Каин и Авель - Джеффри Арчер

В субботу уроки были только утром. Они переводили «Пана Тадеуша» Адама Мицкевича с польского на латынь, когда услышали стрельбу. Поначалу казалось, что это очередной охотник стреляет в имении, и они вернулись к поэзии. Но тут последовал второй залп, уже ближе, и внизу раздался крик. Они посмотрели друг на друга в изумлении: они ничего не боялись, поскольку никогда в своей короткой жизни не встречались с чем-то, чего надо было бы бояться. Учитель сбежал, оставив их одних, и тут раздался ещё один выстрел, уже в коридоре за дверью их комнаты. Мальчики сидели неподвижно, едва дыша от страха.

Внезапно дверь резко распахнулась, и в комнату вошёл человек, не старше их учителя, в сером солдатском мундире и стальной каске. Солдат кричал на них по-немецки, желая знать, кто они такие, но ни один из мальчиков не отвечал, хотя они знали язык и могли говорить на нём не хуже, чем на родном. За спиной у первого появился ещё один солдат, а первый подошёл к мальчикам, схватил их за шеи и, как цыплят, вытащил в коридор, а оттуда – вниз в холл и далее – в сад, где они увидели истерически рыдающую Флорентину, уставившуюся на газон перед ней. Леон не смог поднять глаз и уткнулся в плечо Владека. Владек же со смесью любопытства и ужаса смотрел на ряд мёртвых тел, в основном слуг, которые лежали вниз лицом. Его заворожил вид усатого профиля в луже крови. Это был охотник. Владек ничего не чувствовал, а Флорентина продолжала кричать.

– Папа там? – спросил Леон. – Папа там?

Владек ещё раз осмотрел тела и возблагодарил Бога, что барона Росновского не видно. Он собирался сказать Леону эту добрую новость, когда к ним подошёл солдат.

– Wer hat gesprochen? – спросил он в ярости.

– Ich [2], – дерзко ответил Владек.

Солдат поднял винтовку и с силой опустил приклад на голову Владека. Он упал на землю, и кровь полилась по его лицу. Где барон, что происходит, почему с ними так обращаются? Леон навалился на Владека, чтобы прикрыть его, и солдат, намеревавшийся второй удар нанести Владеку в живот, изо всей силы ударил Леона по затылку.

Оба мальчика лежали неподвижно. Владек – потому, что ещё не оправился от удара и не мог вылезти из-под тяжёлого тела Леона, а Леон – потому, что был мёртв.

Владек не слышал, как другой солдат ругает их мучителя за то, что он сделал. Они подняли Леона, но Владек вцепился в него изо всех сил. Двум солдатам пришлось силой отрывать его от тела друга, которое тоже бросили лицом в траву. Его же вместе с горсткой выживших, испуганных людей отвели назад в замок и бросили в подвал.

Никто не разговаривал из страха оказаться среди тел на траве, пока двери подвала не закрыли на засов и последние звуки солдатских голосов перестали быть слышны. И тогда Владек сказал: «О боже». В углу, прислонившись спиной к стене, сидел барон, невредимый, но оглушённый, глядя в пространство перед собой, оставленный в живых потому, что завоевателям нужен был кто-то, чтобы присмотреть за пленными. Владек подошёл к нему, и они пристально поглядели друг на друга, как тогда, в первый день их встречи. Владек протянул ему руку, – и так же, как и в тот день, барон пожал её. Владек видел, как по гордому лицу барона текут слёзы. Никто из них не произнёс ни слова. Они оба потеряли человека, которого любили больше всего на свете.

6

Уильям Каин рос очень быстро, и все, кто его видел, считали его чудесным ребёнком. В годы раннего детства Уильяма это были главным образом очарованные им родственники и обожающие слуги.

Весь верхний этаж дома Каинов, построенного в восемнадцатом веке на площади Луисбург на Бикон-Хилл, был превращён в детскую комнату, набитую игрушками. Дальняя спальня и гостиная были отведены нанятой няньке. Этаж был достаточно далеко от кабинета Ричарда Каина, и он оставался в неведении относительно таких проблем, как режущиеся зубки, мокрые пелёнки и постоянный крик голодного и оттого непослушного ребёнка. Первый звук, первый зуб, первый шаг и первое слово были занесены матерью Уильяма в фамильную книгу вместе с данными о том, как он набирал вес и рост. Анна была удивлена, как мало отличались эти данные от данных любого другого ребёнка, с родителями которого она вступала в контакт на Бикон-Хилл.

Выписанная из Англии няня воспитывала ребёнка по режиму, который привёл бы в восторг сердце прусского кавалерийского офицера. Отец Уильяма навещал его каждый вечер в шесть часов. Поскольку он не хотел обращаться к ребёнку с сюсюканьями, он не разговаривал с ним вообще, оба они просто смотрели друг на друга. Уильям хватал отца за указательный палец, которым он с такой ловкостью водил по балансовым ведомостям, и крепко его сжимал. Ричард позволял себе улыбку.

В конце первого года процедура слегка изменилась, и мальчику разрешалось спускаться вниз, чтобы встретиться с отцом. Ричард садился в кресло из малиновой кожи, наблюдая за тем, как его первенец ползает на четвереньках под столами и стульями, появляясь там, где его ждали меньше всего, из чего Ричард сделал вывод, что ребёнок, несомненно, станет сенатором. Свои первые шаги Уильям сделал в тринадцать месяцев, держась за фалды отцовского пальто. Его первым словом было «дада», которое порадовало всех, включая бабушку Каин и бабушку Кэббот, которые регулярно навещали их. Они не возили коляску, в которой он перемещался по Бостону, но соизволяли гулять на шаг позади няни в парке по вечерам в четверг, осуждающе смотря на малышей с менее дисциплинированной свитой.

Когда прошло два года, обе бабушки посовещались и пришли к выводу, что пора бы завести для Уильяма брата или сестру. Анна сделала им одолжение и забеременела. Однако на четвёртом месяце он вдруг захворала и начала чувствовать себя всё хуже.

Доктор Макензи прекратил улыбаться, когда закончил обследование будущей матери. В диагнозе он написал «преэклампсия?» и не был удивлён, когда Анна выкинула на шестнадцатой неделе.

– Анна, дорогая, причина того, что вы чувствовали себя нехорошо, заключается в вашем высоком кровяном давлении, – скажет он Анне позже. – Оно могло бы стать ещё выше, продолжайся беременность и дальше. Боюсь, у докторов ещё нет решения проблемы с кровяным давлением. Мы и знаем-то о нём не слишком много, – только то, что это очень опасно, особенно для беременной женщины.

Анна удержалась от слёз, размышляя о том, что значило бы для неё отсутствие других детей в будущем.

– Но такое, конечно, не случится в моей следующей беременности? – спросила она, выстраивая фразу так, чтобы расположить доктора к благоприятному ответу.

– Я бы удивился, если будет иначе, дорогая. Мне жаль, что приходится говорить вам эти слова, но я решительно советую вам воздержаться от новых беременностей.

– Если на несколько месяцев я подурнею, я потерплю, если это будет значить…

– Я не говорю о внешнем виде, Анна. Я говорю о том, что не стоит излишне рисковать своей жизнью.

Это был тяжёлый удар для Ричарда и Анны, – они оба сами были единственными детьми в семье из-за безвременной кончины их отцов и собирались произвести такое количество детей, которое соответствовало бы потребностям дома и бизнеса в следующем поколении. «А что ещё делать молодой женщине?» – спросила бабушка Кэббот бабушку Каин. Но больше никто не упоминал о возникшей проблеме, и всё внимание сосредоточилось на Уильяме.

Ричард, ставший президентом банка «Каин и Кэббот» и компании доверительного управления фондом того же названия, когда в 1904 году умер его отец, был всецело занят делами банка. Банк, расположенный на Стэйт-стрит, был символом архитектурной и финансовой солидности и имел отделения в Нью-Йорке, Лондоне и Сан-Франциско. Сан-францисское доставило Ричарду немалую головную боль вскоре после рождения Уильяма, когда оно – вместе с Национальным банком Крокера и «Банком Калифорнии» – рухнуло, причём не в финансовом смысле, а буквально – во время знаменитого землетрясения в 1906-м. Ричард, как от природы осторожный человек, был полностью застрахован в лондонском «Ллойде». Джентльмены до мозга костей, они выплатили всё до цента, и Ричард отстроился снова. И тем не менее, это был тяжёлый год, половину которого он провёл, живя в вагоне поезда, за четыре дня покрывавшего путь от Бостона до Сан-Франциско, где Ричард надзирал за строительством. Он открыл новый офис на Юнион-сквер в октябре 1907 года, и как раз вовремя: нужно было срочно уделить внимание другим проблемам, связанным с Восточным побережьем. Началось не очень масштабное, но постоянное изъятие вкладов из небольших нью-йоркских банков, многие мелкие конторы были на грани банкротства. Дж. П. Морган, легендарный председатель могущественного банка, носящего его имя, пригласил Ричарда поучаствовать в консорциуме, созданном для преодоления кризиса. Ричард согласился, и их смелое решение оправдало себя. Проблема стала рассасываться, но поначалу у Ричарда было несколько бессонных ночей.