За державу обидно - Александр Лебедь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полтора месяца до середины октября бегали мы марш-броски и кроссы. На фоне всеобщей попутной физической тренировки. Это когда в баню бежишь моешься, в бане — моешься и из бани бежишь — моешься. Главное воспоминание того периода — это непроходящее чувство голода. И кормили, в принципе, неплохо, и чайная работала, но все постоянно были голодны. Пока не втянулись. Такая насыщенная спортивно-спартанская жизнь привела к тому, что 17 человек из роты написали рапорта и были отчислены. Зато оставшиеся приобрели шкуру и пятки носорога. Произошла естественная селекция: все, кто погнался за легкой романтикой красивой офицерской жизни, отсеялись, рота сплотилась, и через полтора месяца это были уже другие люди, готовые к трудностям и испытаниям.
Испытания нам пришлось преодолевать уже в октябре. На третьем курсе случилось ЧП. Во время огневой подготовки пропал пистолет Макарова. Сутки весь батальон искал исчезнувшее оружие: прочесывали лес километр за километром. Нашелся пистолет в лагере. Кто-то, испугавшись, подкинул его в бачок для окурков, в курилку. Комбат подполковник Алексей Степанович Карпов, чтобы объяснить доходчиво, что воровать оружие нехорошо, принял решение: всему третьему курсу совершить марш-бросок «по полной боевой» по маршруту Сельцы (учебный лагерь) — Рязань, через Ульевую, что означало ни много ни мало — 70 километров. Первый курс стоял и смотрел во все глаза. А комбат подумал немного и добавил, что и первый курс для профилактики тоже совершит марш-бросок. Комбат для нас был если и не богом, то по табели о рангах стоял где-то рядом.
Марш-бросок подразумевал преодоление «зон заражения», то есть нужно было бежать часть пути в ОЗК (общевойсковой защитный комплект). Если для третьего курса это было делом привычным, то для нас, первогодков, задача на пределе возможного. За сутки мы преодолели 70 километров пути. Финишировали под Рязанью. Оставшиеся три километра уже шли, но так, что два крайних поддерживали среднего. Помню, в училище я входил, неся два автомата и гранатомет, и был этим страшно горд.
После осенней физической подготовки мы попали в совершенно иной мир. Начались лекции. Мы сидели в теплых классах и вспоминали — как о чем-то далеком — об осеннем лагере. Переход от огромных физических нагрузок к учебникам-задачникам по математике и физике был разительным. Мы вспоминали о тех, кто сломался на первых физических испытаниях, и где-то даже жалели их, ощущая гордость, что прошли, выдержали и дожили до спокойной училищной жизни. Хотя это спокойствие тоже было относительным. Как только выпал снег, мы стали тренироваться ходить на лыжах. Согласно учебному плану рота в среднем раз в два месяца выходила на учебный центр на 2–3 недели. Как некогда Николай I провел прямую линию, по которой построили первую железную дорогу Петербург — Москва, так брал линейку и наносил Плетнев по прямой на карте маршруты движения роты. На определенный отрезок пути один из курсантов назначался командиром роты. Ему вручались карта, компас и… единоначалие. Никто не подсказывал — это было обязательным условием. На ведущего роту курсанта возлагалась полная ответственность. Если плутал — рота наматывала лишние километры, и такой незадачливый «ротный» спиной чувствовал «теплые», «участливые» взгляды своих подчиненных. Так у нас вырабатывали чувство ответственности.
В конце первого курса к нам приехал командующий Воздушно-десантными войсками генерал армии Василий Филиппович Маргелов, создатель ВДВ, Герой Советского Союза, прошедший всю финскую и всю Отечественную войну, человек орлиного племени, живший по принципу: «Нет задач невыполнимых» и сумевший сделать этот принцип девизом Воздушно-десантных войск, живая легенда. Для нас это было явление Христа народу, когда дверь спортзала открыл 60-летний генерал и командир взвода лейтенант Н. В. Гер-лейн подал команду и доложил: «Товарищ командующий, с курсантами 3-го взвода 1-й роты проводятся занятия по физической подготовке. Командир взвода…» Курсанты онемели и стояли, не шелохнувшись, переживая сошествие Бога на землю.
Командующий обвел нас отеческим взглядом и спокойно сказал:
— Первый курс! Что можете, сынки?
Командир взвода начал докладывать…
— А через коня можете? — последовал вопрос.
С конем, честно говоря, дело обстояло неважно, половина еще не освоила как следует, но ударить лицом в грязь было невозможно, и все в один голос сказали, что можем. Поставили коня, и три лучших курсанта благополучно через него перелетели. Я был четвертым, но прыгнуть не успел. Маргелов вдруг спросил: «А как насчет сальто через коня, можете?» Это мы вообще никогда не пробовали, но так же дружно ответили, что можем.
Развернули коня поперек, установили подкидной мостик. Двое перепрыгнули и благополучно совершили сальто. Настала моя очередь. Все мои мысли были сконцентрированы на одном: «Я никогда не делал сальто через коня, но отступать нельзя». Я разогнался и прыгнул. Хорошо помню, как сделал одно сальто и начал крутить второе, но тут помешал пол — удар был такой сильный, что я потерял сознание. Очнулся в госпитале с сотрясением мозга. Так окончилась моя первая встреча с командующим ВДВ.
На втором курсе нас покинул Плетнев, получивший звание капитана и ушедший в войска. Сменил его капитан А. И. Ильин. Правда, пробыл он совсем недолго. Анатолий Иванович хорошо знал, к несчастью для нас, английский язык, и его забрали командовать 9-й ротой спецназа. Ильина сменил капитан В.М.Зайцев. О нем нужно сказать особо.
Зайцев был военным корреспондентом окружной газеты, подготовил план «эпохального» романа о ВДВ и с целью «проникновения в образы» попросил командующего дать ему возможность командовать ротой. В Фергане ему дали роту в 105-й дивизии. За 2–3 месяца он развалил все, что было можно. Кто уже там подсуетился — сказать теперь трудно, но его «выдвинули» на курсантскую роту, полагая, по-видимому, что здесь он принесет меньше вреда. Был он среднего роста, тридцати лет и абсолютно лысый, как шар. Человек с задатками крайне скверного администратора, он как нельзя лучше напоминал одного из героев известного произведения Салтыкова-Щедрина («История города Глупова»), а именно Органчика, уяснившего общие, расхожие фразы и примитивные команды. Восемь месяцев он терзал нашу роту. Я был к тому времени заместителем командира взвода, старшим сержантом. Несмотря на свой опыт и дисциплинированность, заработал от Зайцева в общей сложности 23 суток ареста, хотя не отсидел ни одного дня. Зная, что можно наказывать арестом курсантов, Зайцев налево и направо раздавал сутки арестов, но в конечном счете никто не сидел, так как у командира роты не хватало воли претворить объявленное взыскание в жизнь. А получить сутки можно было ни за что, ни про что! Как-то я зашел в канцелярию и стал докладывать по занятиям, а Зайцев без перехода вдруг говорит:
— А почему вы вчера стояли у КПП?
Оторопев, отвечаю:
— Мать приезжала.
— А кто вас туда отпускал?
— Никто! Я ведь за КПП не выходил!
— Так вы пререкаетесь?
— Ну, если вы считаете мой ответ пререканием, то пусть будет так!
— Отлично. Тогда пять суток ареста.
И такие бессмысленные, нудные и никчемные беседы длились постоянно, и казалось, не будет этому ни конца, ни края. В конечном итоге книги Зайцев никакой не написал и с роты его сняли. Куда он делся — одному Богу известно. Обычно запоминаются яркие, сильные личности, но это была выдающаяся серость, необыкновенная и бездарная посредственность. И я благодарен судьбе, предоставившей мне возможность на собственной шкуре испытать: каким не должен быть офицер. Особенно разителен был этот контраст после такого командира, каким был Плетнев. В принципе, отрицательный результат эксперимента — это тоже результат.
Иногда нам приходилось экспериментировать и с преподавателями. Английский язык в нашем взводе преподавал капитан Г.И.Федоров — низкорослый кривоногий человек со скверным характером. Во время занятий он не произносил ни одного слова по-русски. У него легко в течение 45 минут можно было получить 5–7 двоек, а это было чревато оставлением без увольнения, лишением отпуска да еще и промыванием мозгов на комсомольском и партийном собраниях.
С этой карой господней необходимо было как-то бороться. Стали искать слабости и обнаружили целых три: бокс, шахматы и значки с названием городов.
В боксе у меня успехи были неплохие. На втором курсе помню один бой. Выступал я в тяжелом весе и где-то около 21 часа выбил во втором раунде соперника за канат и под рев публики вышел в полуфинал соревнования на первенство училища. В первом ряду зрителей сидел Геннадий Иванович Федоров и страстно болел.
На другой день была суббота и первым часом — английский. В присущей ему манере Федоров вбежал вприпрыжку в класс, заслушал доклад дежурного и лаконично объявил: «Квиз», что в переводе на русский означало диктант. К нему я был, естественно, не готов. Я об этом честно сказал Геннадию Ивановичу. Он из уважения ко мне ответил по-русски: «Пиши!»