Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства - Абрам Ранович

50. В том же [47] году, вследствие частых требований народа, обвинявшего откупщиков податей в притеснениях, Нерон задумался над тем, не приказать ли отменить всякие косвенные налоги и сделать тем прекраснейший подарок роду человеческому. Но сенаторы, воздавши ему предварительно большую похвалу за великодушие, сдержали его порыв указанием на то, что империя разрушится, если уменьшатся доходы, которыми государство поддерживается… Нужно, разумеется, умерить алчность откупщиков, чтобы они новыми притеснениями не делали ненавистным того, что в течение стольких лет переносилось безропотно.

51. На этом основании государь издал эдикт: чтобы были выставлены публично постановления относительно каждого налога, до этого времени бывшие скрытыми; чтобы непоступившие уплаты не были взыскиваемы по истечении года; чтобы в Риме претор, а в провинциях — те, кто там заменяет претора или консула, разбирали жалобы против откупщиков не в очередь; чтобы для солдат сохранялась беспошлинность, исключая тех предметов, которыми они стали бы торговать. Были там и другие предписания, очень справедливые, которые короткое время соблюдались, а потом на них не обращали внимания [48].

Между тем для собрания денег была опустошена Италия, были разорены провинции, союзные народы и государства, называемые свободными. Жертвами этой добычи сделались боги, так как храмы в Риме были ограблены и из них было вынесено золото [49]… А в (провинции) Азии и Ахайе похищались (из храмов) не приношения только, но статуи богов, после того как были посланы в эти провинции Акрат и Каринат Секунд.

16. Между тем большое множество обвинителей накинулось на тех, кто отдавал деньги на проценты в противность закону диктатора Цезаря, которым определяется мера ссуды и (поземельных) владений в Италии, закону, давно оставленному без внимания, так как общественному благу (обыкновенно) предпочитается частная польза. Правда, ростовщичество — старое зло в Риме, бывшее очень частой причиной возмущений и раздоров, и потому было обуздываемо еще в древнее время, при менее испорченных нравах… Много было издано плебисцитов против обходов закона, которые, несмотря на частые кары, снова появлялись при помощи удивительных хитростей. Но теперь [50] претор Гракх, которому досталось разбирательство по этому делу, озадаченный множеством виновных, сделал доклад об этом сенату, и испуганные сенаторы — ведь не было ни одного из них, свободного от такой вины, — обратились с просьбой о прощении к государю. Снисходя на эту просьбу, он дал им год и шесть месяцев времени, в течение которого всякий должен был уладить свои денежные дела сообразно с законом.

17. Это произвело недостаток в деньгах, так как все долги были потребованы разом и так как после стольких обвинений и после распродажи (конфискованных) имуществ осужденных монета удерживалась в фиске [51] или в государственном казначействе. Ввиду этого сенат предписал, чтобы каждый две трети отданных взаймы денег поместил в поземельных владениях в Италии. Но заимодавцы требовали уплаты денег целостью, а должникам неловко было подрывать свой кредит неуплатой. Отсюда сначала пошла беготня и просьбы, затем тяжбы перед трибуналом претора, и (таким образом) то, от чего ждали облегчения, — продажа и покупка — дало противоположный результат, потому что заимодавцы все деньги для покупки земли спрятали. Так как обилие продаваемых земель вызвало их дешевизну, то, чем кто был более в долгу, тем труднее для него было пустить в продажу (свое имение); поэтому многие лишились состояния. Потеря имущества стремглав опрокидывала достоинство и репутацию, пока наконец не помог Цезарь, раздав банкам сто миллионов сестерциев и предоставив право занимать деньги без процентов на 3 года, если должник дает народу залог полевыми угодьями на двойную сумму. Этим путем кредит был восстановлен, и мало-помалу отыскались и частные заимодавцы. Но продажа земли совершалась не по форме сенатского постановления: строги были требования вначале, как почти всегда бывает в подобных случаях, а в конце на них не обращали внимания.

В этой надписи, которая сохранилась не полностью и из которой дан лишь отрывок, речь идет о регулировании ставок за размен денег. Меняльное дело было дано на откуп частным лицам, которые отчисляли в казну часть своих прибылей. Этим обстоятельством откупщики пользовались, чтобы под предлогом радения об интересах казны незаконно обогащаться самим.

…Я приказал им [52] явиться, чтобы выяснить, чего они хотят. Оказалось, что метод обмена незаконен и что они позволили себе действовать вопреки справедливости и против соглашения [53]. В то время как они обязаны получать от мелких торговцев и продавцов рыбы, привыкших торговать на мелочь, 18 ассов за денарий, а желающим разменять денарий — давать 17 ассов, они не ограничивались обменом ассов [54], но, если кто-нибудь торговал даже на серебряные денарии, они взыскивали с него по ассу за каждый денарий. Ввиду этого мы решили на будущее исправить это, чтобы покупателям не приходилось платить налог тем, кому на них не дано власти. Конечно, что касается той мелкой рыбы, которая продается на рынке по установленной (агораномом) цене, то если ее кто-либо купит даже на несколько мин [55], он должен, согласно нашему решению, расплачиваться за нее мелочью, так что от этих сделок остается для города доход от лажа. Точно так же, если несколько человек решат в складчину наторговать на несколько денариев и затем поделиться [56], они обязаны дать рыбопродавцу медь, чтобы он понес ее (для обмена) к меняле. Давать же они должны из расчета 17 ассов, так как разменное дело касается только торговцев.

Первый столбец сильно испорчен; насколько можно судить, речь идет о судебном процессе, возникшем по жалобе жреца Тесенуфиса, отец которого купил у жрицы Тембо дом. Воспользовавшись уничтожением купчей во время восстания, Тембо вновь завладела проданным домом. Второй столбец рукописи хорошо сохранился.

(Строка 23).., старост села, они засвидетельствовали, что Маррей, отец Тесенуфиса, приобрел дом до войны. Равным образом Кондил, один из рыбаков, засвидетельствовал, что он хранил купчую отца Тесенуфиса на означенный дом и что «в городе повстанцы-египтяне принудили меня принести купчую и сжечь ее». Из этого для нас стало ясно, что дом принадлежит Маррею, отцу Тесенуфиса. Мы поэтому предложили Тембо выселиться из дома; она же, попросив срока, заявила, что освободит дом в течение 10 дней.

Таково было положение в Риме, когда в Паннонских легионах вспыхнуло восстание без всяких новых причин, кроме того, что перемена государя [57] указывала возможность смут и виды на добычу от междоусобной войны. В летних лагерях находились вместе три легиона под начальством Юния Блеза… Был в лагерях некто Перценний, когда-то предводитель театральных клакеров, а потом рядовой солдат, человек дерзкий на язык, научившийся благодаря театральной практике составлять сходбища. Он стал людей неопытных и таких, которые беспокоились относительно военной службы после Августа, мало-помалу волновать в ночных заговорах или, когда день склонялся к вечеру и лучшие солдаты удалялись, собирал в кучу дурных.

17. Наконец, когда были уже готовы и другие агенты возмущения, он, как бы обращаясь с речью к народному собранию, спрашивал их: «Зачем вы повинуетесь, словно рабы, немногим центурионам и еще меньшему числу трибунов? Когда вы осмелитесь потребовать облегчений, если не приступите к новому и еще непрочно сидящему государю с просьбами или оружием? Довольно мы уже в течение нескольких лет грешили беспечностью, — так как старые из нас служат по тридцати или по сорока лет и большей частью с телом, изувеченным ранами. Даже и для вышедших в отставку служба не кончается, а, находясь у знамени (ветеранов), они под другим названием переносят те же самые труды. И, если кто у нас переживает столько приключений, того тащат еще в далекие страны, где под именем пахотной земли мы получаем сырые болота или невозделанные места на горах. Но самая служба в войске тяжела и не дает ничего: душа и тело оцениваются по десяти ассов в день. На эти деньги приходится покупать платье, оружие, палатки, на эти деньги откупаться от жестокости центурионов, покупать увольнение от военных работ. Но все-таки бичевания и раны, жестокая зима, мучительное лето, лютая война или ничего не приносящий мир останутся нашим всегдашним жребием. И нет для нас иного облегчения, как вступать в службу на определенных условиях, чтобы нам платили по денарию [58] в день, чтобы шестнадцатый год службы был окончательным, чтобы нас не удерживали сверх него при знамени, но чтобы в том же лагере награждали чистыми деньгами [59]. Разве преторианские когорты [60], где солдаты получают по два денария и возвращаются к своим пенатам после 16 лет, берут на себя больше опасностей? Мы ничего не говорим дурного о караульной службе в Риме, однако мы, живя среди диких народов, видим неприятеля из наших палаток»…