Шадр - Ольга Порфирьевна Воронова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, например, на «новый» избирательный закон, сохранявший прежнюю многоступенчатость выборов, «Гном» отозвался помещенной на обложке карикатурой. К думе — ее символизирует черный, широко раскинувший паутину паук — бредут по узенькой дорожке несколько комариков, чудом просочившихся через «просевочное отделение». За кустами, неподалеку от шлагбаума, преграждающего доступ остальным, прячется шпик, наблюдавший за «лояльностью».
«Ж’ан» подписана карикатура. «Ж’ан» — первый псевдоним Иванова, воспоминание о дружеском прозвище, присвоенном ему в семье Каменских.
Иванов работает в журнале с апреля 1906 до весны 1907 года. Делает обложки, рисует карикатуры (большей частью политические). Событиями 1905 года, размышлениями о нем овеян рисунок «Миша проснулся!». Медведь, разорвавший цепи, борется с человеком, по рукаву которого вьется надпись «Правительство». На полу — сорванный эполет, череп с крестом, скипетр с привязанной к нему плетью. На медведя наведено дуло пушки, вдали маячит тюремная решетка. Орлы, украшенные орденскими лентами, наблюдают за битвой. «Кто победит?» — спрашивает рисунок.
Рваный беглый штрих, четкие силуэты, выразительные позы. Надписи, разъясняющие карикатуры самому широкому кругу читателей. Вполне определенная, устоявшаяся политическая сюжетика.
«Обыск у богача» — жандармы пьют вместе с обыскиваемым; «Обыск у пролетария» — ни в чем не виновного человека тащат в тюрьму; «Свободы 17 октября» — меч поверх манифеста; «Предназначено в подарок правительству» — бык, взметнувший на рогах перепуганного купца.
Издателя «Гнома» В. С. Мутных неоднократно штрафовали, а за номер, в котором были помещены стихотворение, сравнивающее Николая II с «безграмотным дворником», обороняющимся от народа, и карикатура Иванова «Придворная сценка», он был привлечен к суду. «Придворная сценка» — самая, пожалуй, злая и прямолинейная карикатура Иванова. Действие ее происходит в Зимнем дворце. Лихо сдвинув корону на затылок и, как нож, зажав в руке скипетр, Николай II дружески беседует с Победоносцевым. На придвинутой к трону ширме нарисована виселица, свитки законов засунуты в ночной горшок.
Иванов ждал исключения из школы — Рупини, безусловно, не простил бы ему участия в «Гноме». Но ему повезло: суд не стал доискиваться, кто скрывается под псевдонимом «Ж’ан», и хотя дни «Гнома» были сочтены, его судьба не отразилась на судьбе Иванова.
4. ПЕШКОМ ЗА СЛАВОЙ
Два юноши. Один — высокий, угловатый, худой; другой — коренастый, приземистый. Первый идет налегке, высоко вскинув подбородок. Второй, сгибаясь под тяжестью котомки, опустил голову и шагает медленно, неторопливо.
«Пешком за славой» назвал Шадр рисунок, на котором изобразил себя и Петра Дербышева, отправляющихся в путешествие по России.
Весной 1907 года они окончили школьный курс. В Екатеринбурге решили не оставаться, а ехать в Петербург держать экзамены в Академию художеств. Экзамены должны были проходить осенью, лето было теплым и ясным, и у обоих друзей впервые в жизни было несколько месяцев свободного времени. Договорились идти в Петербург пешком, через Поволжье, Кавказ, Украину. Промерить Россию шагами, посмотреть жизнь и людей.
Желание это созрело у Иванова под влиянием рассказов Горького. Еще мальчишкой, сопровождая панфиловский обоз в Нижний Новгород, он залпом прочитал «Емельяна Пиляя», и с тех пор Горький стал его любимым писателем и в какой-то степени образцом для подражания: Иванову хотелось знать Россию так, как ее знает Горький, пройти по ней так, как прошел Горький. Во время своего «путешествия за славой» он на многое будет смотреть глазами писателя и, рассказывая об Одессе много лет спустя, будет говорить словами Горького о «лесе мачт, окутанных клубами тяжелого черно-сизого дыма», о «глухом шуме якорных цепей, свисте локомотивов»[5].
Иванов и Дербышев шли вдоль рек Камы и Волги, сокращая иногда путь случайными переездами на баржах и в лодках, норовя проехать на пароходах или поездах зайцами. Радовались, глядя, как темная хвоя уступает место нежной свежести низкорослого тальника; как щебнистые холмы сползают к песчаным, усеянным цветными голышами берегам; как меловые утесы Жигулей сменяются уютными, утопающими в тенистых садах городками.
«День сытые — два голодные», иногда — за хлеб — писали портреты по случайным заказам, но чаще подрабатывали грузчиками, малярами, носильщиками. Оборвались, продрались до нитки. Тяжелее всего почему-то оказалось расстаться с перочинным ножиком. Уже известным скульптором Шадр рассказывал с досадой: «Продали друга за двугривенный…»
Первая большая остановка — в Уральске, у Каменских. Михаил Федорович, не очень веря в возможности Иванова поступить в академию, дает ему рекомендательное письмо к своему бывшему коллеге, директору Училища технического рисования Штиглица Г. И. Котову. «Я прошу вас помочь моему бывшему ученику Ивану Дмитриевичу Иванову, — пишет он. — В Екатеринбурге ему больше нечего делать. Иванов, безусловно, человек очень талантливый. Мы все, преподаватели в Екатеринбурге рисования и живописи, считали его за одного из лучших наших учеников…»
Кавказ. Иванов жадно вглядывается в красоты южной природы, окутывая романтической дымкой все проходящее перед глазами: «хрустальную декорацию снежных гор, заслоняющих горизонт»; «щелкающий зубами Терек»; «убегающие от бездны гранитные скалы Военно-Грузинской дороги».
Одесса. Случайное знакомство с художником К. К. Костанди приносит удачу: Иванову заказывают для одесского театра декоративное панно «Вихрь». Неделя радостного общения с полотном и красками. Киев. В вокзальной сутолоке он теряет Дербышева и, как ни ищет, не может найти его. Добирается до Москвы и, словно по щучьему веленью, встречает его в Третьяковской галерее.
Встреча эта приносит и радость и огорчение: пораздумавши, Дербышев отказывается экзаменоваться в академию, и Иванов едет в Петербург один[6].
Петербург встречает его неприветливо. В Академию художеств он — не попал — провалился по рисунку[7]. Идти в Училище технического рисования не хотелось — при-кдадное мастерство не интересовало его. Путь к славе оказывался далеко не торным.
Жить было не на что. Ночевал с босяками на Охте, Ж заброшенной барже. Познакомившись там с шарманщиком, стал ходить с ним по улицам и дворам («ходил В обезьянкой на плече, полумертвой от холода и голода носительницей чужого счастья»), пел под дребезжащую музыку. Тут-то и улыбнулся ему случай — его пение случайно услышал режиссер Александрийского театра Михаил Егорович Дарский.
Услышал и поразился красоте и силе его голоса, непринужденности его поведения.
Экспансивный, увлекающийся, склонный к неожиданным и решительным действиям, Дарский решил, что Иванов должен стать актером. Допущенный по его рекомендации к приемным экзаменам на Высшие драматические курсы Санкт-Петербургского театрального училища, Иванов действительно сдает экзамены и даже, как вспоминает потом, блестяще. Его зачисляют в класс одного из премьеров Александрийского театра и лучших педагогов училища, Владимира Николаевича Давыдова.
Год занятий на драматических курсах был, пожалуй, самым серьезным испытанием художническому призванию
