Теплый дождь - Тонино Гуэрра

Глава пятая

На третий день плавания я позволяю себе промокнуть под теплым кавказским дождем, порождающим миражи, до которых рукой подать. Я вижу Генерала и его пса-денщика. прогуливающихся вдоль Невы и встречающих Пушкина.

Дождь обрушивается на мои плечи внезапно, когда на третий день плавания в 11 утра я сижу на верхней палубе «Адмирала Нахимова». Вдали виден берег. Небо чистое, и я не понимаю, откуда этот дождь. Кажется, что медленно и непрерывно опадает некая ничем не поддерживаемая вуаль. Теплые вуалевые занавески. Капель не видно, да и у облаков не было времени образоваться. Напоенный солнцем дождь падает в море по пологой параболе, так и не дав возможности облакам приобрести одну из своих многочисленных форм. Я тотчас соображаю, что лучше всего не шевелиться. Это подходящий случай промокнуть насквозь. Я не одинок в своем желании: и другие пассажиры, находящиеся на верхней палубе, отдают себя во власть дождя. Они тоже знают, что теплый кавказский дождь доставляет большое удовольствие, когда промокаешь до нитки. На мне летний костюм, купленный в магазинчике на площади Треви: пиджак и брюки, сшитые по модели Купера из белой полотняной ткани, мнущейся, словно бумажные кульки, в которых на наших рынках заворачивают жареную рыбу. Я подставляю дождю спину, вода лепит рельеф моего позвоночника на полотне прилипшего к спине пиджака. Кажется, что мои зрительные способности многократно возросли. Впрочем, дело не в глазах. Мое воображение создает образы как бы во плоти. Теперь, после того, как я говорил об этом с некоторыми специалистами, я знаю, что феномен теплого дождя нередко использовался писателями и поэтами. Мандельштам назвал его опиумом кавказцев. Расслабляющий теплый дождь порождает, особенно на рассвете, миражи, до которых, кажется, рукой подать. Струящиеся призраки постепенно наполняются жизнью, сначала беззвучной, такой же, как пейзаж, в котором они движутся, и вот уже сквозь толщу дождя, затянутого текучей прозрачной золотистой пеленой, до меня доносится голос Генерала, который прогуливается со своим псом Бонапартом. Они идут по набережной Невы. Холодный день.

— Хобот — это пятая нога? — спрашивает пес.

— Нет.

— А что же тогда?

— Нос.

— Никогда не видел, чтоб нос волочился по земле.

— Это такой нос, которым всасывают…

— Тогда это насос.

— Нос-насос.

— Он что, пьет носом?

— Нет, он льет им воду в рот.

— А что им еще можно делать?

— Поднимать что-нибудь с земли.

— Он мог бы делать это зубами или языком.

— Вряд ли. Он высокий и ему трудно нагибаться.

— Тогда лапой.

— Он так тоже делает. Когда, например, нужно поднять дерево, он поднимает его хоботом, а затем берет под лапу.

— Но все-таки это нос или рука?

— И то, и другое.

— Мой Генерал, я впервые в жизни слышу, что нос может быть также и рукой.

— Все всегда бывает впервые.

— А когда слоны впервые появились здесь, в России?

— Первый слон был подарком персидского шаха нашему царю.

— Интересно.

— Сначала он шел пешком, а затем его везли по рекам на плотах. Когда его привезли в Москву, это вызвало у людей огромное изумление.

— Как его звали?

— Не знаю. Знаю только, что его видело очень много москвичей. А вскоре случилось так, что вспыхнула эпидемия чумы и кто-то заразил слона.

— А дальше?

— Все. Больше о нем ничего не известно.

— Часто о чем-нибудь или о ком-нибудь больше ничего не слышно. Куда они исчезают?

— Туда, где больше никого не беспокоят.

— А я кому-нибудь доставляю беспокойство?

— Разумеется. Котам.

— Но, Генерал, клянусь вам, мне всегда было на них наплевать.

— Тебе да, но другие собаки готовы разорвать их в клочья.

— Это сплетни о нас.

— Сплетни еще приятнее, чем горькая правда.

— Да что вы? Хорошо, теперь клянусь, что как только увижу кота, я брошусь на него…

— И вернешься домой с поцарапанным носом. .

— Только не я. У меня молниеносная реакция.

— Всегда?

— Всегда.

— Давай не будем об этом.

— Вы намекаете на ту историю с мышью?

— Вот именно.

— Но мыши сами словно пули.

— Я приказал тебе отрезать ей путь.

— Я это сделал.

— Да, но слишком поздно.

— Согласен) в какой-то момент я проявил нерешительность.

— В атаке нельзя такое допускать.

— В следующий раз я буду, как молния.

— Хотелось бы надеяться.

— Вы что, мне не верите?

— Давай поспорим, кто из нас первый доберется до Москвы?

— Мой Генерал, вы шутите?

— Не шучу.

— Да я буду раньше вас, даже если поскачу на одной лапе.

— Можешь скакать хоть на восьми.

— Отправимся прямо сейчас?

— Давай.

— Вы готовы? Вперед! Пес стремглав мчится вдоль реки, однако Генерал командует «Стой!». Бонапарт возвращается:

— Что служилось?

— Я уже прибыл.

— Куда?

— В Москву.

— И как же, интересно, вы это сделали?

— Мысленно.

— Но вы ведь здесь.

— Сейчас да, но только что я был на Красной площади. Там шел снег.

— Как я могу вам поверить?

— Ты берешь под сомнение слова своего командира?

— А разве их никогда нельзя брать под сомнение?

— Никогда.

— Тогда и я могу сказать, что побывал в Персии.

— Конечно.

— И вы мне поверите?

— Нет.

— Почему?

— Потому что уверен, что ты не сможешь сказать, в каком городе ты побывал.

— Я действительно этого не знаю.

— А я, наоборот, назвал тебе точное место.

— Видимо, это была известная вам площадь.

— Мысленно можно побывать лишь в тех местах, которые тебе известны.

— Не согласен. Я был в том месте, которое сам себе вообразил.

— Но на самом деле такого места не существует. В нескольких шагах от них останавливаются сани, из них выходит смуглый мужчина. Он приближается к парапету и останавливается, обозревая Петербург. В его глазах тоска. Когда мужчина, у которого поверх пальто накинута медвежья шуба, поворачивается, чтобы вернуться к саням, он замечает Генерала и протягивает ему руку. — До свидания, господин генерал.

Генерал застывает, удивленный и пораженный: слишком редко кто-либо узнает его.

— Вы знаете, кто я такой?

— Разумеется. Я видел ваш портрет в Зимнем дворце.

— И есть сходство?

— Достаточное. Только теперь Генерал узнает любезного господина.

— Вы уезжаете, господин Пушкин?

— Может быть, хотя мне и не хотелось бы. Поэт садится в сани, они удаляются, похрустывая льдом. По дороге к дому Генерал и его денщик возобновляют беседу.

— Почему я никогда не вижу снов? — спрашивает пес.

— Я тоже их редко вижу.

— А я никогда.

— А мне, если я их все же вижу, снится всегда одно и то же.

— И что это?

— Голуби. Те самые, которых я использовал в войне против Наполеона.

— Интересно.

— Ты слышал когда-нибудь легенду о княгине Ольге?

— Нет.

— Княгиня, чтобы отомстить за мужа, убитого древлянами, велела преподнести ей в дар голубей, которыми те владели. А затем подожгла птицам крылья и выпустила их. И птицы принесли огонь в каждый дом.

— Здорово.

— Я поступал так со всеми населенными пунктами, куда собирался войти Наполеон.

— Значит, вот почему вы требуете, чтоб освободили всех птиц: хотите замолить свою вину. — И поэтому тоже.

— Я думаю, это правильно.

— А ты знаешь, что делали жители деревень, когда видели свои дома горящими?

— Как я могу это знать?

— Они доставали из карманов ключи, бросали их в шапку самого старшего из них, потом шапку зарывали в землю, все становились на колени и молились.

Они надолго застывают перед Зимним дворцом. Именно тут, на замерзшей реке, в полночь вспыхнет собачий мятеж с требованием освободить птиц, заточенных в клетках. Некоторое время Генерал и пес стоят молча, глядя на фосфоресцирующий лед, как вдруг они слышат далекие крики, словно кричат обезумевшие люди. Улицы наполняются плачущими горожанами, по мостам беспорядочно мечутся кареты и сани. Наконец до них доходит весть, перевернувшая вверх дном весь город: Пушкин смертельно ранен соперником-французом на дуэли. Генерал и Бонапарт присоединяются к толпе любопытствующих перед домом поэта в ожидании новостей о его состоянии. Генерал безуспешно пытается добиться разрешения войти в дом и приблизиться к постели Пушкина. Он несколько раз повторяет, что он Генерал, что он последний, кто разговаривал с поэтом, но его никто не слушает. Бонапарт неожиданно преодолевает все препятствия и проникает в здание. Генерал удовлетворен: хоть псу удалось проникнуть сквозь круг тех, кто охраняет доступ к Пушкину. Однако удовлетворение длится недолго: появляется швейцар, держа пса за шиворот, и выбрасывает его на улицу. Генерал, следуя за ним, удаляется со слезами на глазах. Некоторое время они шагают молча, затем Генерал взволнованно спрашивает:

— Ты его видел? Пес утвердительно кивает.

— В спальне?