багрянцем, и словно красный пожар охватил и сад, и церковку Святого Духа, что по сей день стоит на том же месте, и приходский дом при ней, и тихую ленту Липы, и широкий пруд, и поля спелой золотящейся пшеницы, что усмехались небесам синими цветками васильков в ожидании жатвы. Все присутствующие тревожно взглянули на небо – но это была всего лишь вечерняя заря, вспыхнувшая на западе.

В кровавом отблеске умирающего дня шел молодой Степан Дропан, лелея свое счастье в душе. Оживленно блестя глазами, искал он свою Настусю и, наконец, увидел ее в саду в окружении двух подружек, занятую каким-то важным разговором.

– О чем толкуете? – весело спросил он, приближаясь к суженой.

– А вот и не скажем! – смеясь, ответила вместо невесты ее подружка Ирина.

– Не можем сказать, – поправила ее Настуся.

– Потом сами все узнаете! – добавила другая девушка.

– Ну, скажите, не таитесь! – жалобно попросил Степан.

Девушки не решались.

Наконец Настуся, переглянувшись с подружками, открыла Степану секрет: Ирина пригласила цыганку-ворожею, чтобы та перед венчанием нагадала им будущее!

– Только отцу о том ни словечка, а то сильно разгневается! – предупредила Настуся.

Степан дал слово помалкивать.

Старый Дропан и его супруга по обычаю первыми приветствовали священников, и отец жениха сразу завел свое:

– Господи! Как же обобрали нас в дороге! Каких-то десять миль, а плачено и мостовое, и плотинное, и перевозное, и пашенное, и ярмарочное, и торговое, и померное, и поштучное, и от полных возов, и от пустых, и на обе руки, и на одну! Шкуродерство и грабеж хуже, чем под турком!

– Кто на свадьбу едет, тот по дороге не приторговывает, – не удержался отец Иоанн, чтоб не уколоть старого Дропана. Но купец был не из тех, кто подставляет другую щеку, с ходу отрезал:

– Уж и не знаю, отче, что богоугоднее: по дороге на свадьбу дело делать, коли нужда есть, или по делу ехать, а по пути на свадьбу завернуть…

Степенная супруга старого Дропана покосилась на него с упреком, отец Лука усмехнулся, а отец Иоанн ничего на это не ответил.

Свадебных гостей, кто постарше, отец Лука пригласил отдохнуть в саду. А младшие мигом исчезли, и Степан Дропан быстрее всех. Отправился искать свою Настусю, чтобы поздороваться с ее матерью.

Сам же отец Лука вышел к лошадям – не только как хозяин, но и как знаток. Любил он подолгу всматриваться в доброго коня, как в запрестольный образ. А понимал в лошадях так, что с одного взгляда мог оценить все достоинства и назвать настоящую цену.

Тем временем Степан обнаружил Настусю в кругу подружек, которые столпились на другом конце подворья вокруг молодой цыганки – та согласилась поворожить невесте. Одна из Настусиных теток – пожилая Катерина – яро противилась затее, твердя, что перед самой свадьбой не годится делать такие вещи. А Настуся весело настаивала:

– Тетушка! Так ведь Бог же сильнее какой-то там ворожки!

– Да, да! – подхватили за ней подружки, а громче всех Ирина, самая близкая. – Что Бог даст, то и сбудется!

Степан запустил руку в карман и неожиданно осыпал ворожею пригоршней мелких монет – это и решило дело. Настуся радостно кинулась к жениху и схватила его за рукав. А цыганка, мигом собрав большую часть денег, вцепилась в ее левую руку и стала пристально всматриваться в ладонь. Тетушка перестала возражать и застыла в напряженном ожидании.

Отрывисто и ломано заговорила цыганка, поглядывая то на лицо, то на ладонь Настуси:

– Твоя муж богатая, ах, какая богатая… Очень богатая!..

– Вот так наворожила! – выкрикнула одна из подружек.

– Это и так всякому ведомо! – добавила другая, поглядывая на Степана.

Тот опустил глаза и смутился. А ворожея вела дальше:

– В жемчугах и рубинах ходить будешь… Шелка дамасские под башмачками твоими… Горюч-камень в волосах твоих, белый атлас на ноженьках твоих, а красная кровушка на рученьках твоих… Ладан и кубеба курятся в палатах твоих… Есть будешь бесценный киннамон, а пить сладкие шербеты… И будет у тебя двое сыновей, как у Евы… и две свадьбы, а муж – один!..

– Ха-ха-ха! – залились девчата.

– Тетушка, тетушка! Целых две свадьбы, а муж – один! Как же это?

Тетка Катерина проворчала: «Ну и намолола, дурная баба!» Потом подняла правую руку над молодыми и неторопливо осенила их крестным знамением. А Степан тем временем ломал голову, откуда у него могут взяться такие сокровища.

До сих пор цыганка спокойно и даже с каким-то удовольствием всматривалась в нежную ладошку Настуси, а потом, словно испуганная смехом девчат, прервавших ворожбу, вдруг насупилась и другим, почти суровым голосом, заговорила:

– Дальний путь тебе, без мостов и дорог… По чернобыльнику, по грубым кореньям… Где цветет шалфей и первоцвет… Где сон-трава синеет… Где сверкает огнями горицвет и стелется дурман… И перекати-поле… перекати-пол-ле… перекати-пол-л-ле!..

Внезапно она, как в экстазе, остановилась, будто захлебнувшись, и кинулась на землю – собирать остатки рассыпанных грошиков. Затем выпрямилась, заглянула в глаза невесте и, не обращая внимания на Степана, торопливо подалась прочь. Оглянулась на Настусю раз, другой и сгинула за воротами.

Всем, кто стоял на подворье, сделалось не по себе после ее ухода. Первой заговорила старая Катерина:

– Это, дети, так всегда ворожат молодой перед венчаньем: и что богатая будет, очень-очень богатая, и что дорога ее ждет дальняя, и что сыновья у нее будут, и что будет ей и весело, и грустно, как во всякой жизни случается…

Настуся на это только улыбнулась и запела:

Ой, утоптана дорожка,Посыпана житом!Кто подскажет, как мне будетЗа Степаном жити?..

И слегка прижалась к нареченому. Радость ее передалась парню. Лицо его прояснилось, и он в ответ весело пропел:

Ой, утоптана дорожка,Горы да мочары!А кто ее протоптал,Любонька, ночами?

– Ты, ты, ты! – ласково молвила Настуся и повела жениха к матери. За ними разноцветным потоком молодежь хлынула в дом, потому что уже совсем стемнело и близилась ночь.

И ночь эта должна была стать для Настуси последней в отчем доме. И одной из последних на родной земле…

Она словно чувствовала это. Уж слишком пристально осмотрела свою скромную девичью светелку, единственное окно которой выходило на луг над Липой. Еще раз взглянула на свадебное платье и вещи, которые собиралась забрать с собой во Львов. Кое-что отложила в сторону, чтобы взять, когда в следующий раз приедет в Рогатин. Среди отложенного были и две книги – те, что перечитала чуть ли не два десятка раз, – «Повесть о Китоврасе» и «Повесть дивная о царе Соломоне».