Охотник - Юрий Корчевский

Не прошло и нескольких минут, как немцы открыли по берегу миномётный огонь, в первую очередь целя по кустам. Только Алексей дожидаться обстрела не стал и, едва уползли немцы, убрался с берега и он.

Когда он вернулся в свой окоп, по траншее подошёл сержант Осянин.

— Видел твою стрельбу, молодец! Учился где-то?

— Да нет. Охотник я, жизнь заставила.

— Э, парень, тебя бы в снайперскую школу, да винтовку с оптикой в руки — тогда бы немцы голяком на виду у всех не бегали. Я командиру роты доложу, пусть решает.

Алексей пожал плечами. Доложил сержант старшему лейтенанту или забыл, но только в жизни его ничего не изменилось. Да и не могло. Обескровленная, окружённая дивизия готовилась к прорыву. Следующей ночью они открыли огонь по немецким позициям из пушек и миномётов, достреливая последние снаряды, потому как с тяжёлым вооружением не прорваться. Потом пушки вывели из строя, сняв с них затворы.

Сразу за артобстрелом, под покровом темноты наиболее боеспособные подразделения пошли на прорыв. За ними несли раненых и шли тыловые службы вроде связисток и банно-прачечного отряда.

С потерями, но они прорвались к своим. От дивизии едва набирался полнокровный батальон, но главное — вынесли знамя дивизии и полков. Нет знамени — утеряно, утрачено, захвачено противником — подразделение расформировывается, опозоренное, и номер его не присваивается вновь. Сохранилось знамя, святыня части — её укомплектуют, пополнят техникой, и вновь полк или дивизия воскреснет из небытия.

Вот и их дивизию отвели в тыл на отдых и переформирование. Из тыла поступало пополнение, со складов — вооружение и боеприпасы. И хотя вооружение было немного устаревшим, воевать можно было. Ведь в ополчение шло и вовсе почти музейное оружие, вроде пулемётов Мадсена или Шоша, а пушки — трёхдюймовые времён гражданской войны.

Алексей снова уходил в команду минёров, по его военно-учётной специальности. Пехотинцы, как писалось — «необученные, годные к строевой», были. Не хватало обученных — артиллеристов, танкистов, лётчиков, сапёров.

В начале декабря дивизию отправили под Елец, где готовилось контрнаступление.

Немцы, не в силах одолеть сопротивление наших войск и по кратчайшему пути пройти к Москве, решили наступать с юга, через Тулу. Зима тогда случилась ранняя и суровая, снега выпало много, морозы доходили до тридцати-сорока градусов. Холодно было даже привыкшим к морозам русским. А у немцев шинелишки тоненькие, рассчитанные на тёплую европейскую зиму, шапок не было вовсе, если не считать немногочисленные горно-егерские части. Не готовился Гитлер к затяжной военной кампании, планировал завершить войну к осени, на зиму расположить войска в тёплых квартирах.

Солдаты стали мародёрствовать, отбирать у населения оккупированных районов тёплые вещи — вязаные носки, валенки, шапки, полушубки — даже женские шали.

Хуже того, к зимней военной кампании оказалась не готова техника. Не было зимних масел, и механикам приходилось всю ночь гонять моторы, сжигая драгоценное топливо, расходуя моторесурс. А к утру грязь замерзала между катками танков и транспортёров, не позволяя им тронуться с места.

Минёрам тоже приходилось несладко. Под снегом мины не видны, нащупать их сапёрным щупом невозможно, земля промёрзла на метр-полтора. Выручал миноискатель, но на весь взвод он был один. Но и обнаружив мину, её было сложно обезвредить. Держа в замёрзших пальцах нож, приходилось по кусочку откалывать замёрзшую землю, подбираясь к взрывателю. А после дождей или оттепелей его открутить было невозможно, резьба замерзала насмерть. Взрыватель согревали своим дыханием и потом отворачивали. Только времени уходило много. И если летом один минёр мог снять за ночь до десятка-полутора мин, то сейчас — одну-две. За неделю удалось проделать только узкий, метров тридцать, проход, да и то для танков. А противопехотные мины замёрзли настолько, что не срабатывали при нажатии, а для танков они были не страшны.

Проход обозначили снятыми минами, лишёнными взрывателей. У всех саперов были обморожены кисти рук, пальцы потеряли чувствительность, а для сапёра пальцы — наиглавнейший инструмент. Пальцы старались беречь, смазывали их жиром, грели у буржуек.

А немецкие сапёры мины и вовсе перестали ставить. Ведь для её установки надо лунку в земле долбить, только как это сделать на морозе? Потому ограничивались постановкой противопехотных мин, просто засыпая их снегом. Но они от этого не становились менее опасными.

Наученная горьким опытом пехота старалась сопровождать танки, идя по снегу гусениц — там уж точно ни противотанковых, ни противопехотных мин не было.

Танки и пехота пошли в атаку. За цепями атакующих артиллеристы катили пушки, поддерживая огнём свою пехоту. Связисты тянули телефонный кабель, чтобы обеспечить связь. А уж затем — сапёры, санитары.

Немцы не ожидали, что русские, войска которых они считали почти разбитыми, ударят им во фланг. Танки Гудериана были почти под Тулой, немецкие тылы растянулись — дивизия ударила в слабое место, в подбрюшье. Немцы, надеясь продолжать наступление, не успели толком организовать оборону: окопчики — не полного профиля, траншеи мелкие, и то не везде, капониры для орудий замаскированы плохо — поди, попробуй подолбить мёрзлую землю.

Дивизия с ходу прорвала оборону немцев и пошла вперёд. Наступление удалось бы развить, но у наших не было резервов, чтобы ввести их в бой, а немцы кинули на атакующих свою авиацию. В начале войны их люфтваффе превосходило советскую авиацию по количеству и качеству самолётов, а главное — пилоты были хорошо подготовлены и имели боевой опыт — качество, незаменимое в боевых условиях.

Навалились они на дивизию почти всем вторым воздушным флотом под командованием Кессельринга. Волна за волной шли пикировщики «Юнкерс-87». Едва они ушли, отбомбившись, их сменили фронтовые бомбардировщики «Юнкерс-88» и «Хейнкель-111». С нашей стороны прикрытие было жиденькое, из устаревших истребителей И-16, зениток катастрофически не хватало.

Наступление захлебнулось, дивизия понесла потери и отошла на прежние позиции. Но задачу свою она выполнила: немцы испугались, заосторожничали, остановили наступление на Москву и стали подтягивать из тыла свежие части да организовывать оборону, опасаясь повторного удара русских.

Сейчас каждый день, каждая неделя играла на руку советским войскам. Мобилизационные резервы русских были истощены, промышленность после эвакуации только налаживала производство вооружений.

Ночами по нейтральной полосе ползали и наши и немецкие сапёры — ставили мины. Немцы обычно всегда освещали свой передний край и нейтральную полосу. Но когда на «нейтралку» выходила разведгруппа или сапёры, осветительные ракеты пускать переставали. Для наших это была своеобразная подсказка: или немцы попытаются захватить «языка», или ставят мины. Иногда на «нейтралке» сталкивались наши разведчики с немецкими, или разведчики и сапёры. Вспыхивал короткий ожесточённый бой. Огнестрельное оружие старались не применять, дрались ножами, штыками, сапёрными лопатками. В одну такую переделку попал и Алексей.

Они группой из семи человек сняли немецкие противопехотные мины и установили их же, но в другом месте. Места установок и наши и немцы отмечали на картах. В первую очередь такие схемы нужны были разведчикам.

Группа уже возвращалась назад, как командир вдруг поднял руку. Сапёры замерли, приготовив оружие. Навстречу им, левее на полсотни метров, двигалась другая группа — тоже в белых маскхалатах.

Не заметив неподвижно лежащих сапёров, немцы проползли совсем рядом и попали на только что установленные мины — SMi-35, выпрыгивающие. Раздался хлопок вышибного заряда, и следом — взрыв. Вскрикнули раненые.

Видимо, немцы решили, что они наткнулись на случайно установленную или не обезвреженную ранее мину. Группа подалась влево и попала на противотанковую Stochmine, дающую четыреста осколков. Группа погибла почти вся, уцелел только замыкающий, но и он был контужен, сапёры «спеленали» его без сопротивления. Так и притащили в траншею пехотной роты. Немец к тому времени отошёл, дёргаться стал, да поздно.

Пленного передали в особый отдел. Разведчики в плен попадали редко, и если их обнаруживали, обычно они отстреливались до последнего. «Языками» они были хорошими, знали много.

Командиру сапёрной группы потом дали медаль «За отвагу».

Через несколько дней минёров построили. Перед взводом прошёлся незнакомый старший лейтенант.

— Бойцы! Нужны добровольцы для задания. Не скрою, задание опасное. Кто согласен, шаг вперёд.

У сапёров служба была сама по себе опасной. Немного недоглядел, поторопился, или немцы новый, неизвестный взрыватель поставили — и всё. В лучшем случае — без руки, в худшем… Про худший случай думать не хотелось. А тут предлагают опасное задание, стало быть — и вовсе не фунт изюму.