Зови меня Златовлаской - Татьяна Никандрова

- Димась, не делай этого, - умоляюще проговорила Яна, поднявшись со скамейки.

Я посмотрела на Пешкова. Он выглядел взволнованным и, казалось, особо не слушал предупреждений ребят. Наши взгляды встретились, я растянула губы в легкой улыбке.

- Ну а ты, Саш, что скажешь? - поинтересовался Дима.

- Мне кажется, лучше попробовать и жалеть о раздавленных яйцах, чем не рискнуть и жалеть, что струсил, - ответила я.

Раздался хохот парней.

- Резонно, - усмехнулся Дима. - Давай так: если у меня получится, ты позволишь мне поцеловать тебя на прощанье сегодня.

В душе я уже танцевала победный танец. Это был подкат, причем еще и публичный. Кожей я ощущала на себе неприязненный взгляд Яны, но сейчас мне было не до этой завистливой стервы.

- По рукам, - улыбнулась я.

Дима поднялся по лестнице и сосредоточился. Лицо стало серьезным и напряженным. Ребята, затаив дыхание, смотрели на него.

Почему-то мне в голову полезли всякие дурные мыли. Я подумала, что неудачно упав с лестницы, можно не только расшибить определенные части тела, но и расшибиться самому.

Каким-то немыслимым движением ног Дима вместе со скейтом подпрыгнул до уровня перил и, скользя на доске, съехал с них.

Когда он удачно приземлился, все облегченно выдохнули. Петька сунул Пешкову в карман рубашки проспоренную сотку и одобрительно похлопал по плечу. Дима подмигнул мне, и до конца вечера я пребывала в приподнятом настроении, которые не могли испортить даже едкие комментарии Ширшиковой.

Когда все стали расходиться, Дима вызвался проводить меня. По дороге он рассказывал истории о падениях и травмах скейтеров при исполнении особо сложных трюков. Удивительно, что зная всю эту жуть, он по-прежнему катался на доске.

Когда мы подошли к моему подъезду, между нами повисла неловкая пауза. Мы оба прекрасно понимали, что должно произойти, но не знали, как перейти к делу.

Момент перед первым поцелуем всегда был для меня мучительным. Сам поцелуй не так пугал, как пара секунд до. За это время нужно было приблизиться, внимательно наблюдать за парнем, чтобы по его лицу понять, что уже пора закрывать глаза, нагнуть голову под нужным углом и при всем этом оставаться расслабленной.

С Пешковом я пережила все эти стадии, пока, наконец, его губы не коснулись моих. Поцелуй был нежный и неторопливый. Мысленно я поставила Пешкову восемь баллов из десяти. Два очка он потерял из-за рук, которые сначала безвольно болтались вдоль его корпуса, а потом как-то невнятно гладили меня по спине.

Оказавшись дома, я бесшумно станцевала свой фирменный победный танец, который исполняла всегда, когда добивалась желаемого. Улыбаясь, я прошла в зал, где папа, как обычно по вечерам, смотрел телевизор. Видимо, отец не слышал, как я пришла домой, потому что, заметив меня, вздрогнул и как-то нервно отложил телефон экраном вниз.

Я присела в кресло и попыталась завести разговор, но отец отвечал односложно, и я никак не могла отделаться от ощущения, что он с нетерпением ждет, когда я оставлю его в покое.

Мама в соседней комнате, как всегда, сидела со своими бухгалтерскими отчетами. Мало того, что она практически каждый день задерживалась на работе, так она еще тащила работу домой и до ночи работала в своей комнате.

Этот вечер был копией сотни других вечеров в нашем доме. Мама, приходя домой, занималась хозяйством и готовила еду, а потом возилась со своей работой до полуночи. Папа, приходя домой, плотно ужинал и шел смотреть телевизор, даже не убрав пустую тарелку со стола. Каким-то удивительным образом все домашние обязанности миновали моего отца и распределялись между мамой и мной.

Мама каждый день готовила есть, занималась стиркой и глажкой белья. Я поддерживала в доме порядок: вытирала пыль и мыла полы. Посуду мы мыли по очереди. Иногда, правда, папа покупал продукты, но делал это не чаще, чем мама.

До недавнего времени мне даже в голову не приходило, что мужчина может делать какие-то бытовые дела. Но однажды в гостях у Булаткина я увидела, что его отец после ужина встал и сам перемыл кучу посуды, пока мама Антона болтала с подругой по телефону. Я спросила у друга, часто ли его отец помогает по дому, и узнала, что в семье Булаткиных был заведен совсем иной порядок. И отец, и сам Антон, и его старший брат - все делали какую-то домашнюю работу. Я была удивлена, что такая хрупкая женщина смогла устроить быт так, чтобы трое мужчин в ее доме были помощниками по хозяйству.

Рассказав об этом маме, я спросила, почему в нашей семье все по-другому.

- После свадьбы мне было в радость ухаживать за папой, я тогда заканчивала учебу, на работе не уставала. А потом мы просто привыкли так жить, - ответила она.

- Но ведь сейчас ты работаешь даже больше, чем он. Но по времени в смысле. Вечно до ночи сидишь со своими отчетами.

- У папы работа нервная, ему отдыхать нужно.

Папа был начальником в ЧОПе, и его работа не казалась мне такой уж нервной, ну, по крайней мере, со стороны. Он ходил на работу к девяти, мог в любое время отлучаться и имел свой собственный кабинет.

Мама никогда не жаловалась на отца, не пыталась его переделать. Казалось, ее вообще все в нем устраивает. Что ж, видимо, все семьи, как и люди, разные, и что норма для одной, то неприемлемо для другой.

На следующий день после уроков было первое заседания Совета старшеклассников в этом году. Мы с Адой вступили в совет еще в девятом классе. Я пошла туда, потому что мне нравилась общественная деятельность. С небольшой натяжкой меня даже можно было назвать активисткой.

Ада вступила в совет по двум причинам. Первая - чтобы составить мне компанию. Вторая - чтобы пользоваться привилегиями. Учителя всегда благосклонно относились к общественным деятелям: закрывали глаза на пропуски по причине подготовки к очередному мероприятию и не топили на уроках слишком сложными вопросами.

Собравшись в актовом зале, мы расставили стулья кругом, чтобы лучше видеть друг друга. Всего нас было человек