В лабиринтах памяти. Студент – это состояние души! - Евгений Беляков

Через несколько недель я встретил их в школьном дворе. Мой путь пролегал через компанию хулиганов, но завидев меня издалека, они перешли на другую сторону площадки и отвернулись. Моему ликованию не находилось пределов.

Однако всерьез заняться коллекционированием я так и не смог.

Я и музыка

Как правило, по отношению к музыке, человечество делится на две категории. К первой следует отнести тех, кто музыку создает. Это композиторы, исполнители, музыканты, певцы, барды и прочая братия. Таких не много, в противном случае музыка вряд ли сыскала себе место среди искусств – если бы ее создание оказалось доступным каждому. Она бы мало чем отличалась, скажем, от повседневной речи. Ко второй категории относятся тех, кто ее, в смысле музыку, потребляет – все остальное человечество. На протяжении всей своей жизни я считал себя исключительно потребителем музыки, хотя неоднократно мечтал оказаться в числе музыкантов.

Следует отметить, что судьба время от времени преподносила мне шансы стать знаменитостью, но я под тем или иным предлогом от них отказывался. В общем пути наши с музыкой хотя и пересекались иногда, но тесного союза с ней так и не сложилось.

Первое, по настоящему плотное знакомство с искусством состоялось благодаря брату. Следуя моде тех времен, мои родители купили баян и отдали их (брата вместе с баяном) в музыкальную школу. Разумеется, обучение его не ограничивалось только посещением храма Эвтерпы и значительная часть обучения приходилась на домашние задания.

Непрерывные занятия по несколько часов, фальшивые ноты и надоедливые, исполняемые в разных тональностях песенки про то, как во поле березонька стояла, не столько делали из него музыканта, сколько из меня неврастеника. Поэтому, когда по окончании Сергеем музыкальной школы мне мама попыталась всучить баян, с последующим походом по стопам брата, я, наотрез отказался и баян занял свое пожизненное место на платяном шкафу.

Другое дело гитара! Я с завистью смотрел на редкие в ту пору телепередачи про музыкантов, а когда показывали выступления гитаристов, я млел у экрана телевизора. О славе гитариста я грезил, глядя на пародийную фигурку из пластмассы или чуть не каждый день рассматривая инструмент в магазине культтоваров. В тот день, когда отец принес гитару, купленную по случаю у знакомого за пять рублей, я пребывал на «седьмом небе» от счастья.

Однако радость моя оказалась преждевременной. Гитара наотрез отказывалась играть и никакие мои попытки извлечь из нее что-либо членораздельное, успехом не увенчивались. Отец говорил, что гитару следует настроить, но у меня к тому времени закрался червячок сомнения, что дело вовсе не в настройке. Скорее всего, причина в цене. Разве может пятирублевая гитара играть как настоящая? На этом мой интерес к инструменту пропал, и подарок отца занял почетное место на стенке в углу комнаты.

Я помню времена, когда в начале-середине шестидесятых на летней площадке парка клуба железнодорожников играл духовой оркестр. Солидные дядьки с золотом блестящих труб по выходным и праздникам развлекали праздно гуляющую публику, танцы и праздничные демонстрации непременно сопровождались «медью» оркестра. Облик же самих оркестрантов казался чем-то недосягаемо фантастическим.

Поэтому, когда в классе четвертом мне кто-то предложил записаться в духовой оркестр, я призадумался. Конечно же, к тому времени я уже перерос очарование помпезностью «духовиков», но уже начинал понимать значение денег в этой жизни. И в принятии решения в пользу большой музыки немаловажную роль сыграли меркантильные интересы.

Без духовой музыки в ту пору не обходилось еще одно мероприятие – похороны. Как мне объяснил приглашавший, «лабать жмура», то бишь играть на похоронах очень выгодное дело. Оркестранты брали за свой скорбный труд немалые деньги, а работы то всего – час-два и обчелся, не стоило сбрасывать со счетов и бесплатный обед с выпивкой на поминках. В общем, это оказалось весомым аргументом для моего очередного похода в искусство.

Пожилой, но еще живой руководитель оркестра, всклокоченной внешностью слегка смахивавший на Вольфа Мессинга быстренько протестировал меня на наличие музыкального слуха. Отстучав торцом карандаша по крышке стола бесхитростный мотив матросского танца, я с любопытством разглядывал висящие на стенке инструменты. Какой из них станет кормильцем в будущем моем похоронном искусстве?

Я не допускал мысли, что мне достанется какой-нибудь корнет или тромбон, я согласен был на инструмент попроще, но тот, на котором остановился выбор маэстро, превзошел все ожидания. Им оказался барабан. Да-да, именно тот огромный барабан, который следовало носить на широкой лямке впереди себя. Барабан с медными тарелками и деревянной, обтянутой войлоком колотушкой. И хотя барабанщик в духовом оркестре выгодно отличался среди других оркестрантов, буквально солировал, даже я со своим далеко не маленьким ростом выглядел рядом с этим монстром нелепо.

Этот день оказался единственным, когда я выступал в духовом оркестре.

Менты

Двадцать третье февраля всегда отмечался как мужской праздник. Правда во времена моего детства и юности он назывался несколько иначе, но суть его от этого не менялась.

Мои родители гостили у друзей, а мой возраст (уже семнадцать), формально освобождал меня от необходимости составлять им компанию. Вдыхая свежий воздух приближающейся весны, я бродил по пустынным вечерним улицам. В руках тихонько «мурлыкал» приемник, а я прогуливался и неспешно размышлял, пребывая в уютном настроении безмятежного спокойствия и обаянии «Радио Монте-Карло».

Неожиданно ко мне подрулил милицейский мотоцикл, за рулем которого сидел человек в форме, а на заднем сиденье в штатском. Последний, соскочил со своего места и стремительно приблизился ко мне:

– Ты сейчас был на вокзале? – спросил он, – Где второй?

Я напряженно пытался переключиться из благостного расслабленного состояния, в котором пребывал еще минуту назад, в состояние конструктивного диалога. Мои неожиданные собеседники явно торопились задержать кого-то по горячим следам, а красноречивый запах перегара, говорил о том, что защитникам правопорядка приходится работать и в праздничные дни.

Ночная темнота внезапно озарилась искрами, ярким снопом брызнувшими из моих глаз. Это оперативник, видимо, решил оказать мне посильную помощь в мыслительном процессе. Чудом, удержавшись на ногах, от внезапно полученного профессионального удара, я начал понимать, что меня торопят с ответом и, глядя на своего собеседника, откровенно сказал:

– Нет, я один.

Подскочивший человек в форме, окинув меня внимательным взглядом с ног до головы, резюмировал:

– По-моему это не он, тот постарше был. Поехали.

Мой собеседник в штатском, с которым у нас уже начали складываться отношения взаимопонимания, дружески положил мне на плечо руку и миролюбиво, явно рассчитывая на понимание, промолвил на прощание:

– Видишь, обознались. Ну, бывай.

Прыгнув на мотоцикл, они скрылись в темноте, видимо искать тех двоих, которые еще недавно находились в километре от нас на вокзале и кто таким вероломным способом оторвал их от праздничного стола. Я же, выломал из ближайшей лужи кусок льда и, приложив его к пылающей щеке, быстрыми шагами поторопился домой.

На следующий день я выглядел героем среди одноклассников, да и учителя не оставили мою внешность без внимания.

Глава 5. Прощание с Родиной

Детство. Беззаботный и беспечный период в жизни каждого человека. Время, когда при кажущейся самостоятельности ты всегда находишься в поле зрения родителей, готовых прийти на помощь, защитить, поддержать. Время, когда чувство твоей ответственности, так часто декларируемое на словах, на деле, в большинстве случаев перекладывается на плечи взрослых, оставляя тебе лишь видимую оболочку.

Но есть у детства еще одна важная черта. Рано или поздно оно заканчивается, открывая дорогу в жизнь взрослого человека. Иногда это происходит постепенно, опять же на глазах родителей: работа по окончании школы, женитьба, рождение детей под крышей отчего дома. Когда трудно сердцем принять, что ребенок повзрослел, хотя спать не дают уже внуки. Но нередко момент перехода во взрослую жизнь происходит мгновенно, в одночасье, сжигая все мосты, связанные с детством.

Именно таким «Рубиконом» для меня оказался жаркий полдень одного из последних дней июня тысяча девятьсот семьдесят пятого. Мы с Вовочкой Заворотневым сидели в купе скорого поезда «Орджоникидзе-Москва» и приветливо улыбались провожавшим нас родителям, обещая всем своим видом оправдать возложенное на нас доверие. Поезд свистнул локомотивом и потихоньку начал движение, оставляя за окном грустные лица наших отцов и матерей, родной город с которым меня связывала вся предыдущая жизнь, да и саму эту жизнь, составившую мои детство и юность.